- Поначалу было страшно, но все моются в печке, что, думаю, за дело. Дай попробую. Колхоз выстроил не одну большую баню, с парилками, как в городах, а люди все лезут в печь! Печи там широкие, как овины, утром в такой печке хлеб испекут, обед сварят, а вечером постелют соломки по всему поду, поставят шаечку с кипятком за загнетку, заберется человек, будто в преисподнюю, сядет там, - ну, конечно, рослому приходится голову пригибать, - и хлещет себя, старается. Мыльная вода с шестка стекает в таз. Вылезет человек, весь красный, раскаленный, будто крапивой обожжен, да на улицу, зимой прямо в снег, а летом в реку либо из ведра колодезной ледяной водичкой окатится, - стоит, как в заре весь. И стыда там лишнего нет - здоровому человеку; говорят, чего стыдиться? Приехала я туда - как, думаю, не попробовать, не вымыться в печке? Забралась - и ничего, вольный дух. Понравилось мне. Но, конечно, черная банька все-таки обстоятельней будет, удобств больше.
Корреспондент Семкин записывал в блокнот все, что говорила Смолкина о черной бане, о русской печке, записывал и то и дело потирал лоб, который разбил, не пригнувшись достаточно низко при входе в баню. Записывал и восторгался:
- Это у меня обязательно пройдет, это же целый очерк, литературно-художественное произведение. Очень хорошо, Елена Ивановна, продолжайте.
- Ничего у тебя не пройдет, - строго сказал ему Торгованов. - Про черные бани писать нельзя и про печь писать нельзя. Думать надо, о чем писать хочешь. И не вздумай фотографировать!
- А мне нравится! - опять и чуть капризно заявила Смолкина. - О банях хорошо бы написать.
Ей определенно начинал нравиться и сам горячий безрассудный мальчишка из газеты с его блокнотом и фотоаппаратом. Смолкина любила фотографироваться и любила, когда про нее писали что-нибудь в газетах. А нельзя же писать все про свиней да про свиней, разве не забавно будет, если и про бани напишут?
- Пускай напишет! - разрешила она. - Вот только красоту ваши баньки портят, это уж как есть.
Сказав это, она вышла из бани и показала рукой вдоль берега:
- Вон что ведь получается - стоят избы, а перед избами все одни бани. Перенести надо бани на новые места, вот что я вам посоветовала бы, - обратилась она к Бороздину. - Взять и перенести все до одной на задворки. На задах они были бы на своем месте.
Бороздин посмотрел, как будет реагировать на это предложение инструктор райкома партии.
- Гениально! - решительно заявил Торгованов. - Я вас поддерживаю, Елена Ивановна. Просто и мудро: взять все бани и перевезти на новые места.
Тогда сказал свое слово и Бороздин.
- А что? Действительно мудрое решение вопроса. Правда, бани немножко сгнили, но это ничего не значит, перевезем их. Спасибо вам, Елена Ивановна, за указание.
Семкин так и взвился весь, торжествуя, что нашел наконец материал для газеты, достойный его пера. Он начал быстро щелкать фотоаппаратом, запечатлевая Е. И. Смолкину на новом фоне.
- Вот сейчас снимай! - поддержал его наконец Торгованов. - И напишешь так: "Черные древние баньки, которые по предложению товарища Смолкиной убираются на задворки". Ты понял меня?.. "Открывается пейзаж новой деревни. Все колхозники благодарят Елену Ивановну за инициативу".
Смолкина охотно позировала на фоне старой черной бани.
В школе, куда вслед за этим привели гостью, Смолкина осмотрела черную классную доску с оставшимися на ней от уроков арифметическими вычислениями, стенную газету с вырезками из журналов вместо рисунков - и здесь, наверно, работал Колька, сынок Евлампии, - прочитала лозунги относительно увеличения производства молока, масла и мяса.
Уроки в школе закончились, но группа ребятишек еще занималась в классе какими-то своими делами. За широким учительским столом мальчишка лет тринадцати печатными буквами вычерчивал на бумажной полосе плакат: "Добро пожаловать, Елена Ивановна!" Слова эти были уже написаны карандашом, сейчас он обводил их химическими чернилами и оттенял красной акварельной краской. Для чернил у него вместо кисти была приспособлена хорошо выстроганная лопаточка, расщепленная на конце, как щетка, а для акварели - кисть из беличьего хвоста, тоже самодельная. Язык у мальчишки послушно переходил во рту с одной стороны на другую, выпячивая щеки поочередно: работа была любимая, увлекательная.
Смолкина прочитала плакат вслух, сделав вид, что не поняла, к кому относятся эти слова. Потом спросила, обращаясь к школьнику:
- Как тебя зовут?
- Николай! - ответил мальчик, внимательно вглядываясь в незнакомую женщину. Увлеченный работой, он не сразу догадался, что в класс пришла сама Елена Ивановна Смолкина.
- Это нашей свинарки сын, Колька, - сказал Бороздин Смолкиной. - Он у нас все украшает, картинки развешивает по колхозу, лозунги пишет.
- Я только на свинарнике, для мамы, - засмущался Колька, приняв слова председателя за похвалу.
- Для мамы, для мамы, - ворчливо передразнил его Бороздин. - А почему опоздал? Приехала уже Елена Ивановна, вот она!
- У нас контрольная была, не мог я раньше. Только после уроков. Один такой лозунг уже висит в конторе.
- Ты хоть поздоровайся. Поздоровайтесь, ребята! - приказал Бороздин школьникам. - Это наша гостья, знаменитая товарищ Смолкина, передовой животновод.
Ребята хором поздоровались.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, товарищи! - поздоровалась с ними Смолкина и медленно опустилась за парту.
Следуя ее примеру, начали устраиваться за партами и другие.
- Давно я не бывала в школе. Не приходилось как-то, - сказала Смолкина, с трудом устраивая под низкой партой свои колени.
Семкин приготовился ее фотографировать: услужливый парнишечка, никто еще не снимал ее так много, как он! Может, хорошие карточки получатся. Дал бы только для памяти.
Колька и все школьники уставились, как завороженные в объектив фотоаппарата. Тогда Бороздин подошел к Кольке и, ткнув его легонько в плечо, потребовал:
- Давай, давай, торопись, заканчивай лозунг да неси скорей на место. Нечего глаза пялить на что не следует.
Колька принялся за работу.
- И вы тоже занимайтесь своим делом! - кышкнул Бороздин на остальных ребятишек. - Хвостовики, наверно?
- Отстающие! - весело ответил ему паренек, стриженный без гребешка наголо, как барашек.
- То-то - отстающие. Догонять надо передовиков!
- Догоняем!
- Где ваша учительница?
- Домой ушла.
- Работайте, работайте!
Смолкина сняла с головы шляпку, в первый раз сняла и вздохнула:
- А я мало поучилась. Отчим не дал, работать в колхозе надо было. Только два класса и кончила. А хотелось поучиться. До самой войны все надеялась, что приведется еще, а не привелось.
- Значит, вы самообразованием дошли до всего? - спросил ее комсомольский работник.
- До чего я дошла?
- Вы же книгу написали!
Расчувствовавшаяся Елена Ивановна не смогла сказать неправды:
- Не писала я никакой книги. Другие за меня написали, я только деньги получила.
- Пошли дальше, Елена Ивановна! - сказал Торгованов.
Смолкина медленно высвободила ноги из-под парты, надела шляпку с вуалеткой и встала.
- Да, вот так и не пришлось поучиться! - вздохнула она еще раз. - До свиданья, ребята!
Школьники пошушукались, и один из них осторожно задал вопрос:
- А вы кто такие будете?
- Я-то - растерялась Елена Ивановна.
Бороздин рассердился на ребят:
- Я же вам объяснял, что Елена Ивановна Смолкина, знаменитый животновод, новатор. Вон Колька пишет "Добро пожаловать" - это для нее.
- Ну да? - с недоверием отозвался паренек.
- Вот тебе и ну да! Скажите вот своей учительнице, почему она не была на месте. Пусть на собрание придет. - И Бороздин обратился к Торгованову: - Двинулись дальше, товарищ Торгованов?
- Двинулись!
- До свиданья, ребята! - сказала еще раз Смолкина. - Подтягивайтесь, догоняйте передовиков!
- Догоним! До свиданья!
- А вы теперь куда? - спросил ее стриженый паренек.
- Колхоз ваш пойдем смотреть.
- На свиноферму пойдете?
- Пойдем и к свиньям.
- Ой, что у нас там делается!..
- Ладно. Об этом поговорим потом. До свиданья, ребята.
Снег не скрипел под ногами - под вечер потеплело. На улице сильнее запахло навозом, конским потом, гнилой соломой. Смолкина еще издали заметила, что крыши скотного двора и конюшни оголены, стропила торчат, будто обглоданные лошадиные ребра на скотском кладбище.
- Вот и весна скоро подойдет, - заметила она. - Скорей бы!
- Да, уж скорей бы, - поддержал ее Бороздин. - Скоту бы легче стало.
- Я про скот и говорю.
- Скот выдержит.
- Скот выдержит, и люди выдержат. Крыши-то скормили?
- Да, не уследил я, Елена Ивановна, скормили.
- Только бы скот выдержал. Падежа еще нет?
- Бывает, Елена Ивановна, но все в норме, в законе. Люди ведь и то умирают.
Торгованов обратился к Бороздину:
- Кажется, у вас процент отхода не превышен? Если не ошибаюсь.
Бороздин успокоил его:
- Не превышен. Пока все в законе. Вот только крыши…
Смолкина на это тихо сказала, словно боясь, чтобы ее не услышал еще кто-нибудь.
- С крышами не только у вас. Если солому хорошо рубить и запаривать - коровы едят неплохо. Надо лишь добавлять хвою, витамины все же…
- Может быть, заглянем на скотный двор? - спросил Торгованов, обращаясь не то к Бороздину, не то к Смолкиной.
- Да, можно! - протянул Бороздин. - Там ничего такого… Можно.
- Как хотите, можно и заглянуть, - ответила Смолкина. - До свинарника-то дойдем скоро?