...В комнате над столом неяркая лампа без абажура. Вокруг, наподобие сиянья, вьется белая мошкара. Из кухни в комнату прорублено небольшое окно ("архитектурные" новшества Севки). Среди грубо сколоченной, самодельной мебели, на столе - драгоценный подсвечник с модной свечой. Подсвечник - старинный, бронзовый, потемневший от времени, местами позеленевший.
В шезлонге - высокая, рыхлая женщина, похожая на крестьянку.
- Я... Я - Кира, - опустив глаза, говорит Кира.
- Очень даже приятно, - отвечает женщина, сияя добрым взглядом голубых глаз. ("...Красива! Ничего не скажешь - красавица!.. Божья матерь. Словно сошла с иконы. Только больно уж молода. И худа... А брови-то, брови!.. Воистину соболиные. Зарделась. Застрамотилась... Скромница".) - Садись-ка, детка. Чего ж стоять.
Кира садится на краешек стула, опускает глаза, теребит платье.
И вдруг глаза ее, глядящие исподлобья, соединяются с глазами шустрого старика.
- Айда девка, - смеется он. - Не подкачала, не подкачала!.. Кира!.. Я что-то такого имени не слыхал. Не русское это имя. А ты, видать, удалая... Удалая и развеселая. В глазах у тебя - и болото и черти.
- Я... я должна была родиться Кириллом. Так папа хотел... И вдруг родилась Кирой.
- Уж право! А так-то чем ты ему не потрафила? - вздыхает мать, - Садись-ка поближе, детка. (Ты бы чаю, Катюша!) Вот и я тоже со Всеволодом с твоим намаялась бог знат как... Двое было у нас парней. Грудных... Полненьких, чернобровых. Нарекали Сергеями. Померли, один за другим. Я - к святому отцу: так, мол, и так, мол... А он: как меня, давай нареки - Всеволод... Трудолюбец родился. - Мать утерла глаза. - Всем вышел. Жаловаться грешно...
- Ма-а, - сказала Катя, и за Кириными плечами сердито звякнули ножницы. - Ма-а, зачем вы расхваливаете своих?
- Расхваливай не расхваливай, - вмешался отец, - а характер у Всеволода претяжелый... Другой раз по целым дням и слова не вымолвит... Это - раз... А второе - что "ихнему святейшеству" не перечь. Они обсуждению не поддаются.
- Весь в папашу! - сердито сказала мать.
- Дорогие родители!.. Может, вы перестанете в моем присутствии обо мне разговаривать, как о покойнике?! Или мне удалиться, а вы меня "осветите" Кире?
- Да чего там, сиди!.. Куда ж тебе удаляться! - сердито глянув на старика Костырика и покачав головою, сказала мать.
В окошечке, соединявшем кухню с жилым помещением, появились хлеб, сахар, маринованные грибы.
Кира с готовностью принимала то, что выбрасывало окошко.
- Ты где учишься? Или работаешь? - дознавался старик.
- Знаете ли... У меня одна мысль, никому я еще про это не говорила. Хочу устроиться на одну интересную для себя работу... На днях разведаю почву и начну хлопотать.
- Ну что ж... Почему ж не похлопотать, обязательно хлопочи, раз у тебя идея. У молодых, погляжу, все идеи, идеи... Борись! Достигнешь.
- Спасибо, - сказала Кира.
Глядя на нее глазами родителей, Сева, все время молчавший и дувшийся, оценил ее такт: она была воплощением искренности и скромности.
Из кухонного оконца глядели на Киру восхищенные глаза Кати. "Надо же! - говорили эти детские восторженные глаза. - До чего красивая!"
Из двери в сад тянуло душистым дымом вишневых сучьев, где-то, видимо, жгли костер. Ветви яблонь живою сеткой волновались от легкого ветра. Звенели чашки и блюдца, вились вокруг электрической лампы ошалевшие бабочки. Иногда одна из них, получив инфаркт, падала прямо на белую скатерть.
- Очумелые! - проворчал старик, размышляя что-то свое. - Право же, очумелые... Словно люди!..
Брови его шевелились все живей и живей.
- Ты, стало быть, Зиновьева?.. Верно? Зиновьева дочь? Твой батька - Зиновьев, Иван Иваныч?
- Да, - сказала она, лучась и плавясь от мнимой застенчивости.
- Неплохой, говорят, человек... Только люди сказывают, маленько чудаковатый. С амбицией...
- Па-а-а! - громко ахнула Катя.
- Не знаю, - сказала Кира. - Как мне судить отца?
- Это правильно, что ты отца уважаешь, - одобрил старик. - Без уважения к родителям нет и не будет благословения. Мастер первой статьи, говорят. И состоятельный. Стало быть - работяга...
- Наверно. Только не "работяга". Отец у меня - художник.
- Хорошая ты, погляжу, дочь. Это ты - хорошо, хорошо... Он маляр, сказывают. Со Всеволодом работает... Маляр, рабочий... А ты говоришь - художник? Как тебя следует понимать?
- Па-а-а! - простонала Катя - Па-а-а... Пожалуйста...
- Вот тебе и уважение к родителю. Не пикни и не спроси.
- Маляр-художник, - веско сказала Кира. - Мне, однако, пора. Дома будут тревожиться. Они не привыкли, чтоб я опаздывала.
- Что же ты так мало поела, детка! - засуетилась Севина мать. - Попили бы еще чайку.
- Да что вы! Дома я и того не ем. Как у вас хорошо... А сад, сад...
- Ну так ты давай наезжай, - предложил старик. - Сева - в армию, а ты - наезжай.
- Спасибо большое, - обрадованно сказала она. - Можно мне с младшим братом?.. Он до того забавный! Сашкой зовут.
- Чего ж нельзя!.. В это же воскресенье бери его под мышку и приезжай.
Они выбрались на дорогу сквозь шелестящую зелень сада.
Свинцово отсвечивали в темноте стекла в доме Костыриков. Теплое небо над домом было как темный, тяжелый полог.
Костырик-старший вышел их провожать. Он зажег фонарь. Луч фонаря уперся в обочину проезжей дороги, вспорхнул, погас.
Прижавшись друг к другу, шагнули они во мглу, оступаясь, побрели по полю, заросшему росистой травой.
Во тьме, к которой они пригляделись, стал смутно виден далекий лес.
Что-то вокруг гудело так глухо, так сонно, что казалось, уж никогда не наступит утро.
Свет впереди, на станции, - они знали, - должен был им открыться мгновенно.
Задрожала земля. Дрожь перешла в грохот. Где-то пронесся поезд.
Кира прыгнула в электричку. От быстрого бега стекла вагонов начали перезваниваться.
Забившись в угол и опустив голову, она задремала.
И приснилось ей вот что.
Сева достал халтуру - рисунки какой-то странной кухонной мебели. За эту работу он должен получить сто рублей. Он спрашивает ее: "Скажи мне, Кира, есть ли такой дурак, чтобы отказаться от сторублевого заработка?" Она отвечает: "Ты их отдашь старикам?" А он: "И немножко тебе на мороженое. Ты и Сашка, кажется, любите шоколадное?" И она отвечает: "Да".
Во сне она понимает, что он ей сдался, ослабел, стал частью ее... "Ты теперь работаешь на меня! - смеясь, говорит Кира. - А мороженое настоящее? Шоколадное?... Я тебе кусочек оставила. Вот! Осторожно... Не урони!.."
И вдруг во сне вместо Севы появляется какой-то странный метеорит. Кира вздрагивает от страха и напряжения.
...Качаясь на бегу поезда, она чувствовала сквозь сон, как в сердце ей заползает тоска. Все вокруг грохотало, ломко и звонко.
К небу рванулись комья земли. "Это - лава!" - решила Кира. Сумрак какого-то странного острова переполнился голубоватым свечением. В небе замелькали красные молнии.
Она быстро укрылась в воронке. Наверху, над ней, стояло чистое небо. Она даже видела Млечный Путь.
Радость, страсть и вместе отчаяние достигли в ней такого сильного напряжения, что она проснулась.
За окном показался тоненький полумесяц. Арки лунного света, ломаясь, лежали на крышах одноэтажных строений. Вагон раскачивало.
ЗАКОН ПРИТЯЖЕНИЯ
- Я слушаю, - сказала трубка
- Разрешите справиться, не нужен ли Институту дефектологии лаборант?
- Минуточку... Сотрудница, у которой есть единица, вне института. Попробуйте позвонить завтра.
Звонить она больше не стала. На следующий день пришла в институт.
В кабинете, куда ее провели, сидела женщина лет пятидесяти.
Сочетание тяжелой нижней части лица и лба, широкого и большого, делало эту голову чем-то похожей на голову льва.
- Прошу. Садитесь.
Кира присела на краешек стула, переплетя пальцы, обхватила колени. Ноги, длинные, голые ноги (платье было выше колен), пришлось подобрать под стул.
- Я вас слушаю.
- Мне сказали, что вам нужна лаборантка.
- Нужна. Вы хотели бы поступить непременно к нам?
- Да.
- У вас есть на это свои причины?
- Есть... У вас неважные дефектологи...
- Сколько вам лет?
- Семнадцать.
- Когда окончили школу?
- В этом году.
- Ну что ж... Готовитесь к конкурсному экзамену в педагогический?
- Нет, не готовлюсь. В этом году я не собираюсь держать экзаменов. Решила пойти работать.
- Можно, знаете ли, совместить и то и другое... Извините... Не знаю, как вас величать.
- Зиновьева, Кира Ивановна... Если хотите, вы можете говорить мне "ты".
- Спасибо. Я действительно ищу молодого помощника. У меня уже два заявления. Одна из девушек окончила институт. Другая - студентка третьего курса.
Кира вздохнула.
- Ты не могла бы коротенько мне рассказать, почему твой выбор пал на дефектологию?
- Причина, должно быть, очень смешная... И странная. У меня глухонемой брат. Но когда я сделаюсь дефектологом... В общем, дела будут обстоять иначе.
Пожилая женщина внимательно рассматривала ее. И вдруг улыбнулась...
- Знаешь ли ты о том, уважаемая Кира Ивановна, будущий дефектолог, что ты вовсе не Кира Ивановна, а Мадонна Веласкеса?
- Да. Я знаю.
- Гм... Я бы сказала, скромностью ты не грешишь! Ни скромностью, ни притворством, ни лицемерием.
- С вами я не лицемерка.
- Спасибо. А с кем ты... как бы это... ну, даешь себе, что ли, этот неблагодарный труд!..