Он запихнул завернутую в платок книжку в кар–хман и зашагал вдоль плетня. Сумико задвинула створку и, низко нагнувшись, пробежала к плетню и схва–тила бумажку. Вбежав в дом, она засунула листочек под свернутые в круги готовые веревки, но тут’ же вытащила обратно и, подсев к алтарику, открыла дверцу нижнего ящика. За мешочком с лечебными травами и пластырями у задней стенки ящичка лежал узелочек с амулетными дощечками. Из–под него выглядывала сандалия с красными плисовыми шнурка–ми. Второй сандалии не было. Послышались шаги во дворике. Сумико успела захлопнуть дверцу ящика и засунуть бумажку за пазуху.
Дядя снял холщовые носки с резиновой подошвой и бросил их у двери. Затем стянул с шеи утиральник и вытер им лицо.
- С кем разговаривала сейчас? Кто стоял у окна, а?
Он придал своему лицу самое строгое выражение: нахмурился и опустил вниз концы рта. У него был такой вид, как будто он собирался заплакать. Сумико выдержала его грозный взгляд и спокойно ответила:
- Окно было закрыто.
Он посмотрел на окно, потом на Сумико.
- Смотри, не разговаривай с чужими. Если будут звать на какие–нибудь собрания и всякие штуки, не смей ходить. В прошлом году в Старом поселке забрали главарей этой самой… молодежной группы. Тоже устраивали собрания, собирали подписи, раздавали бумажки и допрыгались, всех зацапали.
Сумико поставила перед дядей котелок, палочки и чашку. Кончив есть, он достал из–за пояса трубку и закурил.
- Теперь здесь район военной базы. С красными будут крепко расправляться. И не только с красными, но и со всеми, кто с ними имеет дело. Если попадешь к этим самым, то конец. - Он ударил трубкой по ободку очага, выколачивая пепел. - Поэтому без моего разрешения не смей выходить. Мало ли что может случиться…
Он лег на пол, но закряхтел и снова сел, морщась от боли. Сумико подсела к нему сзади и стала растирать ему плечи и постукивать ребром ладони. Он засопел от удовольствия.
- Вот я умру… кто тогда будет делать вот так? - сказала Сумико. - У меня опять болит рубец и часто голова кружится. Наверно, кровь гниет.
Ничего не гниет. У тебя же нет пятен.
-■ Могут появиться… скоро уже будет восемь лет с тех пор, а рубец попрежнему то чешется, то болит. Наверно, белокровие…
- Будешь почагце есть рис - и все пройдет… Господин Сакума на–днях купил соевый завод за Монастырской горой и будет брать на работу местных жителей. Может быть, тебя удастся устроить.
Проводя руками по его спине, она нащупала под верхним халатиком около пояса что–то продолговатое и плоское.
- Мои сандалии куда–то делись, - пробормотала она. - И лапти тоже.
Он кашлянул.
- Выходить из дому будешь только с моего ведома. А то попадешь еще в какую–нибудь беду.
Он растянулся на цыновке и закрыл глаза. Сумико смыла глину с подошв его носков, собрала расстеленную на земляном полу солому и села за работу. Услышав тихий храп дяди, повернулась к нему спиной, вытащила смятый листочек из–за пазухи и тщательно расправила его. Перед тем как приступить к чтению письма, она поправила волосы и взглянула в зеркальце, висевшее на столбике.
Она с трудом разобрала написанное, буквы валились на правый бок. Это какое–то извещение, а вовсе не письмо. Она сложила листочек и запихнула за пазуху.
Под вечер к дяде зашли отец Яэко и отец Харуэ - Дзинсаку. Они пошли в школу слушать речь приехавшего из Токио молодого господина Югэ. Скоро должны были состояться выборы в нижнюю палату, и староста советовал всем голосовать за молодого господина Югэ, так же как в свое время все голосовали за старого господина Югэ, владевшего тогда всеми окрестными горами. За последние годы род Югэ немного обеднел и часть его владений перешла к роду Сакума, который происходил из простолюдинов и разбогател на подрядах во время войны.
Вскоре после ухода дяди пришла Яэко. Сумико рассказала ей о том, как Рюкити выронил какую–то записку у плетня. Яэко прищурила глаз.
- Это он нарочно подбросил… Сумитян прочитала?
Сумико молча вытащила записку и передала Яэко. Прочитав записку, Яэко тоже поджала губы.
- А я думала, что Рютян написал письмо Сумитян…
Сумико презрительно фыркнула:
- Стала бы я подбирать такие письма!
Надо сообщить учителю.
Дядя сказал, чтобы я не выходила из дому, и унес сандалию.
Ладно, я сама передам учителю.
Яэко спрятала бумажку в рукав и вышла, сказав, что зайдет потом.
Сумико выглянула в окошко. Яэко остановилась у калитки и показала на веточку сливы, воткнутую в плетень:
4–Девушка из Хиросимы
- Это Сумитян засунула?
Сумико посмотрела на плетень, покраснела и кив: нула головой.
- У нас тут уже отцвели, а в горах еще нет, - сказала Яэко.
К ней подошла Харуэ - с белым платочком на голове, в безрукавке и черных шароварах, прикрытых красным передничком. Как всегда, она была чистенькая и нарядная.
- Харутян ходила в город? - спросила Яэко.
На щеках Харуэ заиграли ямочки.
- Ходила за лекарствами. А на дороге около круглой скалы работают чужие солдаты. Подозвали меня и дали карамельку. И лопотали что–то по–ихне–му… Я взяла карамельку и убежала.
Яэко неодобрительно покачала головой.
- А что они там делают?
Протянули веревки, поставили какие–то штуки, что–то измеряют. А один с нашивками на рукаве стал по–японски говорить мне…
Харуэ сказала что–то на ухо Яэко и захихикала. Они медленно пошли по улице.
- Я буду ждать Яэтян, зайди непременно! - крикнула вдогонку Сумико.
в
Она удобнее уселась у окошка. Стало быстро темнеть, но она не зажигала керосиновой лампочки. Где–то вдали заквакали лягушки. Сквозь деревья замелькало желтое пятно: зажегся электрический фонарь у ворот усадьбы Сакума. Оттуда доносилось мерное постукивание станка для витья веревок - работали во дворе. Сумико надела дядины лапти, подкралась к плетню и понюхала цветы на ветке. Вернувшись в дом, опять села у окошка.
Высоко–высоко за облаками прогудели самолеты. Через некоторое время снова раздался их гул, сопровождаемый свистом. Со стороны усадьбы стал доноситься стук колотушки сторожа.
У плетня неслышно появилась сгорбленная фигура. Сегодня Таками был без темных очков, в халате и кепке. Он подошел к окошку.
- Хотел давно поговорить с вами, - голос у него был приглушенный, как будто его рот закрывала маска. - Наверно, слышали обо мне. - Он легко поклонился. - Я о вас слышал… Вы видите во сне что–нибудь белое? Снег, или белых лебедей, или белые облака…
Сумико замотала головой и отодвинулась от окошка.
- А я вижу. - Таками вытащил из рукава сигару и, щелкнув зажигалкой, закурил. - Мне говорили, что все, у кого атомная горячка, в бреду говорят о чем–нибудь белом. Не думайте, что я сумасшедший, хотя я говорю странные вещи, не бойтесь. Сегодня я очень взволнован. Я узнал, что одна девушка… она жила тогда в Нагасаки так же, как и я, недалеко от Медицинского Института, и тоже случайно спаслась… Она совсем недавно, месяц тому назад, умерла. Все эти годы у нее ничего не было, только сильное малокровие… И вдруг поднялась температура, и она стала говорить о ледяных горах и белых лилиях и через несколько дней умерла.
А следы ожога были? - спросила Сумико, пододвинувшись к окошку.
Был келоид на груди в виде небольшой бабочки. В морском госпитале в Нагасаки ее прозвали "мисс Баттерфлай". Так вот… с недавних пор я тоже стал видеть белые сны. Это предвестие неизбежного.
А к врачу ходили?
На худощавом красивом лице Таками появилась чуть заметная улыбка:
- Бесполезно. Наши врачи еще не научились лечить… Все материалы у иностранных врачей. Они изучили множество больных в Хиросиме и Нагасаки, забрали материалы у японских врачей и объявили все данные об атомной горячке секретными. А мы, уцелевшие, обречены на смерть, как эта мисс Баттерфлай.
А она лечилась?
Нет. - Таками махнул рукой. - Она тоже считала это бесполезным. Ей советовали делать переливание крови и еще что–то… но она ничего не делала. К тому же у нее не было денег. Кровь стоит очень дорого. А ей приходилось работать в ресторане кельнершей и кормить еще родителей и детей, оставшихся от брата, он погиб в Нагасаки.
Многие все–таки живут до сих пор и работают, - сказала Сумико. - Наверно, выздоровели. А та девушка, может быть, умерла от чего–нибудь другого?
Таками закрыл глаза и покачал головой:
- Она умерла потому, что на ней была печать пикадона. У меня келоид на спине ниже правой лопатки, а у вас, я слышал, на плече. Эта печать означает, что кровь отравлена. В тот момент, когда сверкнула бомба, всем нам был объявлен смерттный приговор. Одних пикадон казнил сразу, другие получили казнь в рассрочку. - Он посмотрел на Сумико и кашлянул в руку. - Простите, что я выражаюсь так грубо, прямолинейно… но не хочется обманывать себя и других. В таких делах ложь никому не нужна. - Он поднял руку с потухшей сигарой. - В тот момент, когда блеснула бомба, внутри нас все сгорело, и осталась у нас только оболочка. Вот, например, если эту сигару курить, не стряхивая пепла, то она вся сгорит, .но форма останется. Только форма сигары. А самой сигары уже нет - один только пепел. То же самое случилось и с нами. Мы уже давно умерли… и я и вы. Мы только кажемся живыми, а на деле мы куклы из пепла… Вы молитесь? Нет? И не надо. Никаких богов нет, и никакого неба нет, есть только пространство, в котором летают четырехмоторные шестидесятитонные убивальные машины. Есть только один бог - Пикадон. Пикадон–даймёдзин. Спокойной ночи.