- Господи, еще бы не хотеть! - воскликнула Чиберкеева.
- Тогда поговорим откровенно, Аниса. Хотеть можно по-разному. Вы дали полную возможность разыграться своим нервам. А их надо держать вот так! - Профессор сжал кулак и тряхнул головой. - Нервы - глупцы, отдаваться их воле опасно. Бодрое, веселое настроение, любимый труд - надежней самой крепкой брони предохраняют человека от всяких болезней. А подавленное настроение губит человека.
- Нет, нервное расстройство зависит не от самого человека, а от эпохи. Я знаю, я не какая-нибудь темная женщина!.. - возбужденно и упрямо повторяла больная.
- Наше время, конечно, отличается от времени наших прадедов. Нервная нагрузка современного человека несравнимо больше, чем у людей прошлых веков. Мы в течение одной недели, даже одного часа порой видим, слышим и вынуждены запоминать столько всего, что предкам нашим хватило бы на всю жизнь. Но эта нагрузка не так уж вредит нам, Аниса. Ведь наш организм сам собой приспосабливается к новой среде. А вот если бы перенести в современную эпоху наших прабабушек и прадедушек, их нервная система не вынесла бы нынешних темпов жизни… Вы курите? - вдруг спросил профессор и, заметив смущение Анисы, сказал: - Бросьте эту гадость. Сразу почувствуете себя лучше.
- У меня часто возникают боли в животе, - пожаловалась Чиберкеева. - Курение вроде бы успокаивает.
Магира-ханум что-то сказала профессору по-латыни. Чиберкеева сразу дрогнувшим голосом спросила:
- Что она сказала?
- Она сказала, что у вас, может быть, глисты, - не моргнув глазом, ответил профессор и велел Анисе откинуть одеяло.
Больная отбросила одеяло. У нее уже не было ни стыда, ни даже смущения, так свойственных женщинам при медицинских осмотрах. Она уже привыкла. И все же нервы ее были напряжены, как тугая пружина. Едва профессор прикоснулся к ее животу, больная пронзительно вскрикнула.
- Почему вы кричите? - спокойно спросил Тагиров.
- Больно… - нерешительно ответила Аниса.
- Когда вы острее ощущаете боль - до еды или после?
- Ночью, при бессоннице… Как только задумаюсь…
- Вы пережили какое-нибудь сильное горе?
- Нет, нет, у меня не было переживаний… Совсем не было! - с необычайной горячностью возразила Чиберкеева. Затем закрыла лицо руками. Но тут же отняла их и с отчаянием крикнула: - Зачем вы задаете всякие вопросы? Вы же знаете, что у меня рак… рак! Вон сколько анализов. - Она вынула из-под подушки и бросила на одеяло целую пачку бумажек. - Вы только скрываете от меня. Рак в начальной стадии излечим, я читала… У меня все симптомы налицо… Так лечите же меня!
- Нет, Аниса, все это ваши выдумки, - твердо говорил профессор. - Давайте условимся: регулярно пейте лекарства, которые я назначу, бросьте курить, ежедневно выходите на прогулку на свежий воздух…
- Но ведь рентгеновский снимок показывает какое-то затемнение…
- Затемнение, Аниса, можно найти почти в каждом снимке. Надо отличать одно от другого. Выкиньте из головы эти глупые мысли.
Профессор поднялся с места и направился к двери. Тут его остановила больная, которая до этого молча сидела на койке и вязала кружево:
- Вы, Абузар-абы, меня уже и не замечаете. А я-то хотела показать, какие гибкие стали у меня пальцы. Неужели у вас и словечка теплого не найдется для меня, бедняжки?
Профессор остановился, весело вскинул брови.
- Это вы-то, Карима, бедняжка?
- Очень я соскучилась по детям, по дому, - тихо пожаловалась Карима. - Не пора ли мне на выписку?
Профессор взял у нее из рук кружева, с любопытством посмотрел, затем велел подвигать пальцами.
- Больно?.. А так?.. Тоже не больно? Ну и отлично! А вы еще обижаетесь! Я позвонил к вам на фабрику. Обещали вам путевку. Поедете из больницы прямо в санаторий, на грязелечение.
Женщина вдруг всхлипнула, принялась утирать слезы.
- Вот тебе на, вот и скажи ей теплое словечко! - засмеялся профессор. - Сразу нагрянула такая оттепель… Не годится!
Магира-ханум повела профессора еще к одному новому больному. Этот странный человек ни минуты не может побыть без врача или без сестры. Если долго не появляются - поднимает скандал, грозит пожаловаться самому заведующему горздравом Тютееву и еще кому-то "выше": дескать, если с ним что-нибудь случится, несдобровать всем врачам, да и больницу прикроют. Поистине трудный денек выпал.
Профессор и на этот раз начал со своего неизменного "здравствуйте".
- Ханзафаров Мустаким Максутович, пятьдесят пять лет, служащий, - привычно докладывала Магира-ханум. - С пятьдесят девятого года страдает гипертонией. Сердечный приступ начался на работе. В больнице четвертый день, приступ не повторялся. Дважды произведена электрокардиограмма.
- Теперь сами расскажите о себе, - обратился Абузар Гиреевич к больному.
- Прежде всего я должен сказать, товарищ профессор, что, несмотря на неоднократные мои требования, даже протесты…
- О жалобах после. Расскажите, что вас беспокоит.
- Со здоровьем у меня очень плохо, товарищ профессор, - заныл Ханзафаров. - Однако в истории болезни теперешняя моя должность…
- Мы не собираемся принимать вас на работу, должность не имеет значения.
- Как не имеет значения, если я номенклатурный хозяйственный работник?
- У нас ко всем одинаковое отношение. Однако вы, как я вижу, страдаете административной болезнью. - Профессор собрался подняться с места.
- Как это - административной?! - воскликнул Ханзафаров. - Все время давит и колет сердце… Еще в обкоме закололо…
- Вы что, немного поволновались на работе?
- Если бы немного, у меня и ус не дрогнул бы, товарищ профессор. А то и вспомнить страшно…
- Тогда не вспоминайте. Вас отправили в больницу прямо с работы?
- Что вы, товарищ профессор! Разве можно в партийном учреждении выставлять напоказ свою немощь! Я пришел домой и говорю жене: "Ну, над моим отделом гроза собирается. Может быть, пока не прояснится, съездить куда-нибудь на курорт? Ты ведь знаешь, какое у меня сердце". А она говорит: "Тебе в дороге хуже будет. Я знаю твою мнительность".
Надо сказать, жена у меня очень грамотна в медицине, даже врачи не могут ее переспорить. После ее слов в сердце у меня сразу закололо, еще сильнее закололо, чем в обкоме. Ночью проснулся - совсем не могу дышать, всю грудь заложило… Жена - к телефону. Слышу, кричит: "Скорей, очень опасное положение!" Я, конечно, тоже того… растревожился…
Профессор рассмотрел ленты электрокардиограммы. На одной из них он дольше задержал внимание. Ханзафаров лежал неподвижно, наблюдал за лицом Абузара Гиреевича. И вот - душа у него ушла в пятки. Ему казалось, что лицо профессора темнеет, - значит, на пленке черным-черно. У Ханзафарова задрожали губы.
- Профессор, неужто он самый?!
Тагиров мельком глянул на него и подумал:
"Где я слышал этот клокочущий голос?"
- Откиньте одеяло, - сказал профессор, прилаживая к ушам фонендоскоп. Он внимательно прослушал больного. Затем обратился к Магире-ханум: - Sanus! Если боли не прекратятся, можно сделать новокаиновую блокаду. А вам, Мустаким…
- Максутович, - торопливо подсказал больной.
- …нет особых оснований тревожиться за свое сердце. Если хотите скорее поправиться, лежите спокойно. Не забывайте, что здесь больница, рядом с вами лежат другие больные. Их тоже надо уважать, не тревожить. У вас что, очень беспокойная работа?
- Не знаю, есть ли на свете работа беспокойней, чем моя! - сразу воодушевился Ханзафаров. - Хозчасть! Целый день висишь на проводе. Как только терпит телефонная трубка…
- Спиртное пьете? - спросил профессор.
- В меру, товарищ профессор.
- Диляфруз, откройте-ка тумбочку и посмотрите. Не может быть, чтобы хозчасть не позаботилась о запасах.
И действительно, Диляфруз извлекла из тумбочки с десяток пачек папирос и бутылку коньяку.
Профессор крепко отчитал Ханзафарова за нарушение больничного режима и предупредил, что если еще раз обнаружит хоть капельку спиртного, то немедленно выпишет его из больницы.
- Вот так, Мустаким, - закончил профессор уже по-дружески, - отныне не курить ни одной папироски, не пить ни капли коньяку.
- Навсегда?
- Да, навсегда!
- Последние удовольствия отнимаете, профессор! Что же останется? Лучше уж умереть.
- Вот я и вина не пью, и не курю. А умирать не собираюсь, да еще вас лечу, - безжалостно говорил Абузар Гиреевич. - Ну-с, желаю вам поправиться.
Когда вернулись в кабинет, профессор вот - что сказал Магире-ханум:
- Чиберкеева - типичная ипохондричка! На беду свою, попала к "футболистам". К сожалению, у нас еще встречаются врачи, которые гоняют больных от одного к другому, как футбольный мяч. Видели, сколько бумажек набрала Чиберкеева? Это ведь ужасно! И вот она требует лечения не настоящей болезни, а той самой, что указана в бумажках. Поди разберись в этих бумажках. Болезнь ее, безусловно, началась после какой-то душевной травмы. Но Чиберкеева почему-то скрывает это. Пока давайте ей только успокоительные средства. Но она еще достаточно помучает нас. Это не Асия. Асия в сравнении с ней золото. Конечно, я имею в виду характер.