- Не умею я правильно сказать, вы, пожалуй, смеяться будете. Всего мне двадцать лет, а тут партия, тут народ ко мне обращается: "Помогай!" А я отвечаю: "Буду помогать, буду целину поднимать!" Гордость в себе почувствовал. Но и о своей судьбе, конечно, не забываю. Думаю - целина золотой сундук, авось и на мою долю в нем хоть копеечка найдется. Целина мне анкету наново перепишет и новую характеристику выдаст. Так на себя прикидывал. И завербовался в совхоз. Дали мне машину, ну прямо влюбиться можно! Да вы же видели! Живу, дышу в обе ноздри! А в душе, как в горнице, когда вымыли и свежим веником подмели. Вдруг - трах-тах-тарарах! Открываются мои комбинации-спекуляции! Подозреваю, что сука Шполянский на меня настучал, у него душа перевертывается, если человек из грязи начинает вылезать. Вот когда меня прищемило! Голову потерял. Если, думаю, выгонят из совхоза, или себя убью, а не то кому-нибудь голову снесу! Это я уж сдуру. Прямо затмение нашло. Боялся, выходку себе какую-нибудь позволю. Однако повезло мне. Вызвали меня дед Корчаков и Садыков, гайку подкрутили здо́рово, но из совхоза не турнули и на машине оставили. Доверяем, мол. А Садык-хан все ж таки сощурился, ноздри свои вот так сделал и говорит: "Но, смотри, Мефодин!" И прилипло ко мне, как к собаке репей, это "смотри, Мефодин!" А за Садыком и ребята. Двадцать раз на день и три раза на ночь крикнут: "Смотри, Мефодин!" Вы сами слышали. В шутку, конечно, а мне все же обидно.
- С обиды и выпили на Цыганском дворе? - сочувственно спросил Борис.
- Нет, поверьте, честному слову, нет! С радости! Как выехали в степь, все во мне запело! Каждый кустик - родной брат, каждая лужица - родная сестрица! Еду на целину за новой характеристикой! А тут еще солнышко играет, машина соловьем заливается и дорога сама под колеса летит! И хоро-ошо же! - мечтательно протянул он. - Помните, Шполянский к нам подсел. Хотел он мне в душу мути напустить - не вышло! А на Цыганском дворе все-таки подловил меня, нечистый дух! Давай, говорит, обмоем целину! А меня прямо распирает от радости! Так бы и обнял всех или… отлупил бы какого-нибудь гада. И надо бы! А для меня Шполянский будто самый лучший друг стал. И выпили. Да… вот тебе и выпили…
Он замолчал, так низко опустив голову, будто падал со стула. Борису захотелось подойти к нему и крепко, по-дружески шлепнуть по плечу.
- Не знаю, для чего вы рассказали мне все это, - поднялся он с подоконника, - но я попробую попросить товарища Садыкова вернуть вам машину. Но особенно на меня не надейтесь. Не велика персона, может и отказать.
- Не откажет! Убей бог, не откажет! Пресса! - значительно поднял палец шофер.
- А вы меня не подведете? - серьезно посмотрел на него Борис.
Мефодин положил ладонь на горло и что-то трудно проглотил, глядя на журналиста таким глубоким, до конца обнаженным взглядом, что Борис устыдился своих сомнений и не стал ждать ответа.
Глава 16
Две задачи решены неправильно
Борис знал много недостатков за собой. С горечью, например, он не раз убеждался, что поступает в жизни не так, как должен был поступить. Или недосаливал, или пересаливал, - чаще последнее. Опыта не хватало и выдержки тоже. Прав ли он и сейчас, собираясь просить Садыкова за Мефодина, вчерашнего мошенника и пьяницу? Место ли вообще Мефодину на целине? Но почему-то хочется Борису верить, что Мефодин требовательно, до конца разобрался в собственной душе, что-то решительно откинул, что-то утвердил, и теперь у него одна дорога - на чистую землю, на целину! И не надо бы сейчас отнимать у него машину. Послушали бы, как он говорит о ней, задушевно и чуть стыдливо - как иной парень говорит о любви…
…Из столовой гости еще не разошлись. Садыков пил чай, заводя глаза от морившей его дремоты. Борис сел рядом и сказал тихо:
- У меня к вам просьба, Курман Газизович.
Борису хотелось поговорить с завгаром келейно, не привлекая внимание остальных, но Садыков по обыкновению крикнул:
- Давай, говори! Материал какой-нибудь нужен?
Теперь разводить конспирацию не было смысла, и Борис громко сказал:
- Нет, не материал. У меня просьба к вам. Не найдете ли вы возможным вернуть Мефодину машину?
Садыков отодвинул пустой стакан и зевнул, показывая крупные желтые зубы.
- Такое дело не пойдет. Разговору такого не может быть. Я его машину Полупанову уже передал.
- Вы сняли Мефодина? - вмешался недовольно Корчаков. - Не мешало бы и со мной согласовать. Я все-таки директор.
- Слушай, он твой оперативный приказ нарушил, твой сухой закон нарушил! - закричал Садыков. - Он весь коллектив замарал!
- Когда же перестанем мы пустые, высокопарные фразы выкрикивать? - поморщился директор. - Хороший коллектив один пьянчужка не замарает!
- Замарает! Одна паршивый овца все стадо портит!
- Верно! Но коллектив - не стадо.
- Над грешной душой шофера Мефодина идет спор темных и светлых сил, - раздался за спиной Чупрова бархатный баритончик Неуспокоева. - Совсем как в античных трагедиях! Присоединяюсь к темным силам. Мне непонятна ваша горячность, Борис Иванович. Вы же сами сигнализировали о пьянке шоферов, а товарищ Садыков сделал оргвывод. Так сказать, "по следам ваших выступлений". В чем же дело?
- А теперь я узнал другое! - не обернувшись к Неуспокоеву, глядя только на Егора Парменовича, горячо сказал Чупров. - Он от радости выпил, что едет на целину! Вы не представляете, как много значит для него целина!
Прораб скептически гмыкнул, а Садыков зевнул, вытирая пальцами выступившие слезы, и сквозь зевок сказал:
- Аэта у нео неоошая.
Это значило: анкета у него нехорошая. Борис вздохнул, переламывая вспыхнувшую злость, и встретился с глазами Егора Парменовича, ласковыми и одобряющими. Так старость смотрит на хорошее и молодое. Успокоенный Борис обрадованно улыбнулся.
- А вы видели, как он работал на переправе? - Грушин переставил стул и сел лицом к прорабу и Садыкову. - Завязла не его машина, завязла моя! А он барахтался в трясине, пока не почернел!
- Видел. А что в этом особенного? - пожал плечами прораб. - Мы все так на переправе работали. А Мефодин плохой пример молодежи. За ворота таких!
- Вот верно сказал! - крикнул Садыков. - Мефодина в оглобли не введешь. Верно говорю.
- Полегче бы, Курман Газизыч, - тихо сказал Корчаков. - Это же люди, а не ходячий идеал.
- Такими кусками, как Мефодин, не бросаются! - горячо подхватил Грушин.
- Отменить? - встал возбужденно Садыков. - Давай, приказывай, директор!
Егор Парменович покосился на его измученное лицо, на неспавшие глаза и пожалел завгара. У человека и без того неприятности, и впереди, пока не кончен поход, их будет, видимо, не мало, и отвечает за все он.
- Ладно, пусть будет по-вашему, - согласился Егор Парменович и заботливо добавил: - Вам поспать надо. Вторую ночь спать не придется. До рассвета - пустяк, а вам в разведку.
- Разведка дело знакомое, - довольно ответил Садыков и сел.
Борис растерянно посмотрел на директора. Пригнув голову к плечу, сощурив умный глаз под седой бровью, Егор Парменович смотрел на Бориса и сочувственно и насмешливо.
- Мозжит, - потер он, морщась, колено. - Даже не разберешь, где болит, а от этого не легче.
- Это к дождю, - сказала Шура.
- Нет, видно, к старости, Александра Карповна, - горько улыбнулся директор и встал. - Пойду ногу растирать. Варвара небось нагрела уже вашу мазь, Александра Карповна.
Он пошел прихрамывая к дверям. За ним поднялся, зевая, и Садыков. Они вышли.
- Вот и все! - сказал для чего-то Борис сломавшимся от обиды голосом. Он взял чайную ложку и начал внимательно ее разглядывать.
Грушин строго посмотрел на него:
- А вы учи́тесь дело до конца доводить.
Борис встал и молча вышел из комнаты.
…При его входе Мефодин вскочил со стула так стремительно, что заметалось пламя свечи. Напряженные, ожидающие глаза шофера смутили и напугали Бориса.
- Садыков не согласен, - коротко сказал он, глядя на доску с плохо стертой арифметической задачей.
- Та-ак, - протянул Мефодин, растерянно погладив переносицу. Глаза его мигнули несчастно. - А насчет совхоза? Как?
- Тут прораб вмешался. Требует - за ворота! Но я буду говорить с директором.
Мефодин, по-детски оттягивая пальцами нижнюю губу, помолчал, потом крикнул пресекшимся голосом:
- Незачем говорить! А ну вас всех к хрену и с целиной вашей!
Не глянув на Бориса, он выбежал из комнаты.
Борис подошел к свече, сковырнул теплые, мягкие оплывы, не спеша скатал в шарик и, с силой запустив им в угол, тоже вышел. Но на дворе остановился в раздумье. Надо еще раз поговорить с Мефодиным, успокоить его. И с Егором Парменовичем надо поговорить. Это уж обязательно!
Борис поспешно вернулся в школу. Классная дверь была прикрыта неплотно, и в широкую щель Борис увидел Мефодина и Шполянского. Они стояли спиной к двери, лицом к свече. Шполянский встряхивал что-то в руке и говорил презрительно:
- Вже я бачу, якый то пиджак. У нем еле душа держится.
Только теперь Борис заметил, что Мефодин стоит в одной рубашке, а Шполянский встряхивает и подкидывает на руках его пиджак.
- Опять же двуборт. А тэпэр шик - одноборт. Нэ товар!
- Тогда в долг дай! - с мучительным стыдом попросил шофер.
- Смеешься з мэнэ? - спокойно ответил Шполянский. - А платить чем будэшь? На дурняка хотишь взять? Зараз ты отставной козы барабанщик. Бильш ничого! Зараз ты нэ можешь от так! - выразительно схватил он ладонью воздух и, зажав в кулак, сунул в карман.
- Нужно мне сейчас выпить, нужно! Можешь ты это понять? - отчаянно крикнул Мефодин.