- Ничего не понимаю, - заметил Паювийдик. - Это несчастье или черт знает что? Хаавик - кобель, это мы все знали. Но что он с женой своего друга и в теперешнем возрасте… Мы не очень-то ладили с Хаавиком, но такого конца я ему не пожелал бы. Жаль человека. Кататься он здорово любил, но таскать санки в гору не хотел… А Лапетеусу я вчера паршиво сказал. Жизнь дьявольски запутанная штука.
После ухода майора Роогаса Паювийдик задумался. Снова обвинял себя в том, что вчера вечером слишком резко говорил со своим бывшим командиром роты. Сразу же, как только Лапетеус открыл ему дверь, он начал придираться.
Огляделся в комнате и поддел:
- Как в кино.
Лапетеус принял это за комплимент.
- Кое-что еще надо сделать, - сказал он, - Но в основном все готово. Жена у меня молодец - ее работа. Удержать трудно, ты ведь знаешь женщин. Для меня бы вполне подошла и более будничная обстановка. На не столь модном диване мягче лежать, но если уж все так, то к чему ссориться.
- И ты чувствуешь себя здесь хорошо?
"Наверно, Лапетеус не понял, к чему я гнул, - размышлял Паювийдик. - Иначе он не сказал бы, что начинает привыкать".
- А я чувствовал бы себя здесь чудно! - совершенно серьезно ответил Паювийдик на слова Лапетеуса. - Пригласил бы, подобно тебе, друзей в гости. Пусть посмотрят, как будет жить советский человек при коммунизме. Пусть учатся у маяков.
Вспоминая вчерашний вечер, Паювийдик упрекал себя - нужно ему было так поддразнивать. И затем выпалить Лапетеусу в глаза, что он позвал их не ради них, а ради самого себя.
Но Паювийдик и теперь не мог объяснить, почему это они понадобились Лапетеусу после десятилетнего перерыва. А вдруг у него было что-то на душе? Мало ли что могло его мучать. Жизнь - не свадебный пир даже для таких людей, как Хаавик.
В свое время они хорошо ладили с Лапетеусом. Конечно, тот был начальство - сперва командир взвода, потом роты; он - подчиненный, красноармеец, впоследствии - сержант и старшина взвода. Порой Лапетеус крыл его вовсю, но в целом относился к нему, как мужчина должен относиться к мужчине. Как будто бы даже немного берег его. Особенно после глупой атаки, когда остальные роты не выдержали и их взвод попал в окружение.
Позднее… да, позднее. В первые послевоенные годы, встречаясь случайно на улице, немного болтали. Разок даже посидели где-то, заказали кое-чего покрепче и вспоминали прошлое. В гости друг друга не приглашали, хотя Андрес каждый раз обещал это сделать. Лапетеус как-то держался в стороне от других. Да и держался ли? Просто жизнь тащила каждого в свою сторону; работа требовала своего, появились новые знакомые и друзья.
В конце пятьдесят второго или в начале пятьдесят третьего он как-то ходил поговорить с Лапетеусом, но это было, так сказать, официальное дело, и Лапетеус принял его в своем кабинете. И тогда они вспоминали войну и свою роту, но уже скорее только для того, чтобы наладить беседу. Больше Лапетеус о приглашении в гости не говорил, хотя жаловался, что ощущает, как ему не хватает прежних боевых друзей. "У тебя в руках сила и власть, разошли приказ, и те, кто настоящие гвардейцы, явятся в мгновение ока". Так он, Паювийдик, сказал, а Лапетеус в ответ скривил рот и вздохнул: мол, со стороны глядя, власти и силы кажется много больше, чем в действительности. Паювийдику еще показалось, что на недостаток власти и силы Лапетеус жалуется скорее для того, чтобы дать понять: от него в вопросе, приведшем Паювийдика в областной исполком, помощи ожидать не очень-то приходится.
Единственный из их роты, с кем Лапетеус сохранил связь, был Виктор Хаавик. Теперь он лежит в гробу, Лапетеус виновник его смерти. По мнению Паювийдика, Хаавик и жена Лапетеуса не случайно оказались в одном "Москвиче". Паювийдик считал очень важным то, что жена Андреса сидела в машине Хаавика.
Вчера вечером Лапетеус был не в себе, теперь Паювийдик все больше убеждался в этом. Андрес вообще очень изменился. Все время говорил, словно был недоволен чем-то, и тут же пытался понравиться им. Держался совсем иначе, чем в прежние времена.
Хоть бы он остался в живых, думал Паювийдик. Решил, что навестит Лапетеуса в больнице. Ведь Лапетеус, несмотря ни на что, фронтовой товарищ. И к тому же сейчас в еще более паршивом положении, чем много лет назад, когда они попали в окружение…
4
И Оскара Пыдруса майор Роогас застал дома.
- Разрешишь войти?
Строевая манера держаться вошла в Роогаса до мозга костей.
- Прошу, прошу.
Роогасу показалось, что Пыдрус, увидев его, несколько смутился.
- Проходи. У меня уже есть один гость, но хороших овец много вмещается в хлев.
- Прости, если я пришел в неподходящее время, - извинился Роогас. - Может быть, мы поговорим здесь? У меня несколько особый разговор.
- Ты знаешь ее. Мне не простят, если мы будем шептаться тут с глазу на глаз.
Майор Роогас, как человек деликатный, почувствовал себя неловко. Он понял, что Пыдрус смутился из-за своей гостьи.
В комнате сидела Хельви Каартна.
Роогас хорошо скрыл свое удивление и приветствовал Каартна, щелкнув каблуками.
Уютно устроившись на диване, она перелистывала какую-то толстую книгу. Хельви протянула ему руку.
- Я хотела сказать - носить мундир..
Посмеялись.
Хельви Каартна все еще выглядела очень молодой. С годами только возмужала. И осталась таким же простым товарищем, каким была раньше. Ее непринужденность, то, что ее абсолютно не потревожило его неожиданное появление, - все это хорошо подействовало на Роогаса. Тут же он вспомнил, ради чего пришел. И то, что когда-то Хельви Каартна любила Лапетеуса.
Пыдрус подмигнул Роогасу:
- Не пойти ли нам теперь снова в прихожую?
И весело захихикал, будто удачно напроказничал.
Роогас не знал, с чего начать. У Паювийдика было проще. Заметив на диванном столике стопку тетрадей, спросил:
- Ты не собираешься бросать преподавание?
- С какой стати?
- Ты говорил, что приступаешь к научной работе.
- Уже начал, - подтвердил Пыдрус. - Второй год тружусь. Но от преподавания не думаю отказываться.
- Извини, - сказал Роогас, - не пойми превратно.
Хельви Каартна с любопытством следила за ними. Так это казалось Роогасу.
Пыдрус усмехнулся.
- И ты не пойми неправильно. Почему бы мне не быть учителем? У нас появились какие-то глупые предрассудки. Один из них - снисходительный взгляд на людей, делающих конкретную работу. Понятие "конкретная работа" не очень точно, но я сейчас не нахожу более меткого. Ну ладно. Преуспевающим и влиятельным человеком считают того, кто крутится в министерстве, командует в комитете, хлопочет в аппарате или интригует в институте. А к учителю или к врачу в поликлинике относятся как к неудачнику.
Роогас ощутил неловкость.
- Я думал…
Пыдрус не дал ему возможности ответить.
- Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, - продолжал он. - Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!
Хельви Каартна весело засмеялась.
- Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.
- Благодарю, - попытался ответить шуткой и майор Роогас. - А я уже чувствовал себя разгромленным.
Пыдрус успокоился.
После недолгого молчания Роогас произнес:
- Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.
Хельви Каартна содрогнулась.
- Как?!
- Он же вчера вечером звонил из Раквере!
Это сказал Пыдрус.
- Автомобильная катастрофа, - пояснил Роогас. - Лапетеуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Он-то и налетел на машину Хаавика.
Хельви словно застыла. Она вопросительно смотрела своими большими серо-голубыми глазами на майора Роогаса.
Роогас рассказал о столкновении. Избежал неприятных подробностей, не сказал и о том, что врачи почти не дают надежды на выздоровление Лапетеуса.
- После моего ухода он остался дома, - подумал вслух Пыдрус. - И не выглядел очень уж пьяным. Я ушел около двух часов ночи.
- Авария произошла чуть-чуть после четырех.
- Вся эта история выглядит совершенно невероятно, - заключил Оскар Пыдрус.
Хельви молчала.
- Он восемь лет водил машину, - заметил Роогас. - Сперва они купили "Победу", потом приобрели "Волгу". До сих пор у него даже талон не меняли.
- Когда вы ушли, мы обсуждали разные вещи, - вставил Пыдрус. - Говорили о времени и о поведении людей. Мне показалось, что он подозревает, будто прежние товарищи держатся от него в стороне. Он так и выпалил: мол, старые дружки обвиняют его. Я еще успокаивал его, хотя и не совсем понял, что он хотел сказать.
Некоторое время они сидели молча.
Потом Хельви сказала:
- Андрес очень любит свою жену. Наверно, ему сейчас ужасно тяжело.
Роогас опять отметил, что никто не говорит о Хаавике. И он сам тоже.
- Лапетеус знает, с кем он столкнулся? - спросил Пыдрус.