- Вот это номер! - удивленно раскрыл глаза Яшенька. - Никогда кирпичей не видали! А правду говорят, Джумаш, что они и картошку не знают?
- Картошка, картошка! - недовольно оглянулся переводчик и расстановисто сказал: - Целина, понимаешь? Поднимать надо!
Яшенька жалобно вздохнул:
- Это конечно. А нам-то как без картошки?
Все захохотали.
- А какой колхоз? Откуда гости? - закричал весело из толпы Ипат Крохалев. - Далеко или близко? Посмотреть можно? Как говорится, опытом обменяться?
- Посмотреть можно. Называется "Жаксы-Жол", - указал Джумаш вниз, на убогие мазанки, затем смутился и тихо перевел - "Верный путь" по-русски называется. Обмениваться опытом подожди. Бедный колхоз пока.
Шоферы, рядом с которыми стоял Борис, вдруг все разом оглянулись, а Костя покачал головой:
- Васька опять пьяный. Отчаянная головушка!
Борис поднялся на цыпочки и увидел Мефодина.
Шофер был трудно, беспросветно пьян. Он куражился на школьной спортплощадке, гонялся на подламывающихся ногах за убегавшими от него с визгом девчатами и кричал:
- Слушай, почему я в тебя такой влюбленный? Иногда он налетал на ребят, и те сторонились брезгливо и строго. Но Грушин, на которого тоже налетел Мефодин, не посторонился, взял шофера за пле-чо и крепко тряхнул:
- Опять, никак, напился, подлец? А ну, дыхни на меня!
- Но-но! - враждебно попятился Мефодин, выдавив тупой смешок. - Не нюхай, я не цветок!
Тут он увидел Чупрова и пошел на него, широко распахнув руки, собираясь не то бороться, не то дружески обнять.
- А-а, правильный человек! - путался он деревенеющим языком в неясных словах. - И, замолчав, сам себе погрозил пальцем: - "Смотри, Мефодин!" А чего смотреть? Портки спустите? Спустили уже и выпороли. Пиши, пиши, писатель-бумагомаратель, тля чернильная! - свирепо двинулся он на Бориса.
Чупров не отступил. В нем поднималось горячее чувство незаслуженной обиды и самой обыкновенной злобы. Если бы можно было, с каким злым наслаждением он трахнул бы по этой пьяной морде!
Их обжимало уже плотное кольцо людей. И лица всех были серьезны. Борис видел Ипата Крохалева, Виктора, Полупанова, Воронкова, Тоню, с тихим испугом смотревшую на злобно ломавшегося парня, темные пристальные глаза Галима Нуржановича под "горьковской" шляпой. Где-то в задних рядах он увидел презрительно сощуренные глаза Неуспокоева и мутную усмешку Шполянского.
- Увести бы его, - тихо сказал Полупанов. - Выгонят ведь, а парень не плохой.
- А-а-а… Пашечка! - услышал его Мефодин. - На моей будешь ездить?
- Приказано, Вася, - опустил глаза Полупанов.
- Ух! Бить буду вас таких, абсолютных чемпионов ленинградских! И под душу и под ребро бить буду! - пьяно взрыдал Мефодин. - Машину утопили - цветочки! А ягодки - вон они! - указал он на горы. - Загремите в пропастину, как архангелы! Туда вам и дорога!
- Мерзавец! - холодно сказал где-то за спиной Бориса Неуспокоев.
- У нас в армии за такое… - угрожающе вздохнул рядом Воронков.
Растолкав людей, выбрался в первые ряды Федор Бармаш. В руках его было брезентовое ведро, только что налитое из колодца. Он встал против Мефодина, пристально, молча разглядывая его. Мефодин притих и тоже молча смотрел на Бармаша.
- Вошь поганая, - тихо, задохнувшись, сказал Бармаш и, подхватив свободной рукой дно ведра, выплеснул его в лицо Мефодину.
Тот отшатнулся, захлебываясь, и с ревом кинулся на Бармаша:
- Разражу, сволочь!.. Вобью нос в мозги!..
Но Бармаш не допустил его до себя. Спокойно и деловито, так казалось со стороны, он ударил мокрым, тяжелым ведром в широкую скулу Мефодина. Шофер от этого спокойного удара шатнулся набок, почти падая. И сразу отрезвел. На лице его появилась смятая, виноватая улыбка.
- Аккуратненько, Федя, выдал! - с одобрением крикнули в толпе.
А Бармаш, шваркнув об землю ведро, закричал:
- Хлебом хотим засыпать людей! Не для себя ведь!.. С радостной душой шел! Думал, тут чистые руки и душа чистая будет… А тут, оказывается, пьяницы, да хулиганы, да всякая шатия-братия собралась!..
- Бармаш, отставить! - с армейской звонкостью скомандовал Воронков. - Один, может, такой, аморальное явление, и нашелся!
Федор поднял ведро, постоял, подумал и, ничего не ответив, раздвинув толпу, пошел к колодцу.
К Мефодину, тупо смотревшему в землю, снова подступил Грушин, поднял сбитую водой "бобочку", встряхнул и, напялив на Васины кудри, сказал негромко, уговаривая:
- Уходи, Василий, не срамись. Посмотри на себя, какой у тебя моральный облик. Не на должном, брат, уровне.
- Ладно, дядя Степа, - не поднимая глаз, ответил шофер. - Для тебя только… Васька Мефодин ушел!
Он хотел молодцевато повернуться, но его качнуло, и он ринулся головой вперед.
И, словно это было командой, люди с громким разговором и смехом, стали расходиться. Баянист, самозабвенно закрыв глаза, растянул уже баян, и снова закружились по спортплощадке пары, пока еще девушка с девушкой и парень с парнем.
Борис остался с Воронковым, Антониной, Виктором и Лидой смотреть на танцы.
- До чего же нехорошо получилось с Мефодиным, - вздохнул Илья. - До чего же нехорошо! Не охватили парня, не дали ему твердую установочку.
- Э, бросьте вы, Илюша! - отмахнулась Тоня. - Так ему и надо! Хулигану городскому!
Илья удивленно посмотрел на девушку, и та ответила ему взглядом насмешливого вызова:
- А после вашей установочки он и пить перестал бы и хулиганить? Тоже мне! Из пса солонины не будет!
- Я тоже считаю, что цацкаться с ним нечего, - солидно оттопырил губу Борис. - Еще вчера я думал о нем лучше, чем он есть. Сегодня я хотел говорить с директором, просить оставить Мефодина на машине, оставить в совхозе во всяком случае. Хорош я был бы, если бы полез к директору! Просто законченный алкоголик и хулиган. Слышали, как он обкладывал меня? - Чупров помолчал и добавил мстительно: - У него и в прошлом было что-то такое…
Воронков медленно повел на Бориса глазами, посмотрел так внимательно, что Чупров вспыхнул и обиженно поджал губы.
- Нет, мы его не выбросим из наших стройных рядов. Обсудить, конечно, придется на общем собрании, но мы его оставим и перевоспитаем! - послышалась звонкость в тенорочке Воронкова. - В таком разрезе я буду говорить о Ваське и с Грушиным, и с директором, и с Курман Газизычем. - Илья поднял глаза на небо. - А день-то какой! Эх, и денечек же! Испортили такой день, дурошлепы! Пошли танцевать, что ли, Тонечка?
- Тоже мне, танцплощадка! - поджала высокомерно губы Тоня. - Я уже пробовала, ногу ушибла.
- До свадьбы заживет.
- Долго ждать. Женихов что-то не вижу.
- А вы меня возьмите… В сваты, - бросил Илья на девушку быстрый взгляд. - У меня во взводе тридцать шоферов, я тридцать первый. Все молодые, все холостые, все красивые.
- Тоже мне, муж-шофер! - тоненько смеялась Тоня. - Жоржики городские, набалованные. Ни за что за шофера не пойду!
- А шофер вас выкрадет, - взял Илья девушку под руку, приблизил губы к ее уху и пропел: - "Подлечу, прозвеню бубенцами и тебя на лету подхвачу!" В машину, само собой. И с ветерком! Попробуй, догони шофера!
Тоня смеялась, откинув голову, Илья опять запел про бубенцы, Лида тащила Виктора танцевать, тот упирался:
- Что ты, что ты! Я как медведь танцую. Не пойду!
Все забыли про Бориса, хотя он стоял рядом. А его жгла обида, уязвленное самолюбие. Получилось, что Воронков будто бы оборвал его. Нет, так дело оставить нельзя.
- Воронков, послушай, - начал он.
- Погодите! - остановил его Илья, к чему-то прислушиваясь. - Кого это он исповедует? Прораб.
Голос Неуспокоева доносился издалека. Он был ровен, спокоен, но тем неожиданнее были произносимые слова:
- Воруешь, подлец? Воруешь, скотина тупорылая?
Борис повернулся и быстро пошел на голос прораба. Потом побежал.
Глава 21
Очень неприятная, за что извиняемся перед читателями
Прораб, без пальто и без берета, в шелковой сетке на волосах, стоял в позе небрежной, даже скучающей, расставив циркулем ноги и заложив руки за поясницу. И скучающим голосом цедил:
- Эт-то что такое? Кто вам позволил, скоты?
Перед ним стоял чернобородый, могучего сложения колхозник. В полу рубахи он положил пяток кирпичей и по кирпичу зажал под мышками. Трое остальных сидели уже на лошадях. В полах рубах у них тоже были кирпичи. Больше никого рядом не было. Все толпились на спортплощадке. Подбежав, Борис встал рядом с Неуспокоевым. Но прораб не заметил его.
- Положи кирпичи на место! - уже раздражаясь, крикнул он колхознику.
Тот непонимающе улыбнулся и растерянно поглядел на своих товарищей.
- Не понимаешь? Так я тебе разъясню. Прораб выкинул из-за поясницы руки, левой схватил за ворот рубахи колхозника, а правую, сжатую в кулак, поднес к его лицу.
- Бить вас, скотов, за это надо! Положи обратно!
Чернобородый отшатнулся, выпустив полу рубахи. Кирпичи посыпались ему на ноги. Не спуская глаз с кулака прораба, он ловким, точным движением схватил упавший кирпич и замахнулся.
- Брось! Не смей! - отступив трусливо, закричал Неуспокоев.
Казах вдруг засмеялся дружелюбно, бросил кирпич и протянул прорабу руку, не то показывая, что она пустая, не то в знак примирения.
- Нет, погоди! - отбросил Неуспокоев протянутую ему руку.
Борис увидел, как бешено дергалось его веко.
- Да как ты смел, мерзавец? Кирпичами замахиваться? На меня?! - сдавленным, перехваченным злобой голосом заорал Неуспокоев и широко размахнулся, занося все еще не разжатый кулак.