Букреев, отбросив концы башлыка за спину, быстро вошел в здание почты. Ему нужно было сообщить жене, жившей с двумя детьми в Самарканде, что он не может сейчас выписать ее сюда, как обещал. Ей, конечно, тяжело будет узнать это, но ничего не поделаешь. Стараясь не показать столпившимся у телеграфного окошечка людям свое настроение, Букреев взял бланк и отошел к столику, залитому чернилами и закапанному клеем. Он написал телеграмму крупным четким почерком, как будто эти отлично выписанные буквы, как бы доказывающие его спокойное душевное состояние, могли видеть жена и две его дочурки. "Связи переездом другую квартиру выезд задержи целую любя. Николай". Он перечитал телеграмму, поджав губы и улыбаясь глазами. "Кажется, никакого разоблачения военной тайны нет, - подумал он. - А из Геленджика я ей напишу подробней о дальнейших планах".
Женщины уступили ему очередь у окошка. Девушка, перечитывавшая его телеграмму, понимающе усмехнулась и выписала квитанцию. Букреев вышел на крыльцо, ловко прыгнул в седло и молча поехал к пристани.
В порту было оживленно. Подходила колонна машин с продовольствием и снарядами. Ящиков было много, их складывали штабелями, и часовые мелом метили их косыми крестами, как обычно метят кирпич в кладке. На баржу катили бочонки с рыбой и солониной, лебедками подавали в трюм ящики со снарядами и авиабомбы. Стоял разноголосый говор, перекрываемый иногда криками старшин, руководивших погрузкой. Пахло сыростью, намокшими пеньковыми канатами и водорослями.
- Начинают тащить снаряды, значит, наступать будем, - сказал военный в дождевике своему спутнику, высокому и худому артиллеристу.
- Не знаю, ничего не знаю, - пробасил артиллерист.
- Бог войны, - ничего не попишешь: его кормить нужно.
Военный в дождевике прислушался к сигналам с кораблей.
- Кажется, Курасов возвращается из Батуми - быстро он смотался. Только позавчера туда прошел…
В бухту на буксире входил танконосец, переоборудованный из корпуса недостроенного тральщика. К нему в свою очередь были прибуксированы понтоны, в кильватер плывущие два металлических эллипсоида. На танконосце виднелась дощатая будочка и вокруг нее десятка два фургонов - "студебеккеров".
Танконосец сопровождался сторожевыми кораблями, резво ошвартовавшимися у пирса. Люди из их команды были очень веселы.
В ночь прибывших моряков окружили офицеры кораблей, стоявших в порту. Послышались смех, шутки.
Знакомый Букреева, дежурный по порту капитан третьего ранга Хохловцев остановился возле него:
- Курасов идет флагманом конвоя. Представьте себе совсем молодой человек. Ну, сколько ему? Двадцать один - двадцать два? А уже два боевых ордена! А все потому, что имел возможность повоевать при таком командире дивизиона, как Звенягин. А тут мокни в этом проклятом Квакенбурге!
Хохловцев с досадой махнул рукой и пошел к веселой группе моряков, окруживших огромного детину, спрыгнувшего со сторожевика.
- Шалунов! Привет, Шалунов! - еще издали крикнул Хохловцев. - Кто это тебя искалечил?
Хохловцев затерялся среди офицеров, столпившихся вокруг Шалунова. На палубе сторожевого корабля–флагмана показался Курасов, невысокий молодой человек, с неулыбчивыми чуть раскосыми глазами. Курасов был в кожаном реглане, сдвинутой набок фуражке и сапогах выше колен. Равнодушно оглядев Букреева, лошадь, коновода, он отвернулся и смотрел теперь в ту сторону, где виднелись серые громады линкора и крейсеров.
Букреев поехал к своему штабу.
В небе ровно гудел самолет. Люди удивленно поднимали вверх головы, вслушивались.
Букреев остановился возле двухэтажного дома с балконом и фигурной орнаментовкой окон. У ограды, под ветвями магнолий, протянувшимися из сада, понуро стояли три оседланные лошади, забрызганные грязью по самые уши. (Коновод, увидев офицера, быстро встал и заморгал сонными глазами.
- Хайдар, сегодня никуда не поедем. Можешь отвести на конюшню, - распорядился капитан, - а потом принесешь обед и купишь бутылку вина.
В доме, куда вошел Букреев, квартирьеры горнострелкового полка, стуча каблуками и оставляя следы на полу, вымеряли шагами комнату и отмечали что‑то мелом на стенах.
- Мы тут думаем перегородить, товарищ капитан, - сказал интендант. - Вот здесь разместим…
- Не советую обживаться, - перебил его Букреев. - Вас здесь надолго не задержат, - сказал он и прошел в свою комнату.
Здесь стояли две кровати, письменный стол и несколько пальм в зеленых кадках. Два окна выходили в сад, куда новые хозяева успели завезти полевую кухню. На дорожке между олеандрами кряжистый красноармеец, сверкая топором, рассекал дубовые поленья. Дорожка, еще недавно любовно посыпаемая песком, теперь была истоптана конскими копытами и сапогами. Ручьи уносили листья и лепестки цветов.
Букреев разделся и переменил все, вплоть до белья и сапог. Красноармеец успел затопить печь в кухне, и из трубы повалил густой дым, поднявшийся выше магнолий и зонтичных верхушек драцен. Хайдар пошел в столовую.
Из окон, обращенных к порту, была видна стоявшая эскадра.
Хайдар принес обед, и Букреев задержал его. Было тяжело расставаться с ним, сопутствовавшим ему уже около трех лет, но кому‑то нужно было оставаться, хотя бы для того, чтобы сохранить лошадей и не отдать их в чужие руки. Да и в морскую пехоту Хайдар не подходил, так как в десанте нужен был безупречно здоровый вестовой, а Хайдар, будучи тяжело ранен при разгроме диверсионной группы врага, не совсем хорошо владел левой рукой.
- Сегодня мы выпьем с тобой вместе.
- Нет, - Хайдар покачал головой.
- Почему нет? - улыбнулся Букреев.
- Потому что мне плохо на сердце, товарищ капитан.
- Вот видишь, кроме корявой руки, у тебя еще и сердце того…
- У меня сердце хорошее.
- Ну, тогда давай выпьем. Может быть, в последний раз с тобой пьем.
Хайдар поднял внимательные, настороженные глаза. Стакан, поданный ему капитаном, дрожал в его руке.
- Будьте живы и будьте здоровы, мой товарищ капитан.
Вестовой залпом выпил стакан вина, вытер ладонью губы.
- Разрешите выйти, товарищ капитан.
- Ну, ты что это, Хайдар? Как тебе не стыдно, дружище?
У Хайдара подрагивали губы, глаза увлажнились.
- Хочу вам… всего хорошего, товарищ капитан.
- Ну иди… Только тебе не идет быть таким…
- Хайдар, я люблю тебя веселым.
Вестовой вышел, и капитан в одиночестве докончил обед. Выпитое вино вернуло хорошее расположение духа, но расслабило тело. Букреев прошелся по комнате, поежился от сырости и хотел было немного вздремнуть, но, вспомнив, что до сих пор не были погружены остатки хозяйственного имущества батальона, позвонил в порт. В трубке послышался глухой голос Хохловцева, уверившего начальника штаба, что все, что должно быть направлено к фронту, грузится сейчас на караван Курасова. "Пока у тебя, Букреев, имеются такие приятели, как некто Хохловцев, можешь спать спокойно".
За дверьми Хайдар затеял с кем‑то перебранку.
- Хайдар! - закричал капитан.
Вестовой вошел. На темной коже его щек проступили красные пятна.
- Ты с кем там, Хайдар?
- Там один моряк.
- Ко мне?
- К вам, товарищ капитан.
- Что же ты там шумишь?
- Я просил его подождать.
- Почему же он должен ждать?
- Я думал, вы легли отдыхать, товарищ капитан.
- Хайдар, ты на моих глазах портишься. Так нельзя. Откуда он, из порта?
Хайдар помялся.
- Чего же молчишь?
- Из Геленджика, товарищ капитан.
- Из Геленджика? И ты его не пускаешь? Пусть войдет!
Хайдар впустил широкоплечего человека в мокром плаще с откинутым капюшоном и в бескозырке с надписью: "Севастополь". Моряк, назвавшийся старшиной второй статьи Манжулой, протянул Букрееву пакет. В коротком предписании командира базы контр–адмирала Мещерякова Букрееву было приказано немедленно выехать в Геленджик, захватив с собой тридцать матросов, списанных с крупных кораблей эскадры в морскую пехоту. Старшим команды назначался Манжула. В частной записке, приложенной к предписанию, контрадмирал, называя Букреева по имени и отчеству, просил поторопиться, "так как с Тузиным дело обстоит неважно".
Тузин был командиром батальона, непосредственным начальником Букреева. С ним Букреев прослужил больше двух лет.
Прочитав еще раз записку, капитан подумал: "Что же могло стрястись с Тузиным"?
- Вы знаете майора Тузина? - спросил Букреев Манжулу.
- Майор Тузин наш командир батальона, товарищ капитан.
- Когда вы его видели, товарищ старшина?
- Перед отлетом, товарищ капитан.
- Так вы сюда добирались по воздуху?
- Так точно, товарищ капитан. Я прибыл сюда на попутном торпедоносце.
- Вам посчастливилось благополучно добраться сюда, товарищ Манжула. А с аэродрома - неужели пешком? Позвонили бы, я выслал бы вам верховую лошадь.
- От аэродрома я доехал на бензозаправщике, товарищ капитан.
На прикладе его автомата было что‑то изображено. Зная не поколебленную запрещениями склонность моряков к татуировке, Букреев не удивился, что и автомат подвергся этой сложной операции. Приподняв приклад, он увидел на нем выжженную фигуру матроса со знаменем в руках и слова: "Мсти за погибших товарищей! Вперед, до Берлина!"
- Ну, что же, вы, очевидно, устали. Идите пока отдохните и покушайте. Понял, Хайдар?
- Так точно, понял, товарищ капитан.
Букреев обратился к Манжуле.
- Примем команду и, вероятно, отправимся в Геленджик морем. В такую погоду воздухом долго не выберемся. Может быть, успеем повоевать на Тамани. Как там дела, Манжула?