- Берегитесь! - весело сказала Нина Петровна. - Я принесла самое страшное для вашей бороды: ножницы и бритву.
- Вот вы, в самом деле, какие! - пробормотал Андрей. - Лишние хлопоты.
- Какие там хлопоты, я все равно в отпуске, делать мне нечего. Присаживайтесь, где удобнее. И не возражайте! Бориска! Разведи костер и согрей воды. Пока я стригу, чтоб вода была готова!
Андрей покорился. Нина Петровна, как заправский парикмахер, пощелкала ножницами, нахмурилась, сжала губы, обошла вокруг Андрея.
- Ну-с! - улыбнулась она. - Начнем!
Андрей смущенно прятал глаза.
Когда он, чисто выбритый, чувствуя непривычную легкость на щеках и подбородке, поднялся и улыбнулся благодарно, Нина Петровна посерьезнела сразу, взглянула на него с удивлением, будто увидела его впервые.
- Боже! - тихо произнесла она, прижав руки к груди. - Да вы еще совсем мальчик! Сколько же вам лет, Андрей?
- Скоро будет четверть века.
- Двадцать пять! - грустно качнула она головой. - Совсем, совсем мальчик.
С тех пор Нина Петровна частенько наведывалась к Андрею. Что-то влекло ее сюда, ему это было приятно. Однажды она пришла без Бориса. Андрей приподнял вопросительно черные брови, и она поняла, пояснила:
- Друзья сговорили на рыбалку. Просил не выпускать козочку. "Мама, говорит, пусть дядя Андрей козочку не выпускает. Завтра приду и выпустим вместе".
Косуля за это время поправилась. Хоть и не пугалась своих спасителей, а все же вела себя беспокойно: тосковала по воле.
- Ну, что ж, - согласился Андрей, - у него, пожалуй, больше прав ее выпустить, чем у меня. Подождем.
Нина Петровна присела на камень, Андрей - на свое любимое место, на порог избушки. Обхватив руками колени, Нина Петровна вглядывалась в зыбкое марево, что струилось перед соседней горой. Ветерок шевелил на висках завитки русых волос, и Андрею почему-то очень хотелось потрогать их рукой.
- Что вы так на меня смотрите, Андрей? - спросила Нина Петровна. - Я боюсь такого взгляда. Какие-то нехорошие мысли читаю в нем.
- Не знаю. Только мысли у меня самые хорошие, - Андрей привалился спиной к косяку. И захотелось ему поведать этой женщине о себе, о своей жизни. Помолчав, он тихо начал:
- Мать была больна. Я не помню: ласкала она меня когда или нет. Я ведь самый младший в семье. В войну она умерла. Мне тогда было двенадцать лет. Может, вам не интересно?
- Продолжайте, пожалуйста, прошу вас.
- И остался я один. Жить к себе взял старший брат.
…А было у Андрея три брата. Старший - Василий, молчаливый, угрюмый человек, имел большую семью - шестеро детей, мал-мала меньше. Работал на заводе, на фронт не взяли - остался по брони. Привел он в свой дом Андрея и сказал своим:
- Андрюшку не обижать!
Трудно доставалось в большой братовой семье, и не только Андрею - всем. И никогда, никто не упрекнул Андрея, что он лишний рот. Жена Василия не делала различия между ним и своими детьми.
Вскоре после войны прикатил в гости средний брат Виктор. Приехал по какому-то делу: говорил, что в командировку. Навез кучу подарков. Особенно щедр был к младшему брату. Говорил без умолку, горестно вздыхал, сочувствовал трудному житью-бытью Василия и хвастался, что сам устроился лучше. Василий слушал молча, исподлобья наблюдал за Виктором, а потом отрубил:
- Не хвастай! Я лучше тебя живу - у меня дети, видишь сколько! А у тебя нет. Значит нет у тебя радости.
Виктор обиделся и вскоре уехал. Уезжая, сказал Андрею:
- Ты, брательник, приезжай ко мне. Не покаешься.
Андрей решил воспользоваться приглашением. Не то, чтобы уехать хотел в Свердловск насовсем, нет, просто погостить, посмотреть на город. Жена Василия собрала ему чемоданчик, и Андрей отправился в путь.
- Зря! - в напутствие сказал ему Василий. - А впрочем охотку не сбиваю. Съезди.
В большом, шумном городе Андрей с трудом разыскал квартиру Виктора. Робея, нажал кнопку звонка. Дверь открыла дородная сердитая женщина в цветастом халате. Андрея она осмотрела подозрительно.
- Кого надо? - сурово спросила она. Андрей назвался. У хозяйки это не вызвало особой радости. Совершенно равнодушно повернулась она к гостю спиной и крикнула:
- Витя! К тебе!
Виктор вышел в полосатой пижаме, в тапочках на босу ногу. В коридоре горела лампочка, и тусклый свет ее глянцем ложился на лысину брата.
- А! - произнес он. - Ты! Ну входи, входи.
Хозяева оставили Андрея в кухне, а сами ушли в другую комнату советоваться. Андрей чутко прислушивался к бубнящим за стенкой голосам, но понять ничего не мог.
Наконец Виктор появился в кухне один, присел напротив Андрея и, пряча глаза, начал:
- Видишь ли, какое дело, брательник. Тут у нас появились непредвиденные обстоятельства, так что ты сам понимаешь…
От обиды сжалось сердце: да, Андрей понял, почему так мялся брат, так заискивающе улыбался: не хотелось принимать лишнюю обузу. Ну и пусть.
- Я тогда пойду, - упавшим голосом произнес Андрей. - Я пойду.
- Ты не торопись, - забеспокоился Виктор. - Ты хоть переночуй.
Андрей поднял глаза и вдруг увидел, какое багровое, до противного багровое лицо у брата. И эти капельки пота, выступившие на лбу, тоже были противными, и лысина отсвечивала противно. У Андрея даже дрожь пошла по телу.
- Нет! Я пойду, - уже твердо заявил Андрей. - Я еще успею на поезд.
- Смотри, смотри, тебе виднее, - пожал плечами Виктор. - А то бы переночевал. Утро вечера мудренее.
Виктор ушел в комнату, и Андрей отчетливо услышал, как он переговаривался с женой, сколько дать на дорогу непрошеному гостю. Виктор назвал какую-то сумму, а жена грубо перебила его:
- Не сори деньгами. И сотни ему хватит. Подумаешь, барин какой!
Виктор появился в прихожей и виновато, украдкой сунул Андрею сотенную бумажку. Андрей не взял. Бумажка упала на пол.
- Чудак человек! - удивился Виктор. - Деньги ведь. Бери, бери. Пригодятся.
Андрей выбежал из квартиры, услышал, как жена Виктора прорычала вслед:
- Щенок!
- Ох, какие эгоисты! - воскликнула Нина Петровна. Возле уголков рта резко обозначились горькие складки, а в глазах затрепетал незнакомый Андрею холодный огонек. На лице появилось выражение горечи и презрения.
- Уж так устроен, наверно, свет, - тихо проговорила Нина Петровна. - Людей вокруг много, хороших и плохих, а живет каждый для себя. И думает о себе.
- Не всегда так.
- Мало еще вы жизнь знаете, Андрей, не хлебнули ее через край и не дай бог. Я ведь тоже когда-то так думала. Я много мечтала, торопила время - хотелось скорее будущего. Каким оно было лучезарным, боже мой! В двадцать лет полюбила парня, тихого, скромного, умного. Я была счастлива, и все люди, казалось мне, были счастливы! Счастье затмило глаза, ничего я не замечала и замечать не хотела. А мой любимый женился на другой.
Нина Петровна потупила голову, несколько минут сидела молча: тяжело ей было. Когда выпрямилась, Андрей заметил в ее глазах слезы.
- Вы меня извините…
- Ничего… вы успокойтесь, - утешал Андрей.
- Спасибо. Я уже успокоилась. Потом боль в сердце притупилась. Я стала забывать измену. Молода была. Думаю, все равно найду свою долю - должна же она быть, эта хорошая моя доля, если мать на свет родила! Повстречался один мужчина, представительный, ласковый. Поженились. Я уже институт окончила, он учился заочно. Помогала ему как могла, поддерживала. Бориска у нас родился. Вот, думаю, и моя доля нашлась. Успокоилась. Выучился мой муж, инженером стал. Помоложе встретил, девочку почти, и опять осталась я одна. Теперь единственная во мне вера - это мой сын. Тяжело мне, ой, как тяжело - ни одной близкой души на свете нет. А у меня душа горит, кричать хочется. Ведь мне тоже хочется жить по-человечески. Разве я не имею на это право?
Уходила Нина Петровна от Андрея расстроенная воспоминаниями, откровенным разговором.
- Ты уж меня извини, Андрюша, - печально улыбнулась она на прощанье, - что я так с тобой откровенна. Ведь мне тоже хочется поговорить с кем-нибудь.
Жалко было эту славную маленькую женщину. Ободрить бы ее, сказать бы ей такие слова, чтоб веселее стало у нее на сердце. Да только не знал таких слов Андрей, не умел утешить. Он только сказал:
- Приходите еще, Нина Петровна. С вами так хорошо!