Проповедь Шпицберга об убиении господина Бога явно не имеет успеха. Слушают вяло, хлопают жидко.
Не то происходило неделю тому назад, после такой же беседы, заключавшей в себе "слова краткие, но антирелигиозные". Четыре человека тогда отличились - церковный староста, щуплый псаломщик, отставной полковник в феске и тучный лавочник из Гостиного. Они подступили к кафедре. За ними двинулась толпа женщин и угрожающе молчавших приказчиков.
Псаломщик начал елейно:
- Надобно, друзья, помолиться. А кончил шепотком:
- Не все дремлют, друзья. У гробницы отца Иоанна мы дали нынче клятвенное обещание. Организуйтесь, друзья, в своих приходах.
Сошедши, псаломщик добавил, от злобы призакрыв глаза и вздрагивая тощим телом:
- До чего все хитро устроено, друзья. О раввинах, о раввинах-то никто словечка не проронит…
Тогда загремел голос церковного старосты:
- Они убили дух русской армии.
Полковник в феске кричал: "не позволим", лавочник тупо и оглушающе вопил: "жулики", растрепанные, простоволосые женщины жались к тихонько усмехавшимся батюшкам, лектора прогнали с возвышения, двух рабочих-красногвардейцев, израненных под Псковом, прижали к стене. Один из них кричал, потрясая кулаком:
- Мы игру-то вашу видим. В Колпине вечерню до двух часов ночи служат. Поп службу новую выдумал, митинг в церкви выдумал… Мы купола-то тряхнем…
- Не тряхнешь, проклятый, - глухим голосом ответила женщина, отступила и перекрестилась.
Во время пассии в Казанском соборе народ стоит с возжженными свечами. Дыхание людское колеблет желтое, малое горячее пламя. Высокий храм наполнен людьми от края до края. Служба идет необычайно долгая. Духовенство в сверкающих митрах проходит по церкви. За Распятием искусно расположенные электрические огни. - Чудится, что Распятый простерт в густой синеве звездного неба.
Священник в проповеди говорит о святом лике, вновь склонившемся набок от невыносимой боли, об оплевании, о заушении, о поругании святыни, совершаемом темными, "не ведающими, что творят". Слова проповеди скорбны, неясны, значительны. "Припадайте к церкви, к последнему оплоту нашему, ибо он не изменит".
У дверей храма молится старушонка. Она ласково говорит мне:
- Хор-то каково поет, службы какие пошли… В прошлое воскресенье митрополит служил… Никогда благолепия такого не было… Рабочие с завода нашего, и те в церковь ходят… Устал народ, измаялся в неспокойствии, а в церкви тишина, пение, отдохнешь…
Заведеньице
В период "социальной революции" никто не задавался намерениями более благими, чем комиссариат по призрению. Начинания его были исполнены смелости. Ему были поручены важнейшие задачи: немедленный взрыв душ, декретирование царства любви, подготовка граждан к гордой жизни и вольной коммуне. К своей цели комиссариат пошел путями не извилистыми.
В ведомстве призрения состоит учреждение, неуклюже именуемое "Убежище для несовершеннолетних, обвиняемых в общественно опасных деяниях". Убежища эти должны были быть созданы по новому плану - согласно новейшим данным психологии и педагогики. Именно так - на новых началах - мероприятия комиссариата были проведены в жизнь.
Одним из заведующих был назначен никому не ведомый врач с Мурмана. Другим заведующим был назначен какой-то мелкий служащий на железной дороге - тоже с Мурмана. Ныне этот социальный реформатор находится под судом, обвиняется в сожительстве с воспитанницами и в вольном расходовании средств вольной коммуны. Прошения он пишет полуграмотные (этот директор приюта), кляузные, неотразимо пахнущие околоточным надзирателем. Он говорит, что "душой и телом предан святому народному делу", предали его "контрреволюционеры".
Поступил сей муж на службу в ведомство призрения, "указав на свою политическую физиономию, как партийного работника-большевика".
Это все, что оказалось нужным для воспитания преступных детей.
Состав других воспитателей: латышка, плохо говорящая по-русски, окончила четыре класса неведомо чего.
Старый танцовщик, окончивший натуральную школу и тридцать лет пробывший в балете.
Бывший красноармеец, до солдатчины служивший приказчиком в чайном магазине.
Малограмотный конторщик с Мурмана.
Девица конторщица с Мурмана.
К призреваемым мальчикам было еще приставлено пять дядек (словцо-то какое коммунистическое).
Работа их официальным лицам характеризуется так: "день дежурят, день спят, день отдыхают, делают - что сами находят нужным, заставляют мыть полы кого придется".
Необходимо добавить, что в одном из приютов числилось на 40 детей - 23 служащих.
Делопроизводство этих служащих, многие из которых преданы уже суду, находилось, согласно данным ревизии, в следующем состоянии:
Большинство счетов не заверено подписью, на счетах нельзя усмотреть, на какой предмет израсходованы суммы, нет подписи получателей денег, в расписках не сказано, за какое время служащим уплачено содержание, счет разъездных одного мелкого служащего за январь сего года достиг 455 рублей.
Если вы явитесь в убежище, то застанете там вот что.
Никакие учебные занятия не производятся, 60 % детей полуграмотны или совсем неграмотны. Никакие работы не производятся. Пища состоит из супа с кореньями и селедки. Здание пропитано зловонием, ибо канализационные трубы - разбиты. Дезинфекция не произведена, несмотря на то, что среди призреваемых имели место 10 тифозных заболеваний. Болезни часты. Был такой случай. В 11 часов ночи привезли мальчика с отмороженной ногой. Он пролежал до утра в коридоре, никем не принятый. Побеги часты. По ночам детей заставляют ходить в мокрые уборные нагишом. Одежду припрятывают из боязни побегов.
Заключение:
Убежища комиссариата по призрению представляют собой зловонные дыры, имеющие величайшее сходство с дореформенными участками. Администраторы и воспитатели - бывшие люди, нечистоплотные люди, безграмотные люди, примазавшиеся к "народному делу", никакого отношения к призрению не имеющие, в огромном большинстве никакой специальной подготовкой не обладающие. На каком основании они приняты на службу властью крестьян и рабочих - неизвестно.
Я видел все это - и босых угрюмых детей, и угреватые припухшие лица унылых их наставников, и лопнувшие трубы канализации. Нищета и убожество наше поистине ни с чем не сравнимы.
О грузине, керенке и генеральской дочке
(Нечто современное)
Два печальных грузина навещают ресторацию Пальмира. Один из них стар, другой молод. Молодого зовут Ованес.
Дела плохи. Чай подают жидкий. Молодой смотрит на русских женщин. Любитель. Старик смотрит на музыкальную машину. Старику грустно, но тепло.
Молодой обнюхивает обстоятельства.
Обнюхал. Молодой одевает национальный костюм, кривую шашку и мягкие кавказские сапоги.
Горизонты проясняются. В ресторации Пальмира молодому предлагают изюм и миндаль. Ованес покупает. Знакомая из государственного контроля варит на дому гузинаки.
Товар приносит барыш.
Идут дни и недели. У Ованеса, на Моховой, лавка восточных сластей.
У Ованеса лавка на Невском. Услуживающий ему мальчик Петька щеголяет в сияющих новых калошах. Знакомым прислугам Ованес не кланяется, а козыряет. Домовому старосте на именины подносится не что иное, как шоколадный торт. Все уважают Ованеса.
В то же время живет на Кирочной генерал Орлов. Его сосед - отставной фельдшер Бурышкин.
В институте, когда дочь Орлова - Галичка - переходила из третьего класса во второй, императрица поцеловала ее в щеку. Родные и знакомые думали, что Галичка выйдет за инженера путей сообщения. У Галички стройная и тонкая нога, обтянутая замшевым башмачком.
Фельдшер Бурышкин состоит на службе при всех режимах. Бурышкин начеку. Он носит вату в ушах и в то же время смазанные сапоги. Придраться нельзя.
Придрались. Бурышкин изгнан. Много свободного времени. Заметил весну. Пишет прошение. Почерк красивый.
Удар среди ясного неба: Галичка переходит на жительство к Ованесу.
Генералу так грустно, что он заводит дружбу с Бурышкиным. Провизии мало. Управа выдала кету. С дочерью не встречается.
Однажды утром, проснувшись, генерал подумал: все тюфяки, большевики - настоящие люди. Подумал и заснул снова, довольный своими мыслями.
Галичка сидит у Ованеса за кассой. Подруги из института служат у нее в лавке продавщицами. Очень весело. От публики нет отбоя. Магазин совсем как у Абрикосова. Публику все презирают. Подруг зовут Лида и Шурик. Шурик очень веселая, наставляет рога подпоручику. Галичка затеяла ежедневные горячие завтраки. В министерстве продовольствия, где она служила раньше, служащие всегда устраивали горячие завтраки на кооперативных началах.
Генерал задумывается чаще.
Генерал примиряется с дочерью. Генерал каждый день ест шоколад. Галичка нежна и хороша необыкновенно. Ованес завел себе николаевскую шинель. Генерал удивляется тому, что никогда не интересовался грузинами. Генерал изучает историю Грузии и кавказские походы. Бурышкин забыт.
Городская управа выдала кету. Пенсию заплатили керенками.
Весна. Галичка с отцом проезжает по Невскому в экипаже. Бурышкин бродит в рассуждении - чего бы поесть. Хлеба нет. Старику обидно.
Бурышкин решает купить гузинаки для умерщвления аппетита.
Лавка Ованеса полна народа. Фельдшер стоит в хвосте. Лида и Шурик презирают его. Генерал рассказывает Ованесу анекдоты и хохочет. Грузин снисходительно улыбается. Бурышкин в ничтожестве.