- Петя, - тихо заговорил Макаров. - Прежде всего надо самим понять мотивы Власова. Скажу тебе откровенно: у меня не возникает никакого сомнения относительно его честности. Он, как мне думается, просто в коротком обмороке. Очнется!.. И мы еще много поработаем с ним. Забудь о том, что я говорил тебе прежде о нем. Я немного погорячился. К Власову нельзя с такой меркой. Он все же наш друг. К тому же учитель мой.
Петр заерзал на стуле, заулыбался. Ему хотелось поблагодарить Федора. Он тоже верил, что Власов "очнется". Но на всякий случай спросил:
- А если все‑таки рассказать Веселову, а, Федя?..
- Нет, Петя, попытаемся сами. Не дай бог, еще подумает, что мы пожаловались на него. Хуже будет.
В кабинете наступила тишина. Макаров поднялся, несколько раз прошелся взад и вперед, затем вернулся к своему месту, но не сел, а прислонился к краю стола и долго глядел в лицо Боброва.
- Я верю, Петр Алексеевич, что старик одумается! Хочу этого, понимаешь?
Выйдя от Макарова, Бобров поздоровался с Власовым, окидывая взглядом его сгорбленную, склоненную над столом фигуру.
Подперев голову рукой, теребя пальцами коротко подстриженные, торчащие ежиком волосы, конструктор глубоко задумался. Но в его голове не было ни единой ясной мысли. Было лишь ощущение боли в сердце.В это время в конструкторскую вошли Трунин и Люда Давыдович. Летчик пошел им навстречу.
Люда, едва увидев его, улыбнулась, кивнула головой, заторопилась к своему рабочему месту и тотчас занялась делами. Боброва смутило собственное безделье. Здороваясь с Труниным, он неизвестно зачем спросил:
- А скажи мне, Платон Тимофеевич, плащ то твой - он что, не воспринимает влаги? На дворе, кажется, дождь?
- Давно перестал, - ответил Трунин, проходя мимо летчика. - Людмила Михайловна, не забудьте сделать для Федора Ивановича. Он сейчас спросит расчеты.
- Все в порядке, Платон Тимофеевич! - ответила Люда, не поднимая головы. - Осталось на час работы.
Бобров подумал: "Здесь все идет хорошо. Оба решительно пошли за Федором".
Глянув быстро на Власова, Боброву хотелось упрекнуть его. Но лицо конструктора показалось ему таким равнодушным и отталкивающим, что отпала охота даже слово молвить. Махнул рукой и пошел к выходу.Рассчитывая на авторитет директора, Бобров твердо решил обратиться к нему с просьбой воздействовать на Макарова, заставить его упорядочить режим трудового дня.В приемной секретарь Оля Груничева заявила:
- Утром Семен Петрович не принимает.
- Но мне крайне необходимо.
- Ничем не могу помочь. Директор занят. Бобров сделал вид, что понял ее слова, но, отвечая невпопад, думал только о том, как бы проникнуть к директору. Предусмотрительно став к двери спиной, он, точно невзначай, нажал и очутился в кабинете. Соколов окинул летчика быстрым взглядом.
- Разрешите, Семен Петрович?
- Что же разрешать, если уже вошли?
- Як вам по делу, Семен Петрович…
- Настойчиво прорывались…
- Дело, собственно, информационное - Макаров словно запил… - выпалил Бобров.
- Чего, чего? - поднял брови Соколов.
- Иносказательно, конечно… Но, знаете, такое у него не редкость. Семен Петрович, этот вопрос заслуживает серьезного внимания. Конструктор Макаров стоит того, чтобы помочь ему.
- Но с ним же Власов, Трунин… - возразил директор. - Разве мало у него помощников?
- Власов - репа разваренная.
Соколов нахмурился. Летчик сказал как раз то, о чем он и сам думал. Подошел к окну и распахнул створки. В кабинет, глубоко вдувая шторы, хлынула струя свежего воздуха.
- Смотрите, - сказал Соколов, показывая на заголубевшее небо. - Погода восстанавливается, Петр Алексеевич. Ваша пора! Летная погода, а вы тут со всякими сентиментальностями.
Как только летчик вышел из кабинета, Соколов снял трубку внутреннего телефона.
- Соедините с Макаровым, -и потом, спустя несколько секунд, сказал: - Федор Иванович, не знаю, как это вам понравится, но я не люблю недисциплинированных работников… Никаких извинений мне не надо. Прошу твердо запомнить - в конструкторской не ночлежный дом… Да, да! И мои приказания соблаговолите выполнять аккуратно. Учтите, повторять не буду!
…Макаров собирался еще что‑то сказать в свое оправдание, но в трубке послышался щелчок отбоя.Облокотясь на стол, он стал глядеть усталыми глазами на копировальную доску, где был развернут чертеж примерной схемы новой конструкции боевого самолета."Сколько уже таких вариантов я сделал!.. ― невесело подумал Макаров. ― И все не то, не то…"Медленно встал и, склонив голову, задумчиво глядя перед собой, начал неторопливым шагом ходить по кабинету. В голове роились невеселые мысли. "Я опорочил готовую, чуть было не ставшую самолетом конструкцию. Поссорился с другом. Взял на себя ответственность создать машину, на которой человек должен опередить звук… Но где, где она ―эта машина?.."
"Ну, а Власов только и ждет моих неудач, ― продолжал размышлять, покусывая ногти. ― И Грищук, пожалуй… Если я ошибусь в самом начале ― заклюют! И вряд ли кто поддержит…"
В процессе напряженных поисков самым важным было душевное спокойствие, тишина, временное одиночество. По вечерам и ночам, когда в конструкторском бюро никого не оставалось, когда в глухом кабинете горела настольная лампа, разливая вокруг легкий зеленоватый свет, ― появлялись наиболее правильные, наиболее нужные мысли… А директор гонит домой!..Макаров подошел к схеме самолета и, слегка отодвинувшись назад, в который раз начал пристально изучать ее. Казалось, в эту минуту его осенила новая мысль. Он уже шагнул к столу и протянул руку за карандашом, но тотчас же остановился и снова надолго замер.Через час взялся за телефонную трубку, намереваясь позвонить Наташе Тарасенковой. Но, странно, тотчас перед ним встал загадочный образ Кати Нескучаевой, и это вызвало чувство досады. Глубоко вздохнув, он отнял руку от телефона. "Надо бы, пожалуй, увидеть Наташу, отложить на час работу, зайти к ней". И ему стало еще более неловко, почти стыдно, что он никак не может покончить с мыслями о Нескучаевой…
- Разрешите, Федор Иванович?
Макарова смутило неожиданное появление Трунина. Сделал несколько шагов навстречу.
- Хорошо, что зашли, Платон Тимофеевич, - мягко проговорил он. - Вот полюбуйтесь - еще одна схема готова…
Трунин сосредоточенно стал рассматривать схему будущего истребителя, шевеля верхней губой и топорща рыжие, коротко подстриженные усы. Время от времени он бросал взгляд на Макарова и потом снова склонялся, придвигая к чертежу красноватое лицо и щуря глаза. Свое мнение он не торопился высказывать.Макаров продолжал стоять неподвижно, своим спокойствием стараясь показать, что он не тяготится медлительностью Трунина. Но когда тот отвел глаза от чертежа, молодой конструктор вопросительно взглянул на него.
- Это, кажется, уже четырнадцатая по счету? - тихо произнес Трунин.
Макаров почувствовал упрек. Сказал сухо:
- Сделаем и пятнадцатую, если нужно будет! Трунин посмотрел на Макарова такими удивленными
глазами, словно только что впервые увидел его, даже оробел немного.
- Як тому, Федор Иванович, что пора бы и остановиться. Схема вполне содержательная. Многое, конечно, будет зависеть от специальных конструкторских групп…
Тихонько отойдя к окну, Федор присел на подоконник. "Не–ет, человек еще не совсем понимает, что я ищу". Подумав, что Трунина может обидеть его молчание, сказал:
- Нет, Платон Тимофеевич, еще рано останавливаться! Надо искать, искать, искать!..
Макаров встал с подоконника, быстрыми шагами подошел к Трунину, обнял за плечи, попросил:
- Посидите со мной вечерком, поговорим, посоветуемся. Ведь не на легкое дело мы решились.
- Я давно хотел, Федор Иванович, но… как‑то неудобно было навязываться.
- То‑то и оно! - вздохнул Федор. - Поручения мои выполните, забежите ко мне на минутку и опять торопитесь восвояси.
- Не привык я к иному, Федор Иванович. Власов не одобрял мои советы, все только своими руками… И я, думаете, доволен этим? Вы же знаете, что я умею не только протягивать руки, мол, давайте мне какую‑нибудь работу…
Федор оживился. Посмотрел внимательно в глаза помощника.
- Так что же, кончим вращение вокруг самих себя? Этим вопросом Федор смутил Трунина, которому и
в самом деле казалось иногда, будто на заводе мало кто знает, что в конструкторском бюро работает некий Платон Тимофеевич. Он был в коллективе незаметным человеком. Но в нем жило постоянное убеждение, что он мог бы сделать значительно больше того, что практически выпадало на его долю, что наступает конец безликой жизни. Бодрило сознание, что он нужен, что в нем нуждаются.
Сказал, невольно протянув руку для благодарного пожатия:
- Можете на меня рассчитывать, Федор Иванович! Макаров пожал его руку.
- Трудно будет, Платон Тимофеевич! Но учтите, трудности- наилучший в жизни учитель. Без трудностей большое сделать невозможно!
- Я все понимаю, Федор Иванович, - горячо откликнулся Трунин. - Василий Васильевич, бывало, не доверял мне… А вы зовете! Я знаю, что не стану рядом с вами - устарел. Но грузите на меня всю черновую работу - спина у меня крепкая, выдержит!..