Саша приехал в шестом часу, слонялся по коридору, перечитал полдюжины стенных газет и наконец засел в буфете.
Ильин считал Сашу неудачником. Да так оно, наверное, и было. Предсказывали человеку немыслимые высоты, а все кончилось каким-то зачуханным заводиком, где Сашу не бог весть как и ценили. Ему бы высчитывать траектории для спутников, а он планировал болты и гайки. И в личной жизни Саше не везло. Первая жена оказалась просто шлюшкой, а Люся - умница и очаровательная женщина, с которой Ильин когда-то вместе учился на юридическом, - была очень больна и часто лежала в больнице. За последний год - трижды. Туберкулез, кровохарканье. Похоже, человек обречен. И вечно Саша обедал в дрянных буфетах, пальто носил одно и летом, и зимой, но не унывал, и тягостно с ним никогда не было.
Ильин пришел в буфет, когда Саша приканчивал картофельный салат.
- У тебя вид, как у городничего, - сказал он Ильину. - "Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие…"
- На это еще как посмотреть, Саша…
- Давай выкладывай, я сегодня тороплюсь.
- Здесь? А, впрочем, почему бы и нет? Пока Мария Григорьевна перемоет всю посуду… - Ильин покрутил головой, посмеиваясь над жалкой декорацией: чахлая пальма, розовенькие клееночки, стойка с дежурными пончиками и хеком. Он никогда здесь не обедал, у Марии Григорьевны была неплохая скатерть-самобранка, на которой кормились сотрудники по списку, утвержденному, как говорил Касьян Касьянович, "до рождества Христова".
- Саша, я хочу уйти из конторы, - решительно начал Ильин. - Постой, постой, - продолжал он, хотя Саша молчал. - Я понимаю твой вопрос. Ведь мне, как говорится, здесь не дует. Да, да, вы все, и ты в том числе, так думаете. Но, может быть, как раз и нужен сквозняк?
- Сквозняк? - переспросил Саша. - Это что-то новое у тебя или… очень старое. Но уж если покидать Ясную Поляну, то хоть по крайней мере иметь под рукой железнодорожное расписание.
- Не остри, - сказал Ильин, очень недовольный Сашиным ответом. Он понимал, что его решение уйти из конторы не будет встречено сочувственно. И в самолете, и ночью он думал, что впереди объяснение с Иринкой, совершенно к этому не подготовленной, и с Касьяном Касьяновичем. Тот уж тем более ни на какой "сквозняк" не откликнется, но Саша… - Извини, - сказал Ильин, - но я как-то не думал, что ты начнешь дурачиться: Ясная Поляна и все прочее. Для меня это слишком серьезно.
- Не знаю, чего ты ждешь: возражения или поддержки, - сказал Саша. - Если возражений, то вот что я скажу: ты талантливый аппаратчик. И не ищи в этом слове ничего для себя обидного. Аппарат - это не ругательство. Современное общество не может существовать без хорошо налаженного учрежденческого аппарата. Да и положение твое здесь… Это не то что моя Люся, которая столько лет корпит в своем НИИ: вам полагается двадцать четыре дня отпуска, а вам не полагается… Ты же здесь… фигура!
- А ты подумал, как я себя чувствую, работая здесь этой самой… фигурой?
- Так, значит, нужна моя поддержка? Пожалуйста. Ты человек честный и, однажды спросив себя: а могу ли я продолжать дело, которое мне не по душе? - ответил: может быть, и могу, но не должен. Аплодисменты. Горячее одобрение всего зала.
- Неужели же я ни для чего больше не гожусь? - спросил Ильин тихо, потому что вошла буфетчица с чистой посудой и стала убирать стойку. - Что, если попробовать себя в адвокатуре? Разве ты не помнишь, как мы мечтали… Я - об адвокатуре, а ты…
- Ну, меня ты оставь, - сказал Саша. - Я всем доволен. А вот буфет сейчас закроют.
Вышли на лестницу, Ильин вызвал лифт и сказал:
- Конечно, ты прав. Ничего обидного в слове "аппаратчик" нет. Вот я съездил в Среднюю Азию, выиграл дело для конторы. Но другой бы тоже выиграл. Заводу тут податься было некуда, эти деньги давно наши… - И пока они спускались в лифте, и потом, внизу, в пустом вестибюле, Ильин развивал свою мысль, что и Мстиславцев бы выиграл: дело бесспорное. - А если я буду защищать человека, понимаешь, человека, а не учреждение, то это перевернет и мою собственную жизнь.
В это время пришла дежурная машина, и Ильин сказал: "Поехали!"
- Но я не домой, я к Люсе.
- Садись, садись, - сказал Ильин, заталкивая Сашу в машину. - Как она?
- Было совсем плохо, а эти дни, кажется, лучше, но кровохарканье, ничего не могут поделать. Она ведь знаешь как - все близко к сердцу. Там у них в НИИ чепе - растрата, или как это теперь называется… Ну, не в самом НИИ, в экспериментальном цехе, какой-то жулик. Может, знаешь, у вас ведь верхи знакомы.
- Нет, не знаю, - сказал Ильин. - Начальника цеха Сторицына вроде помню, но смутно…
- Вот, вот, говорят, что и он замешан.
- Ты позвони мне вечером, есть у меня один замечательный профессор, легочник…
- Профессора и там смотрят…
- Все равно позвони, все-таки свежий глаз.
"Бедняга", - думал Ильин, простившись с Сашей. Он думал о Саше, о Люсе, о своем неудавшемся разговоре. А еще предстояло поговорить с Иринкой. Если бы Саша как-то более определенно поддержал, было бы легче. Иринка Сашу любит и всегда прислушивается к его словам.
"С другой стороны, ведь он ничего против не сказал и, что самое важное, не тронул прошлого", - думал Ильин, слушая Иринкины шаги за дверью и привычно погружаясь в домашнее тепло.
- Помоги Андрею, - сказала Иринка, целуя мужа. - Тяжело ему по русскому…
Ильин и сам это знал, они уже говорили: явно надо взять парню репетитора. Корову через "ять" пишет.
- "Мария Антоновна колола дрова в лесу, а ее муж кормил домашнюю птицу - кур и гусей", - диктовал Ильин, слушая, как за стеной льются Милкины гаммы.
- Папа, возьми меня в Ташкент, - неожиданно сказал Андрей.
- Ты что, в какой Ташкент?
- Ну, где ты был сейчас…
- Разве ты не знаешь, что я не был в Ташкенте?
- Ну, все равно, в Средней Азии. Возьмешь?
- Я туда больше не собираюсь.
- У Сереги Балашова отец в Мурманске живет, так Серега к нему уже три раза ездил.
- Ты что, хочешь, чтобы и я жил не в Москве?
- Я к примеру сказал…
- К примеру! Учиться надо - вот что я тебе, Андрей, скажу. Смотри, ты пишешь "кармила", а надо от слова "корм". Если так дело будет продолжаться, ни в какой институт не поступишь.
- Папа, а я в армию хочу…
Ильин не нашелся, что ответить, но в это время вошла Иринка:
- Это же иждивенчество, сам пусть остальное доделает.
Сразу же после обеда Ильин стал рассказывать Иринке о своих "мыслях в дороге". Рассказывал обстоятельно и даже сказал о вещах "грубо материальных": очень возможно, что при таком варианте придется расстаться с кое-какими благами.
- Ну что ты, Женя, разве в этом дело! По-разному бывало, вспомни, с чего начинали.
Это была их любимая тема. Они поженились и два года жили в коммунальной квартире. И Милка там родилась. В те времена каждая новая вещь в доме была событием. "Помнишь тот сервиз, розовый с лилиями, я оставила одно блюдечко, чтобы всегда напоминало".
- Да, да, по-всякому бывало. И я очень благодарен тебе… Но сейчас…
- А что сейчас? Сейчас время самое подходящее. Ты знаешь, я в тебе это давно замечала, но не знала, говорить или нет. Боялась вспугнуть. Зерно должно прорасти, верно?
- Да, да, - сказал Ильин, - это очень верно. Значит, ты все-таки замечала? Действительно, у тебя какой-то особый дар.
- Но конкретно адвокатом - нет, об этом я не думала. А что сказал Саша?
- Да так, ничего, отшутился. Ему сейчас не до этого…
- Бедная Люся! Завтра же ее навещу… Так, значит, адвокатом? - повторила Иринка.
- Пойми, - снова развивал свою мысль Ильин. - Вот я работаю в своей конторе…
- Но я давно уже поняла тебя, - сказала Иринка с той шаловливой улыбкой, которая напоминала Ильину многие приятные минуты.
- Значит, ты не против? - спросил Ильин, теперь уже только для того, чтобы удержать Иринкину улыбку.
На следующий день был Касьян Касьянович. Он слушал Ильина, поигрывая на своем черно-белом коммутаторе, как пианист на немой клавиатуре. Было видно, что он старается вникнуть в самую суть вопроса: что же заставляет Ильина бежать из конторы? Может быть, какая-то случайная обида?..
- Может, новый зам? Но ты его и разглядеть-то не успел, он и меня-то вызывал к себе всего два раза, и оба раза по пустякам… Кто?
- Касьян Касьянович, я даю вам свое честное слово…
- Честное слово… Честными словами вымощена дорога знаешь куда? Да нет, - спохватился он, решив, что Ильин может действительно обидеться. - Я твоему честному слову абсолютно верю.
- Я знаю, что вы много сделали для меня, - сказал Ильин, - и ценю. Но после нелегкой внутренней борьбы…
- "После нелегкой внутренней борьбы…" - это откуда?
- Что значит - откуда?
- Классика или наши? Щипачев?
- Никого я не цитирую, просто по-человечески хотел сказать…
- "После нелегкой внутренней борьбы" двадцать лет назад ты ко мне пришел, и, кажется, не было повода пожалеть.
- Да, скоро двадцать лет, можно сказать, юбилей…
- И справим, как положено! Непонятно мне, что тебе там такое светит? Прения сторон! Неужели же ты сам не понимаешь, что сейчас другие времена. Наговорились, хватит…
- Ну, если за красноречием ничего нет, кроме желания самого себя показать, то оно, действительно, никому не нужно, но если факты объединены мыслью…