- Век живи, а всех своих районных начальников так и не распознаешь.
Лампия толкнула Нюрку в бок, горячо зашептала в ухо:
- Шубу-то разглядела? Кругом мех.
- Разглядела, - ответила Нюрка. - Трудодни-то небось не такие, как у нас, вот и мех кругом.
- А к свиньям тоже в шубе ходит? Али в ватнике?
- В белом халате.
- Она докторша, чи що?
- Профессорша.
- Ладно тебе, - обиделась Лампия, а немного помолчав, начала спрашивать снова:
- Шляпку-то видела?
- Видела. С вуалькой.
- С какой вуалькой?
- С сеткой.
- Сетка эта - мужиков ловить.
- Болтай больше! - сказала Нюрка.
- А чего болтать? И как только у нее уши не мерзнут под таким ведерком?
- В машине тепло, она в машинах ездит.
Лампия вздохнула.
- Вот это жизнь, бабы! - с завистью зашептала Пелагея. - Мне бы так устроиться.
- Спи больше, устроишься.
В комнате образовались группы по два, по три человека, разговоры возникали самые разные, то шепотом, то вполголоса. Кто-то спросил:
- Чего делать-то будем? Чего ждем?
Ему ответили:
- Раз позвали - значит, надо. Подождем.
- Нам торопиться некуда, чего-нибудь дождемся.
- А угощенье будет?
- Не без этого. Бороздин, наверно, уже водку разливает. Сейчас и тебе вынесет.
- Мне много не надо. И мало не приму.
- Помалу он не наливает, придется пить.
- А вправду, чего они там делают?
- Кто их знает. Наверно, ей хлеб-соль подносят, а может, сговариваются, чтобы все было на уровне. Только угощенье будет не здесь. На вечер ужин готовят.
- Нас-то позовут?
- А не позовут, так из колхоза выйдешь?
Пелагея наклонилась к Нюрке и к Лампии, спросила:
- Слышали, вечером угощенье будет.
Нюрка засмеялась:
- Доклад будет, а не угощенье.
Засмеялась и Евлампия:
- Вытри нос лучше!
Нюрка повторила:
- Для кого угощенье, а для тебя, Палага, доклад да выволочка.
Палага фыркнула:
- Тебя позовут, выскочка!
Так стояли, сидели и переговаривались довольно долго. Наконец дверь из председательского кабинета открылась. Первая вышла оттуда Смолкина - она была раздета, но в шляпке; за нею председатель и кое-кто из районных, но не все. Часть гостей задержалась в дверях, на пороге. Все остановились, словно ожидая, что сейчас скажет Елена Ивановна. А она действительно собиралась, видимо, что-то сказать - это было заметно, но пока раздумывала, с чего начать.
Нюрка, Евлампия, Пелагея уставились на нее во все глаза, рассматривали пытливо и в общем доброжелательно, не пропуская ни единой мелочи. Сейчас, когда Смолкина сняла пальто, ее можно было разглядеть всю, с головы до ног.
Елена Смолкина оказалась гораздо старше той, какая была на портрете, и даже сходство между этими двумя Смолкиными Нюрка обнаружить не смогла. Прежде всего, живая Смолкина была рыжая, а не черная, как в книжке, и не круглолицая, а сухощавая - какие уж там ямочки на щеках! И, конечно, на носу не оказалось никакой шадринки: на таком хрящеватом, сухом и сильно заостренном носу, как у нее, шадринке даже и уместиться-то негде. Все это показалось Нюрке очень странным, потому что она думала о Смолкиной как о молодой девушке, о своей сверстнице. Далее: на портрете Смолкина была в платочке, как всякая обыкновенная деревенская женщина, а на живой на ней красовалась шляпка. Ну и что ж такое, что шляпка? Ну и пускай, шляпка так шляпка! Правда, Нюрка ни разу еще в жизни не встречала напарниц в шляпках, но это, конечно, только ее, Нюркина отсталость, и ничего больше. А вот зачем она, Смолкина, не снимает свою шляпку? Пальто сняла, а шляпку не сняла. Так полагается, что ли? Ну ладно, не сняла так не сняла. Не в шляпке суть дела. Пускай и спит в шляпке, если так положено, хотя в хороших домах гости должны снимать свои шапки. Странно другое: почему это Смолкина по всему своему виду - и по лицу, и по одёже, особенно по одёже, не походит ни на деревенскую, ни на городскую женщину? Острые глаза бойкой Нюрки и ее подруг немедленно отметили все особенности костюма знатной гостьи, а женские язычки успели даже сделать и кое-какие замечания по нему.
На Смолкиной каждая вещь в отдельности была хорошей: шляпка фетровая, с черной сеточкой-вуалькой спереди и сзади, костюм из нетолстой серой шерсти, кофточка какая-то модная полупрозрачная, нейлоновая, что ли, и туфли - ничего, не плохие, хоть и не на "шпильках", но на каблуках вполне женских, не солдатских… По отдельности - хорошие вещи! А все вместе они как-то не увязывались, не согласовывались друг с другом ни в цвете, ни в фасоне, вещь к вещи не подходила. И к ней, к Смолкиной, ничего не подходило, то что называется - к лицу не шло.
Костюм на ней не сидел, а висел. Сквозь нейлоновую кофточку просвечивала фиолетовая не то комбинация, не то простая трикотажная майка. Вуалетка на шляпке не вязалась с учрежденческой строгостью пиджака и знаками отличия на нем. В общем, создавалось впечатление, что одежда Смолкиной приобреталась в разное время и по частям, в ларьках, распродающих уцененные товары. Особенно не к месту были сережки - замысловатые, позолоченные, со сверкающими стекляшками на фольге, броские, как мишурные украшения. Нейлон и мишура! - действительно ни к селу ни к городу. Потому и сама Смолкина казалась ни городской, ни деревенской.
- Выставка достижений! - шепнула Нюрка на ухо Лампии, пока Смолкина раздумывала, с чего ей начать разговор.
- Нам в этакое не нарядиться, - прошептала в свою очередь Евлампия.
- Когда надо будет, и нас нарядят.
- А чего она ведерко свое не снимает?
- Это тебе не полушалок.
- И губы не накрашены.
- Надо же!.. - иронически отозвалась на это Нюрка, но тут же одернула себя и подругу: - Ладно тебе, остановись.
Смолкина смотрела на народ долго и нерешительно, наконец нашлась что сказать и улыбнулась:
- Вот приехала к вам. Надо поразговаривать.
- Милости просим! - ответил кто-то из стоявших в избе.
- Поразговаривать можно.
Больше никто ничего не сказал, и Смолкина повернулась к Бороздину:
- Покажите мне заведующего свинофермой, он ведь здесь где-нибудь?
Бороздин вежливо ткнул пальцем в сторону Нюрки:
- Вот она, Елена Ивановна. Нюрка, подойди!
Польщенная Нюрка зарделась от смущения, робко шагнула к Смолкиной, первая протянула ей руку:
- Здравствуйте, Елена Ивановна! Только я не заведующая.
- Здравствуй! А кто же заведующая?
- Свиньи есть, а заведующей нет.
- Как же так? - растерялась Смолкина.
На выручку ей подоспел Бороздин. Он заговорил быстро, словно спешил предупредить возможные возражения:
- Все есть, Елена Ивановна, все как положено. Только Нюрка не хочет называться заведующей, молода еще, горяча, а так все в порядке. С работой своей она справляется, даже в районной газете хвалили, все в порядке.
- Скромность - дело хорошее! - сказала Елена Ивановна.
- А это мои напарницы, - показала ей Нюрка на своих подруг. - Это вот Лампия. Евлампия Трехпалая, - поправилась она. - А это Пелагея.
- Трехпалая? - переспросила Смолкина. - Ну хорошо, значит, вас трое. А дела как идут?
- Дела как? - переспросила Нюрка. И, впадая в тон недавно прочитанной смолкинской брошюры, ответила: - Трудности у нас есть. Много трудностей.
Смолкина посмотрела на нее внимательней, обернулась на Бороздина, на инструктора райкома и сказала раздумчиво:
- Трудности, да… Трудности, они у всех есть. Разные… Это трудности роста. Их преодолевать надо. - Потом спросила: - А работаете как? Дружно?
- Всяко бывает. Не так, чтобы так, и не этак, чтобы этак… Случается, что и грыземся, как собаки.
Евлампия коротко поправила Нюрку:
- Как свиньи, грыземся.
В толпе захихикали. Бороздин вмешался:
- Не верьте ей, Елена Ивановна, у нее такой характер. Дружно работают! Контакт есть! Ничего работают!
- У кого такой характер, у которой? - спросила Смолкина, глядя на Нюрку.
- У нее характер, у Евлампии, у Трехпалой у этой, - ответил Бороздин.
- И у меня такой же! - сказала Нюрка.
Смолкина опять посмотрела на обеих, подумала и посоветовала:
- Работать надо дружно. От дружной работы все идет. - И добавила: - Ну, мы с вами еще поговорим. И собрание проведем. - Она вернулась в кабинет председателя.