- Ваша напарница, - сказал Федореев. - Вы сами, надеюсь, договоритесь, кто в какую смену… - Он приоткрыл дверь в кабинку. - Прошу!
Крохотная комнатка. За столом пожилая женщина с резкими калмыцкими скулами, напротив нее ерзает сильно накрашенная девица.
- Немедленно закройте дверь! - сказала Пахомова.
- Но я хотел представить вам…
- Потом, потом, - сказал Ильин. - Послушайте, это же неудобно.
Федореев закрыл дверь:
- Честно говоря, характер у нашей Варвары Павловны…
- Я поверчусь здесь и сам потом познакомлюсь.
Вертеться ему пришлось недолго. Раскрашенная девица выскочила, и Пахомова кивнула Ильину.
- Вы там привыкли к своему столу. Ну, а у нас один на двоих. Правая сторона моя, левая - ваша. Есть еще ко мне вопросы?
- Есть. Почему вы со мной так разговариваете? В чем я провинился?
- Но Федореев вам, наверное, уже сказал, что у меня "нестерпимый" характер. О вас он сразу поведал: "А знаете, кто будет теперь работать в нашей консультации?"
- Очень остроумно. А не выпить ли нам где-нибудь по этому поводу кофейку?
- Если вы согласны лазать со мной по задним дворам, то через пять минут мы будем сидеть в "Солнышке".
В кафе Пахомова энергично пробилась к столику, за за которым уже обедали трое.
- Еще два стула, - скомандовала она официантке. - Знакомьтесь, ансамбль "Три мушкетера" - Колтунов, Слиозберг и Васильев. А это тот самый Ильин. Представьте себе, настолько демократичен, что сам предложил выпить кофе.
Мушкетеры торопливо закивали. Они сидели в большом процессе и сюда заскочили в перерыв.
- Ну как? - спросила Пахомова, весело оглядывая "ансамбль". - Люди не именитые, зато работящие…
- Ладно, Варя, - весело сказал Колтунов, и в самом деле напоминая своим атлетическим сложением Портоса. - Мишу Слиозберга в газете пропечатали, а ты говоришь - неизвестные солдаты…
- Вот как! Поздравляю…
- Да уж прямо есть с чем, - сказал Слиозберг, вероятно благодаря своим тонким усикам прозванный Арамисом. - Представляете, - обратился он к Ильину, - городишко, которого и на карте нет. А уж доехать по распутице - разве что вплавь. Ну, я поехал только потому, что старый клиент. Еду, ночую в Доме колхозника, утром судебное заседание, сто пятьдесят четвертая, судья, надо вам сказать, умнейшая женщина, ну и заседатели отнюдь не канделябры - вопросы и все прочее, все мои ходатайства удовлетворяют, ну и, словом, три года, и, представьте себе, без конфискации. Уезжаю в наилучшем настроении, а вдогонку - извольте, - он вынул помятую газету. - Сейчас я вам зачитаю…
- Седьмой раз, Миша, помилосердствуй, - сказал Васильев, который в этой компании, очевидно, был Атосом.
- Вот, прошу: "Возмутители спокойствия". Это заголовок. "В течение ряда лет…", ну это все беллетристика. Вот, пожалуйста: "Все выступление адвоката Слиозберга свелось к выгораживанию преступника…" Каково?
- Да плюнь, береги здоровье, - сказал Портос-Колтунов. - Они бы, конечно, предпочли: "Адвокат Слиозберг в своей блестящей речи поддержал прокурора по всем пунктам и потребовал для подсудимого максимального наказания…"
- А что бы посоветовали вы? - спросил Слиозберг Ильина.
- Наверное, письмо в газету, объяснить функции сторон, ну и потребовать опровержения.
- В газету? - переспросил Васильев-Атос. - Ну, это вы меня рассмешили! Да и кто будет печатать опровержение?.. К тому же у них сейчас сев, и так они еле-еле выделили для суда пятьдесят строчек.
- А я уже послал, - сказал Слиозберг. - Какое мне дело до их сева?.. Не ответят - я в "Соцзаконность" отправлю.
- В этом я вполне вам помогу, - сказал Ильин и вдруг почувствовал, как вокруг замолчали.
- А у вас там что, крепенько? - поинтересовался Васильев.
- Ну, товарищи, если Евгений Николаевич берется… - вмешалась Пахомова.
- И хорошо, и мерси, - сказал Слиозберг, - а сейчас побежали. До завтра!
- Мушкетеры! - весело сказал Ильин, глядя им вслед.
- А вы думали, земля на одном Аржанове держится? Обслужи-ка нас поскорей, - попросила она официантку и прикрикнула на шумевшую рядом компанию.
- Варвара Павловна, ваше здоровье! - За соседним столиком поднялся какой-то парень, похожий на взъерошенного петушка.
- А ну по местам, это еще что!
В "Солнышке" сразу стало тише. Петушку, кажется, еще хотелось высказать что-то задушевное, но он больше не решился.
- Клиентура бывшая и будущая, - засмеялась Пахомова. - Ну, заказывайте. Только учтите - де воляй здесь нет.
Подали гуляш с макаронами, и Ильин сказал:
- Второй раз за сегодняшний день слышу - Аржанов, но так толком о нем ничего и не знаю.
- Еще успеете познакомиться! Хотя, надо сказать, он нас особым вниманием не балует, редко заглядывает в консультацию… Дела берет только избранные. Но для вас, я думаю, тот же порядок заведут!
- Пожалуй, кое-что в этом вопросе будет зависеть и от меня, - сказал Ильин.
- Вы что это надулись? Новичка следует в первый день подразнить!
"Новичок… Первый день", - вспомнил Ильин, спускаясь в метро. Как-то он иначе представлял себе свой первый день. Но, в конце концов, надо же было оформиться, вряд ли в самом оформлении есть что-то увлекательное. И все-таки он иначе представлял себе свой первый день.
"Может быть, я так прирос к своей конторе, что шага без нее не могу сделать? Как сказал бы Касьян Касьянович: "Мы - это государство, а они - свободные художники".
Но мушкетеры Ильину понравились. И Пахомова - тоже. "А вот для них я барин с тросточкой. Слиозберг тянется по распутице к своему старому клиенту, а в это время Ильин тянет коктейль в рижском ресторане. И в то время как Ильин осматривает восточные храмы, Пахомова таскает свой тяжелый портфель, а у нее флебит, этот венозный венчик так и выпирает из чулка".
Но чем же он виноват, что он человек здоровый, а Слиозберг слабак, это видно сразу, - Арамис слабак… Анкета анкетой, а Ильин немало вез на себе. Бывало, что контору крепко покачивало, и тогда приходилось работать ночами. Стелил себе в кабинете и сваливался только под утро.
И вдруг пронзительно остро он увидел свой пустой сейф, и вокзальная суета вчерашнего прощанья коснулась его. А завтра большой день, с Урала прилетел представитель… Все-таки странно, что все это уже его прошлое. И его рабочий стол, и сейф, и уральский поставщик…
"Человечество расстается со своим прошлым смеясь…" - вспомнил Ильин. Неглупо сказано, ох как неглупо. Но сейчас он не чувствовал себя способным ни смеяться, ни радоваться. Какая-то чугунная усталость вдруг навалилась на него. Это несвойственно человечеству в целом, но с отдельными людьми случается часто.
8
- Ильин, имя-отчество?
- Евгений Николаевич… (Неужели же снова: "Вам пишут"?)
Но в это время "колдунья" бросила на прилавок паспорт с письмом. Ильин быстро сунул его в карман, поискал глазами надежный угол, и только нашел, как "колдунья" снова его остановила:
- Ильин, вы что, глухой, вам еще есть! - и выбросила на прилавок еще два письма. Ильин схватил письма и побежал в намеченный угол, но его уже обскакал какой-то рябой парень. Так и не найдя угла, Ильин стал кружить вокруг высоких бюро, нарезанных, как торт, на равные доли. Минут через пять кусок торта освободился, и Ильин кавалерийским наметом захватил его и стал читать письма. Письма были без даты и больше походили на записки.
"…Едва вы уехали, как я сразу стала думать о нашей будущей встрече, и хотя, наверное, она никогда не состоится, я все-таки о ней думаю и жду".
"…Столько работы, что к вечеру просто угораю. Добираюсь до детского садика, забираю спящую Галку, дома она просыпается, я готовлю нам ужин, бегу в булочную, мы делимся новостями, то есть новости всегда только у нее".
"…Сегодня была экскурсия ленинградских кинематографистов. Я старалась, как могла, после подходят, благодарят, даже гвоздики преподнесли. И знаете, за что? Оказывается, я не упоминала династий и не перечисляла царей. Хорошенькое дело: ведь это моя прямая обязанность".
"…Надеюсь, что ваши среднеазиатские грезы растаяли уже в самолете и вы вернулись таким же монументальным, каким я вас увидела первый раз в медресе. Не сомневайтесь - я заметила вас сразу, так сказать, персонально. И до сих пор спрашиваю себя: неужели же Вы, Вы разобрались в моих провинциальных понедельниках, да еще примерили их на себя? Зачем?.."
"Монументальность" и "среднеазиатские грезы". Значит, все-таки она ему не поверила. Просто насмотрелся гробниц и всякого такого, что потом с удовольствием смотрят друзья на слайдах.
И тут же на почте он написал письмо.
"Дорогая Лара!" Обращение ему не понравилось. "Дорогая", "дорогой" совершенно обесценены поздравительными открытками. "Дорогой друг!" - лучше, но как-то уж очень литературно. "Милый друг!" - того не легче. "Добрый день, Лара" - школа, девятый класс.
"Милая Лара! Мой понедельник начался во вторник на прошлой неделе. Пока еще ни разу не выступал и только сегодня принял первую защиту. Хочу привыкнуть к людям. Днем прием, а вечерами зубрю кодекс…"
Письмо ему не понравилось, и он начал заново:
"Милая Лара, я очень ждал Ваших писем, сегодня вознагражден - сразу три. И как раз в самые переломные (и в самые трудные) дни".
"Вознагражден…" А это выскочило откуда? Да еще и скобки, бр-р-р!.. И почему "самые трудные" - ведь только-только начало.
Лариных писем он не только ждал, но и боялся: вдруг какая-нибудь лирическая чепуха… Что тогда? Но эти коротенькие записки ему понравились, а вот отвечать на них было трудно.