- Там хорошо, товарищ капитан. Там сейчас наши ребята из 255 Краснознаменной морской стрелковой бригады. Раненых они мне привезли в Геленджик. Говорили, что бьют немца на Тамани видимо–невидимо, товарищ капитан.
- Да, это уже хорошо. Но нам тоже войны хватит еще, Манжула.
Букреев подошел к окну, снова посмотрел на корабли, серевшие в этой будто подожженной воде. Манжула выхватил из кармана какую‑то тряпицу, быстро вытер на полу лужу от воды, стекавшей с его плаща. В движениях Манжулы была видна сноровка служившего на корабле моряка. Потом он сделал шаг к окну, посмотрел на линкор. Букреев заметил, как сжались кулаки у Манжулы, а на лице появилось выражение скорби и безмолвного восхищения.
- Вы давно с линкора, товарищ Манжула?
- Больше года, товарищ капитан.
- Скучаете по корабельным товарищам?
- Их почти не осталось на линкоре. В пехоту ушли, на берег. Скорее бы в Севастополь, товарищ капитан.
- Вот постараемся вместе до него добраться.
- Скорее бы, а то уже три пары подметок сносил на этом Кавказе.
- Ну, кушать и отдыхать. Даю два часа, товарищ старшина.
Хайдар недовольно насупился и вышел первым. Манжула энергичным движением вскинул руку и на половине лба разжал кулак. Так приветствовали многие моряки, впрочем, как и армейцы. Четко повернувшись кругом, он с левой ноги, печатая шаг, направился за Хайдаром.
Перечитав записку контр–адмирала, Букреев задумался. Он созвонился с Хохловцевым и попросил его помочь устроиться до Геленджика. Хохловцев обещал связаться с Курасовым и одновременно порекомендовал лично договориться с ним. Букреев тотчас же отправился к Курасову.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Капитан–лейтенанта Курасова Букреев разыскал в кают–компании, в обществе молодых офицеров конвоя, шумно заканчивающих ужин. В кают–компании никого, кроме них, уже не было, и румяные, крутогрудые подавальщицы, столпившиеся поодаль у колонны, обвитой можжевеловыми ветвями, Прыскали, наблюдая за веселой молодежью. Офицеры сидели за двумя сдвинутыми вместе столами и следили за Шалуновым, пытавшимся "на спор" разрезать левой рукой крупный белобокий арбуз.
Войдя в кают–компанию, Букреев, незамеченный, остановился у колонны. Курасов с секундомером в руках был, очевидно, "судьей", а может быть, и участником пари. Шалунов черкнул ножом по толстой корке арбуза и только чуть–чуть ободрал ее.
- Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, - отсчитывал секунды Курасов.
- Не спеши, - попросил Шалунов, придерживая выскальзывающий из рук арбуз.
- Надо уметь, уметь надо, - подтрунивал Курасов, - двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Шалунов решил резать "от себя". Он сел, уперся в стол локтем правой руки, которой прижал к себе арбуз, и повертел в воздухе ножом. Лицо его стало злым. Может быть, и в самом деле трудно разрезать арбуз левой рукой, может быть, мешала рана на руке, но и вторая попытка окончилась неудачей. Арбуз соскользнул с блюда. Подхваченный десятком загорелых рук, под дружный хохот, он был снова водружен на блюдо. Курасов спрятал секундомер. Шалунов дурашливо запричитал: "Проиграл, проиграл, проиграл…" Тогда Курасов вынул небольшой плоский кинжальчик, висевший у него на поясе в ножнах.
- Теперь дайте его мне, астраханцу.
- Флагман! Ставлю дюжину бутылок "Букета Абхазии", если отхватишь шляпку с одного маха, - воскликнул Шалунов, вскочив со стула.
- Держите его, а то откажется! - крикнул Курасов. - Ну, учись, Шалунов, у нас, у астраханцев, у арбузников!
Курасов прикусил нижнюю губу и, схватив арбуз, одним" взмахом срезал макушку, перевернул арбуз и срезал вторую.
- Туш, Курасову, туш! - крикнул он шутливо.
- Я проиграл, Курасов! За мной "Букет Абхазии", если завернешь в Сухуми, а если не завернешь, то в Геленджике ставлю на стол равноценные "Черные глаза". За все убытки я выговариваю себе с этого арбуза серединку, - сказал Шалунов.
- Серединку? - протянул Курасов, подвернув рукава. - Я разрежу его так, что серединки не будет. Это тоже надо уметь. Я делаю так… - Курасов опять прикусил губу, пригнулся и покрутил кинжальчиком. - Девушки, можете учиться, как нужно правильно резать арбуз. Ближе, ближе! При вашей профессии пригодится…
Подавальщицы, стыдливо подталкивая друг друга и пересмеиваясь, подошли поближе. Тут Курасов заметил Букреева, стоявшего в тени колонны и с улыбкой наблюдавшего молодое веселье.
Курасов опустил нож. Сначала вспыхнули его уши, а потом краска расползлась по всему лицу.
- Чего же, Курасов? - спросил Шалунов. - Я мечтал постичь твое искусство.
Но теперь все заметили капитана в армейской шинели и сразу замкнулись.
- Я к вам, товарищ Курасов, - сказал Букреев. - А здорово справились вы с арбузом!
Курасов подал руку и, не глядя на Букреева, сухо спросил:
- Чем могу служить, товарищ капитан?
Курасов слушал Букреева, собрав у глаз мелкие морщинки, это сразу изменило его смуглое лицо, молодого, немногим больше двадцати лет, человека. Одновременно он искоса неодобрительно наблюдал за Шалуновым, неумело разрезавшим арбуз. Нож Шалунова косил и не доходил до середины; арбуз сам не распался на ломти, как должно было быть, середина осталась нетронутой.
- К сожалению, я не могу захватить вас в Геленджик, - сказал Курасов, рассматривая забрызганные песчаной грязцой шпоры Букреева.
- Вам должен был звонить капитан третьего ранга Хохловцев.
- Он мне не звонил, - сдержанно сказал Курасов, - а даже если бы он мне и звонил, что же такого? Он не может приказать мне. Я сам отвечаю за караван, за корабли, за груз и за пассажиров. Но, к счастью, пассажиров мы не берем.
- Но почему?
- Потому что наши "гиганты" не приспособлены для перевозки пассажиров. Да у нас и места нет. Вы же знаете, что такое "морской охотник", товарищ капитан?
Курасов взял ломоть арбуза и сосредоточенно принялся выковыривать острием кинжала семечки, густо усыпавшие сахаристую мякоть.
- Но вы поймите, я направляюсь к фронту, в действующую армию.
- А кто из военных сейчас не направляется к фронту, в действующую армию? Если бы я брал всех, мне бы на корабле негде было повернуться.
Курасов, очевидно, твердо решил отказать. Лицо Курасова как бы говорило: "Все, товарищ капитан. На вашем месте я бы ушел".
Букреев решил сдержать свое раздражение.
- Тогда простите, товарищ капитан–лейтенант. - Он щелкнул шпорами.
Шалунов вздохнул, пожал плечами и дружелюбно улыбнулся Букрееву.
Курасов провел по Букрееву холодным взглядом узких, чуть раскосых глаз.
- К сожалению, ничего не могу.
- Жаль. Если бы меня сегодня не вызвал контр-адмирал Мещеряков, я бы мог не торопиться так..
- Мещеряков? - переспросил Курасов. - Вас вызывает контр–адмирал Мещеряков?
- Я еду к батальону.
- К какому батальону? - быстро спросил Шалунов, отодвигаясь от стола вместе со стулом. - К отдельному батальону морской пехоты в Геленджик. Со мной отправляется команда, тридцать краснофлотцев, списанных в пехоту.
Курасов смущенно улыбнулся.
- Простите, товарищ капитан… - он подыскивал слова. Я обычно отказываюсь брать с собой посторонних людей. Мы идем медленно. Иногда приходится тянуться за тральщиками. Удобств никаких. Но если вы по вызову контр–адмирала…
- А для нашего контр–адмирала мы постараться готовы, - Шалунов прижал к груди свои большие ладони.
- Итак, завтра на рассвете, товарищ Букреев, - сказал Курасов. - Вы знаете, где мы ошвартовались?
- Да, знаю. Команду тоже берете?
- Безусловно. Мы их распределим по кораблям. Они помогут в походе.
- А вы, Курасов, все же здорово арбуз‑то… - сказал, прощаясь, Букреев, делая вид, что между ними ничего особенного не произошло. - Все астраханцы такие?
- Просто я владею левой рукой так же, как правой, вот и весь секрет, - смущенно сказал Курасов. - А вообще левой рукой арбуз разрезать очень трудно.
- Курасов словчил! - шутливо возмутился Шалунов. - Он левша! Дюжина бутылок снова у меня в кармане.
- Не влезет в карман, Шалунов, - почему‑то очень громко прокричал молоденький лейтенант и, сам испугавшись своего голоса, покраснел. Но за столом снова зашумели, разом заговорили, и юноша успокоился.
Букреев вышел; он слышал, как кто‑то крикнул: "Выпить бы за контр–адмирала Мещерякова!" - "Тогда и за Звенягина!" - перекрыл второй голос.
На улице стойко держался туман. Луч корабельного прожектора медленно опускался все ниже и ниже. Букреев задержался на ступеньках у входа в столовую, наблюдая борьбу электрического света и влажных Паров.
Через закрытую дверь доносились взрыва смеха, гомон молодых голосов. Букреев шагнул вниз и сразу же отпрянул от неожиданности: близко возле него стояли вооруженные люди. Это был Манжула, дожидавшийся капитана, и его друг Горбань, старший краснофлотец, списанный с линкора "Севастополь" в морскую пехоту и попавший в "тридцатку".
- Мы вас проводим, товарищ капитан, - сказал Манжула.
И все втроем они пошли к штабу.