Он перелистывал бумаги, подготовленные Азимовым. Дело было бесспорным. Да это ему было ясно еще в Москве. Азимов и сам мог бы защищать интересы местного отделения на завтрашнем арбитраже, но Касьян Касьянович именно в таких бесспорных случаях посылал Ильина. Раньше было иначе, Ильин любил запутанные ситуации, но Касьян Касьянович только посмеивался над "юридической казуистикой". Хватит, этим пусть занимается Мстиславцев, а ты потребен на большее. Большим он считал уменье своего помощника ориентироваться в "глобальных ситуациях" и быстро на них реагировать.
Такой "глобальной ситуацией" было предстоящее слияние двух родственных контор. Вопрос еще не был решен и только готовился, и многое зависело от поведения самой конторы. Касьян Касьянович определил свой стратегический план как "пассивное сопротивление", но потом заменил его другим, более отвечающим моменту: "активная оборона".
Азимов устроил праздничный обед. Ильин, конечно, знал, что Средняя Азия славится своим гостеприимством, но и в Москве гостевание давно уже свелось к обеду или к ужину, и самого Ильина в этом смысле перешибить было трудно. Он не был чревоугодником, отнюдь, но Иринка неизменно придумывала для гостей разные вкусные штучки. Жены сослуживцев бледнели от зависти, но, как известно, зависть - чувство низменное и не способствующее пищеварению, и Иринка простодушно выдавала свои кулинарные секреты, а жены, овладев ими, не только прощали ей всякие там сверхсалаты, но еще и благодарили за передачу своего опыта. И перед очередными гостями Иринка только коротко спрашивала: большой разворот или малый?
Справа от Ильина сидел Азимов, еще правее - необычайно костистый старик, директор не то мебельного, не то коврового комбината, слева - красавец мужчина из горисполкома, пьющий только минеральную воду и с тонкой улыбкой слушающий застольные речи; напротив - знакомый Ильина по многим встречам в Москве умнейший Каюмов, и еще какой-то гололобый дядечка, обжора и балагур, о котором было сразу заявлено, что Аким Кузьмич не признает ни должностей, ни званий (может быть, именно поэтому он так хорошо помнил все имена и отчества руководящих работников конторы и поднимал рюмки за их здравие и благополучие). Жена Азимова и невестки только хлопотали по хозяйству, да и сыновей тоже не было видно. Но Ильин не стал задавать лишних вопросов: Восток!..
Обед разворачивался не спеша, закуски прошли под анекдоты, показавшиеся Ильину необыкновенно пошлыми, хотя он их сам в Москве с удовольствием рассказывал. Просто он был раздражен, а раздраженного человека не радуют ни бокальчики, ни знаменитая форель.
Его расспрашивали о Москве и делились своими впечатлениями. Все не раз бывали в столице, и у всех было что вспомнить. И номер-люкс, пусть вынужденный - не было ординарных, - но все же люкс, и неожиданная удача - билет на Таганку, а то и в Большой на Плисецкую. Имена назывались без зубоскальства, никто не рассказывал глупых баек об артистах, да и тосты были умеренными, но Ильина сердили и тосты, и имена.
- А как вам понравилась новая повесть в "Нашем современнике"? - спросил гололобый и засмеялся, хотя ничего смешного в его вопросе не было. А смеялся он над собой, над тем, что вот он, обжора и балагур, задал вдруг литературный вопрос.
- Хорошая и дельная повесть, - сказал Ильин и стал защищать повесть, на которую никто не нападал. - Многое подмечено верно, вольно же некоторым принимать на свой счет.
Ильин говорил, как всегда, легко и зажигательно. Все-таки, пока он держал речи, можно было не думать ни о встрече с Ларой, ни о падающем минарете, ни о своем университетском прошлом, когда он и представить себе не мог, что пройдет двадцать лет и он вместо криминалистики будет под руководством Касьяна Касьяновича заниматься этими самыми "глобальными проблемами".
Когда Ильин кончил, гололобый снова захлопотал. Поднимать бокальчики было его делом, все выпили, и костистый директор осторожно заметил:
- Нашел очень интересного художника. Народный умелец. Но наш национальный орнамент абстрактен… - В последней фразе было не столько утверждение, сколько вопрос, и Ильин сразу же на него откликнулся.
- Почему же нет? Простите, но я просто не понимаю людей, которые восстают против абстрактного орнамента, не давая себе труда подумать…
И пока он говорил, у него растаяло куриное заливное. Впрочем, заливное пропало у всех: Ильина слушали внимательно.
С прикладного искусства перешли на более локальные темы. Всех интересовала женитьба Эдуарда Юрьевича Мстиславцева. Надо же, убежденный холостяк! А как поживает завкадрами, уважаемая Елена Ивановна? А новый первый зам? Всех - и красавца из горисполкома, и костистого директора - интересовали конторские дела, да оно и понятно - только с помощью конторы можно было достать в Москве этот самый люкс, и билет на Таганку, и модный мебельный гарнитур, и хотя положение Азимова, который всего только заведовал местным отделением, было весьма скромным, нетрудно было заметить, что именно конторские дела связывали всех, кто был зван сюда.
- Так все-таки сливают две конторы в одну или нет?
Внесли плов. Ильин чувствовал себя непомерно сытым, но отказываться было нельзя, вопреки всем правилам ему дали ложку, плов оказался адски горячим, и в это время Каюмов негромко, но очень отчетливо спросил:
- Надеемся, Касьян Касьянович остается?
- Разумеется, - ответил Ильин и сразу услышал тишину.
Все теперь были заняты пловом и только пловом, никто больше не интересовался ни Таганкой, ни "Нашим современником". И литература, и театр исчезли в тумане рисовой Фудзиямы.
"Значит, главным блюдом сегодняшнего "гала" был мой ответ Каюмову, - подумал Ильин. - А все остальное, в том числе и абстрактная живопись, подавалось как гарнир".
Он был противен самому себе; противно было и его столичное умничанье, и разбор повести, которую он так и не дочитал. "Как же я мог, - думал Ильин. - Как же я мог…"
Уже и гололобый взывал к ложке Ильина, и красавец из горисполкома сказал, что нельзя обижать хозяина; Ильин ткнул ложку в плов, но она в нем так и застряла.
"Я - это они, а они - это я…" - вспомнил Ильин, встал и вышел из-за стола.
Сначала никто не понял, что он уходит, потом все повскакивали, решив, что человеку дурно. Азимов взглядом усадил гостей, взяв Ильина под руку, провел в соседнюю комнату.
- Эсфирь, - крикнул он куда-то в темноту, - воды! Ничего страшного, - говорил он, делая какие-то знаки жене. - Наверное, гастрическое, все пройдет, надо только прилечь…
- Не надо, - сказал Ильин, прислушиваясь к беспокойным возгласам. Он знал, что все еще можно спасти, прилечь на четверть часика, а потом снова выйти к столу и все обратить в шутку: "Мы, москвичи, народ хлипкий и не привыкли к таким пирам…" Все, все можно было еще уладить, но он упрямо повторял: "Не надо, Азимов, голубчик, миленький, не сердитесь, все уже хорошо, и печень у меня здоровая, но отпустите меня. Акклиматизация? Да, да, вот именно…"
Все-таки гололобый выскочил провожать, а потом снова поскакал к столу, и Ильин слышал, как он радостно сообщил:
- Акклиматизация! Акклиматизация, и ничего больше…
Все это уже было Ильину безразлично. "Кончено, - думал он, - кончено, кончено, кончено…"
Он быстро дошел до центра. Почтамт, купеческая мечеть, залитая ювелирторговским светом, гостиница. Он шел уверенно, шагал крупно, чувствуя душевный подъем.
Продолговатый азиатский дворик. Витая каменная лестница.
- Это телепатия, - сказала Лара. - Я как раз думала о вас…
- Лара! - Он рывком обнял ее. Он был так счастлив, словно только что преодолел целый материк или поднялся на вершину Эвереста.
- Откуда вы? - спросила Лара. - Что с вами? От вас пахнет вином. Вы пьяны?
- Нет, я не пьян, - сказал Ильин. - Я… я счастлив, что снова вижу вас. - У него на глазах выступили слезы, он был умилен и растроган собой. - Обедал у Азимова и сбежал…
- Сбежали?
- Хотя бы изредка человек должен поступать так, как это ему хочется.
- Но там были гости! Послушайте, вы ж их кровно обидели…
- Не все ли равно! Слушал их разговоры и думал: я такой же, как они…
- Нет, так нельзя, так нельзя… - повторяла Лара. - Кто ж там был?
- Какой-то красавец из горисполкома. Молчаливый и томный.
- Это Махмудов. Отличнейший человек! Когда я развелась, он мне помог с жильем. Да его у нас все уважают. Кто ж еще?
- Какой-то… что-то по поводу абстрактной живописи, мебель или ковры.
- Знаю, знаю, мы с ним вместе учились в институте. Он всем нам годился в отцы, но ведь это сделала война. А Каюмов? Вы же сами говорили, что он умный и образованный человек.
- Да, да, конечно, все умные и образованные люди, - сказал Ильин, иронически пожимая плечами. - И этот гололобый тоже умница и тоже уважаемый…
- Гололобый? Какой еще "гололобый"? О, господи, это же Шалов-Ребус. Фамилия такая. Аким Кузьмич. Он был артистом, понимаете - был. Раньше, давно. А потом Азимов взял его к себе… Вы когда уезжаете?
- Завтра.
- Я как-то привыкла к мысли, что мы больше не увидимся.
Ильин, не отвечая, поцеловал Лару, понимая, что если он сейчас этого не сделает, то навсегда ее потеряет.
- Увидимся, обязательно увидимся! Не знаю, как это будет, но будет, - сказал Ильин. - А сейчас я должен думать о том, как я буду жить в Москве. Хочется, Лара, жить иначе…
- Что? - переспросила она, занятая своими мыслями.