На пристани, у коренного причала, слегка покачивались ошвартованные борт о борт баржи. Пахло рыбой и варом. Монотонно поскрипывали швартовы. Сверху иногда срывались капли дождя, и только кое–где, в проломах облаков, поблескивали тусклые звезды.
Горбань первым перепрыгнул на баржу, у которой ошвартовался сторожевик, и принял у Букреева чемодан. Неустойчивая узкая палуба осталась позади. Букреев перебрался через высокий борт баржи. Горбань, посвечивая фонариком, шел впереди Букреева, предупреждая его о попадавшихся на пути швартовах или других препятствиях. Все делалось им с ласковой и не обременительной для Букреева заботой.
Когда Букреев почувствовал под ногами скрипучие, но устойчивые доски причала, Горбань виновато спросил:
- Товарищ капитан, вы никому не говорили про то…
- Про что?
- Как это я тогда на пирсе…
- А, вы вот о чем, Горбань, - сообразил Букреев.
- Не говорите командиру батальона, а то сразу заметит с плохой стороны. Я буду стараться исправиться, товарищ капитан.
- Ладно, - с шутливой строгостью в голосе пообещал Букреев. - Ничего не скажу. Только не подводите меня.
- Спасибо! А то я дал слово своему командиру корабля загладить проступок, и вот опять… тут получилось. - Горбань еще что‑то хотел добавить, но запнулся. Их разговор перебил Манжула.
- Вас ожидают, товарищ капитан, - доложил Манжула. - Я уже справлялся.
- Кто ожидает?
- Капитан Батраков. У машины, товарищ капитан.
Батракова, заместителя командира батальона по политчасти, Букреев знал еще по П., где тот вместе с ним и Тузиным принимал участие в формировании батальона из севастопольцев, бакинцев и раненых, передаваемых через полуэкипаж после госпиталей. Тогда, формируя часть, они жили на окраине города, в центральной усадьбе совхоза, среди тропической растительности. Там же Букреев обучал Батракова верховой езде, прививая ему, бывшему ленинградскому рабочему, любовь к коню. Букреев вспомнил щупленького Батракова, выезжавшего на прогулки в широкополой шляпе, которую шутливо называли "сомбреро", и в полотняной рубахе, чтобы плохой посадкой не компрометировать перед горцами достоинство офицера.
Батраков был боевым офицером, участником обороны Севастополя. Вначале он служил и сражался в батальоне дунайцев. Бои с немцами в долине Кара–Куба прошли при его участии. Там же он был тяжело ранен, почти потерял слух и по настоянию командования был отправлен на Большую землю.
Букреев, правда, близко не пытался сходиться с Батраковым, но то, что именно он встречал его сейчас, обрадовало Букреева.
Букреев бывал в Геленджике и любил этот городок, но сейчас все казалось ему здесь унылым и чужим. Вот здесь был ресторан "Крыша". Сейчас возле полуразрушенного здания, как бы продавленного сверху, шоферы монтировали скат, при свете аккумуляторной лампочки стучали молотками по резине и беззлобно переругивались. Лампочка освещала каменную стену с амбразурами и кучу консервных банок, забросанных картофельными очистками.
Курасов оказался невдалеке от Букреева. Он кого‑то искал. Когда какая‑то девушка в морской шинели и мичманке попалась в свете его фонаря, он окликнул ее, и они исчезли в темноте.
- Видели нашего флагмана, Букреев? - спросил выросший перед ним Шалунов.
- Его встретила девушка. Очевидно, та самая Татьяна?
- Вы угадали… Жаль, что вы не могли разглядеть ее. Пикантна и проста. Сегодня, наверное, опять сбежала к Курасову через забор. Насчет дисциплинки Таня хромает на обе ноги. Ну, до скорого и приятного свидания, как говорят джентльмены. Не забывайте бедных моряков, капитан Букреев.
Шалунов зашагал к будке дежурного.
Манжула подъехал на грузовой автомашине. Краснофлотцы "тридцатки" быстро попрыгали в кузов. К Букрееву направился невысокий человек в таком же ватнике, как у Манжулы.
- Букреев, здравствуйте! Простите за задержку, - глухим голосом сказал подошедший. - Встретил одного человека с базы, договорился, чтобы подали завтра на камбуз свежего мяса. Бычка обещали зарезать… Можно поздравить с благополучным прибытием?
- Товарищ Батраков, здравствуйте. - Букреев радушно пожал ему руку. - Спасибо, что встретили. Такая темнота, хоть глаз выколи.
- Темнота типично южная. Это не ленинградские белые ночи. Ну, пожалуй, поедем. Манжула! Ребята все устроились?
- Устроились, товарищ капитан.
- Добро. Я, Букреев, поеду с ребятами, а вам придется в кабинке с шофером. Хотел вас с шиком доставить на легковой, но не вышло у меня. Господин Тузин куда‑то сами выехали.
- С вами поедет комбат капитан Букреев на Толстый мыс, - приказал Батраков водителю. - Садитесь, товарищ Букреев.
Букреев задержался у кабинки:
- Вы рангом ошиблись, капитан Батраков. Только начальник штаба, а не комбат…
Батраков тихонько засмеялся:
- Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, - мы вместе устроимся. У "доджей" кабинки просторные. Я по пути все расскажу.
Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.
Геленджик не был похож на прежний, ничем особенно не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими буйным молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.
- Тузина сняли, - сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами, - сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового; он был начальником штаба у Куникова. Потому и пришлось так срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.
- За что же сняли Тузина?
- За дело сняли. Не тем человеком оказался Тузин. Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что Шагаев, который встречал нас, напугал его.
- Чем напугал?
- Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. "Знаешь начинает, мол, что‑то лома–а-ть меня, живо–от болит". Я ему говорю: "Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить". Ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически. А тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куралесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Он сам приезжал вместе с Мещеряковым в батальон. Тузина, значит, того… вот вас и вызвали. Потому что не сегодня- завтра Тамань кончат защищать, подоспеет Крым.
Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто‑то под баян отбивал "чечетку". Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывая дежурного.
- Сегодня кто дежурный по батальону? - спросил Батраков.
- Старший лейтенант Цыбин, товарищ комиссар, - сказал часовой, называя Батракова по–старому комиссаром.
- Командир роты автоматчиков Цыбин, - сказал Батраков. - Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.
Цыбин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.
- Вот что, Цыбин, - сказал Батраков, - принимай новичков, а мы с комбатом поедем сразу к контр–адмиралу.
- Есть, товарищ комиссар! А насчет душа и ужина?
- Вернемся, тогда будет видно. Хотя приготовьте. Команду перемыть и накормить.
- Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?
- Ты уже хочешь их себе прикарманить, Цыбин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.
Цыбин направился к казарме. Моряки "тридцатки" сошли с машины и стояли кучкой, Манжула что‑то им объяснял.
От казарм со двора, в одиночку и группами, к "тридцатке" стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Закурили. Замелькали красные точки зажженных папирос.
- Ребята! - крикнул еще издали кто‑то. - Новый комбат прибыл?
- Т–с-с… - зашикали на него.
- Кондратенко! - позвал его Манжула.
- А, это ты, друг непромокаемый! Дай пять. Пить, Манжула, привез?
- Хватит! - остановил его Манжула. - Комбат здесь…
- На грузовике?
- Т–с-с…
Букреев перепоясался, отряхнул и расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.
- Ну, поедемте, товарищ капитан, - сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.
- Итак, как Чацкий, "с корабля на бал"? - пошутил Букреев. - Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.
- Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.
В кузов прыгнул Манжула.
- Манжула тоже с нами? - спросил Букреев.
- Привыкайте, - ответил Батраков. - В морской пехоте вестовые чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их "телохранителями".
"Додж", раскачиваясь своим корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое–где встречались воронки и мохнатые черные кусты. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече с Мещеряковым.