- Импозантно, черт возьми, ведет себя наша колонна! - довольно засмеялся Неуспокоев. - Тяжелая артиллерия, ничего не скажешь!
Галим Нуржанович поднял голову и улыбнулся ему:
- Мы ждем вас давно. Всю зиму и весну у нас спал один глаз. Другой смотрел на степь и ждал. И вот вы пришли.
Он встал, прижимая ладони к сердцу, и медленно отошел к окну.
- С сердцем у него совсем дрянь, - шепнула Шура Корчакову.
В столовую вошла Варвара, в честь гостей одетая в новое, нестираное, громыхавшее, как картон, платье и кумачово-красная от смущения.
- Кто из вас товарищ из газеты? - спросила она. - Его просят выйти.
Борис торопливо допил стакан и вышел. В коридоре ему встретился усталый, с недовольным лицом Садыков. Но, увидев Бориса, он улыбнулся:
- Написал про меня в газету? Ругай, не жалей! И про учителя напиши. Хорошо людей устроил. Все под крышей. Баню затопил. Создал условия, ничего не скажешь, - снова улыбнулся Курман Газизович и пошел, тяжело ставя ноги.
По всему широкому школьному двору и внизу, у подножия сопки, горели костры, стрелявшие в небо охапками красных искр. Черные силуэты людей то и дело заслоняли их. "Фронтовые ночи!" - вспомнил Борис где-то прочитанные слова и вздрогнул от гордой радости, что теперь и он участник фронтовых ночей.
От стены отделился человек и подошел к крыльцу:
- Товарищ корреспондент! Извиняюсь за беспокойство.
- Товарищ Мефодин? - узнал Борис шофера. - В чем дело?
- Дело вот какое. Поговорить мне с вами надо.
- Пожалуйста! - отступил от двери Борис. - Входите.
- Нет, вы уж будьте такие любезные, пойдемте со мной. Там и поговорим.
Борис спустился с крыльца. Мефодин провел его двором, мимо темных молчавших машин, и они вошли в длинное низкое здание. Это и была школа. Она весело гудела голосами целинников. Из открытых дверей классов падал свет. Мефодин остановился около широкой двери.
- Входите.
Это тоже был класс. В дальнем углу громоздились поставленные друг на друга парты. На доске видна была плохо стертая арифметическая задача. Ответ был написан крупно, значит уверенно. На учительском столике горела свеча, укрепленная в большой гайке.
В классе был только один стул, и Борис, почему-то постеснявшись сесть на него, присел на низкий подоконник.
- Я вас слушаю.
Мефодин стоял, перебирая пальцами пуговицы телогрейки. А когда он заговорил, Бориса удивила взвинченная, страстная сила его голоса.
- Вы думаете, кто перед вами стоит? Думаете, стоит лихой, непромокаемый шофер бортовой машины "ЗИС-150"? Ошибаетесь! Перед вами стоит отставной козы барабанщик, как Шполянский говорит.
- Вас сняли с машины? - догадался Борис, и непонятная обида, не разберешь, на кого и за что, поднялась в нем.
- Садык-хан Полупанову передал мою машину. Пашка утопил в грязи свою, а ему, пожалуйста, будьте любезны, берите вторую! - клокочущим от злости голосом прошипел Мефодин, показывая руками, как Полупанову дают вторую машину. - Ссадили меня! Как говорится - ваше место занято, пройдите на свободное!
- За что сняли?
- А вы будто не знаете? - резко, с какими-то неприятными, хулиганскими интонациями выкрикнул шофер.
Крепко стукнув в пол ножками, он поставил стул против Бориса, сел, помолчал, остывая, и сказал отходчиво:
- Ясно, за пьянку на Цыганском дворе. Ну, правильный человек, как? Довольны?
- Пожалуйста, не называйте меня так. Я далеко не правильный. Откровенно говоря, не доволен. Вы хорошо работали на переправе. По-моему, вину свою вы загладили.
Шофер свистнул, и злое, расстроенное лицо его стало веселым и озорным:
- Вы мне медалей не цепляйте! Товарищей хотел выручить. Знаю, каково сладко шоферу, когда машина застрянет.
Шофер снял для чего-то "бобочку" и долго вертел ее перед глазами, внимательно оглядывая со всех сторон. Борис понял, что ему трудно что-то рассказать.
- Ну ладно! - решительно надел он "бобочку". - Теперь подошли мы к самой точке, и начну я с себя стружку снимать! Помните, на Цыганском дворе сопляк Яшка грязью меня назвал? Я смолчал, не дал ему раза. Правду парнишка сказал. - Трегубый рот его дрогнул. Вдавив в грудь кулаки, он сказал негромко, с тоской: - Я ведь не отрицаю, было у меня много чего. Спичку в спидометр, а сам калымить. Сотни от левачка в карман клал. Было? Было! Не отрицаю! Поймали, разоблачили, на общем собрании срамили. А я одного боялся - с машины бы не сняли. За машиной я намертво закрепился. Не сняли. Спичку пришлось бросить, но меня другому научили.
- Кто научил? - быстро спросил Борис и получил ответ, какой и ожидал:
- Шполянский. Он вас какой хотите подлости научит.
- Скажите, товарищ Мефодин, а что, в конце концов, представляет из себя этот Шполянский?
- Жулик чистой воды! - зло выкрикнул Мефодин и смутился. - Конечно, чья бы мычала… Короче говоря, одного поля ягодки мы. Он по части деталей и запасных частей главным образом. И воровал, и покупал по дешевке у кладовщиков, слабых на это дело, - щелкнул он по шее выше воротника. - А потом на базаре в двадцать раз дороже продавал. Когда у него обыск делали, так в сундуке прямо магазин запчастей нашли. А ведь выплыл! Смазал кого надо. Эта собака в любую подворотню пронырнет!
- А может быть, учли его хорошую работу? Он ведь как будто бы отличный токарь?
- Кто, Оська? Да он же, собака, тухтит! И все на водку жмет! Войдет в сделку с шоферами, которые на водку слабы, те и расписываются в наряде, будто получили от него качественный поршень или там втулку. Да еще и похваливают: "Вот расточил, и не берись за шабёр!" Вот откуда его тыщи. А токарь он холодный, прямо скажем. Подучился немного в лагере. Сам мне рассказывал.
- А за что он сидел в лагере? - полюбопытствовал Борис без большого интереса.
Мефодин сжался, помрачнел. Он долго молчал, рисуя на столике пальцем невидимые узоры, прежде чем ответить медленно и неохотно:
- Знаете что… Я о себе буду говорить. О других давайте не будем.
- Хорошо, - сухо и обиженно ответил Борис. - Продолжайте о себе, о других не будем.
Мефодин посмотрел на него робко и смущенно:
- Вы только не сердитесь на меня. Ладно? Я вот не боюсь перед вами свое поганое нутро вывернуть… Да, забыл я! О козе в самосвале скажу. Было и такое дело. Но не грабитель я на большой дороге, до этого еще не докатился. Баловство это было. Правильно назовем - хулиганство. На хулиганство я согласен. Я эту козу в первом же ауле выпустил. Не верите? Что ж я могу поделать, коли не верите.
- Верю, верю! - невольно улыбаясь, успокоил его Борис.
- Честное слово, выпустил! Только не знаю, нашел ли ее хозяин. А левачок меня совсем затянул! Тут главным что является? Деньги в кармане шевелятся. Начал чуть не каждую неделю новые галстуки покупать, и того хуже: бутылкой начал ушибаться. Эх, как закурил! Беда-а! Бурлит во мне игрецкое, как в картежнике, а боязни никакой! Боязни никакой, а на душе грузно, тошно, и голову к земле гнет. Не могу людям в глаза смотреть. И будто стоит кто-то все время сбоку и спрашивает: "Ну, так как же, Вася, а?.."
Он замолчал. Из дальнего класса долетел слитный гул молодых голосов. Мефодин прислушался, подергал бровями-запятыми, и хвостики их грустно опустились вниз.
- Не пойму, как до такого дошел? До костей протух! Кругом во весь рост люди живут, а я по жизни ползком да с оглядкой.
Снова он заговорил, вопросительно глядя на Бориса:
- Имею к вам вопрос. Как вы, писатели, считаете, бывает так, что человек захотел из себя вырваться? Не понимаете? Захотел забыть всё, что прожил? Всё вверх дном перевернуть и ногой притопнуть? А вот со мной такое было. Решил я завязать это грязное дело. И - верите, нет - завязал крепким узлом. Что кончено, то кончено! Но только вы мне прямо скажите - верите?
Борис не успел ответить. Дверь тихо отворилась, я осторожно, точно вползая, вошел Шполянский, с подушкой и плетенной из чия циновкой под мышкой.
- Куда ты лезешь, куда лезешь, нечистый дух? - грубо закричал на него Мефодин.
- От тебе раз! Мабуть, здесь пэрсональнэ купэ, га?
- Персональное! Тебя, во всяком случае, не пущу!
- Нэ выпендзем, алэ проше вощ як полякы кажуть? Наилепшего друга? - жалостно шмыгнул насморочный носик Шполянского, но жмурые глаза остро взблеснули. - Побачим, хто з того плакать будэ. Побачим, козаче!
Мефодин начал молча подниматься. Взглянув на бешеный оскал его рта, Шполянский быстро пошел к порогу.
Приход Шполянского снова взвинтил Мефодина. Сняв "бобочку", он пятерней, быстрыми, короткими рывками расчесал кудри.
- Недооценивают у нас подобных типов. Плохо человеку, если около него подобные Шполянские крутятся. Однако я держался крепко. Характер у меня настойчивый. И прут из меня такие силы, что до слез, а деть их некуда. И вдруг - целина! Объявляют вербовку шоферов в совхоз Жангабыл. Эх, как взвился я! Вот оно, думаю, то самое, что мне нужно! А главное, тут…
Он улыбнулся стыдливо и отвел глаза.