3. ВРАЩАТЕЛЬ
Вагон трамвая был открытый, низкий, с куцыми площадками, без продольного прохода между скамьями и столичному трамваю годился в правнуки. Хватаясь за поручни, кондукторша прошла по боковой подножке и оторвала Мирону Мироновичу, пред’явившему профсоюзную книжку, билет за шесть копеек. На улице Революции вагоновожатый зазвонил в прикрепленный к ручному тормозу колоколец, вагон замедлил, передние пассажиры стали топать, шикать и хлопать в ладоши. Мирон Миронович привстал и увидел, что между рельсами стоит старая свинья, а мальчонка, одной рукой придерживая штанишки, - единственную свою одежду, - другой хлещет свинью прутом. Издавна свиньи в роду Мироновых считались предвестницами несчастья: на бабку Мирона Мироновича за день до внезапной смерти набросился боров, отцу Мирона Мироновича перед банкротством подарили дюжину поросят, сам Мирон Миронович перед бедой частенько видел во сне свиней, и боялся их, как нервные женщины мышей. Он мысленно обругал вожатого, слез с трамвая, подумав, что ему не будет удачи и что лучше вернуться в гостиницу. Но, думая, он уже кружил по уличкам, переулочкам, расспрашивал евпаторийцев, евпаториек, советовался с шоколаднолицым милиционером и, выбиваясь из сил, достиг Мойнакской. Сбитый с толку нумерацией домов, Мирон Миронович исколесил Мойнакскую, Узкий переулок, из которого опять попал на Мойнакскую, а из нее выскочил на Хозяйственную, к зеленой калитке дома № 42.
- Здесь живет Перешивкин? - крикнул Мирон Миронович, дергая ручку звонка.
Учитель выглянул из окна, опустился по ступенькам, подошел к калитке и, ковыряя в зубах спичкой, сказал:
- Я - Перешивкин! Что вам угодно?
- Тебя-то мне и нужно! - воскликнул обрадованный Мирон Миронович, толкая запертую калитку. - Я от графа!
- От его сиятельства! - с насмешкой повторил Перешивкин, однако, не открывая калитки. - Какое у вас поручение?
- Не поручение, а дело! - заявил Мирон Миронович и, заметив пристальный взгляд учителя, осмотрел себя. - Это ты что, по одеже судишь? (он был в белой рубашке с красным пояском). - Я - из Москвы!
- Пожалуйста! - сказал Перешивкин, бросив спичку и поспешно отпирая калитку. - Собака не тронет! - и он топнул на зарычавшего фокстеррьера.
Перешивкин был дома один, ввел Мирона Мироновича в столовую, усадил в кресло и почесал пальцем за ухом, что всегда делал в затруднительных положениях. Мирон Миронович поправил кисточки пояска, потрогал стоящую на столе пепельницу-раковину, оглядел вещи в комнате и остановил взгляд на стенных часах.
- Вот это ходики! - пришел он в восторг. - Фирменные!
- Немецкие! - с презрением сказал Перешивкин. - Цирлих-манирлих!
- Сам ты цирлих-манирлих! - не выдержал Мирон Миронович и, подбежав к часам, ткнул пальцем в маятник. - Черный ободок видишь? Такой ободок делается на самых дорогих!
- А мне как раз ободок не нравится! - признался Перешивкин. - Похоже на траурную кайму вокруг об’явления о похоронах!
- Ты часом не из пьющих?
- Нет! - замялся учитель, - Вот как уволили со службы, с горя выпиваю!
- Уволили! - Мирон Миронович. опять сел. - Так-так! У меня к тебе есть дельце!
- Чем могу быть полезен?
- У тебя живет мадамочка в шали?
В одну секунду у Перешивкина мелькнула догадка, что перед ним сидит ответственный муж Ирмы, который хочет все выведать и уличить свою жену, в чем - учитель и сам не знал. Он решил не выдавать танцовщицу, но подумал, что такой посетитель может подраться, о драке узнает Амалия Карловна, и это может иметь потрясающие последствия.
- Живет! - тихо ответил Перешивкин, откидываясь всем своим тяжелым телом назад. - Всего три дня!
- А почему у тебя живет? Медом, что ль, намазано?
- Бедствую! - еще тише сказал Перешивкин, на всякий случай сжав бомбоподобный кулак. - Сдаю комнатку…
- Тебе ведомо, чем она занимается?
- Танцует?
- Балетчица! - заключил Мирон Миронович, задумчиво погладил рукой мясистый подбородок и рассказал учителю наскоро придуманную историю: - Видишь, приехал тут один директор театра и хочет сманить ее к себе на танцы. А она ему такую цену загнула, что он волком взвыл! Я с этим директором в одном полку служил, парень - свой, рассказывал мне все, как есть, и говорит: зарезала она меня без ножа. Что теперь делать? Вот и хочу я ему помочь. Только вижу, дело это очень тонкое, и есть у меня большая надежда на тебя!
- С удовольствием! - согласился учитель, не понимая, куда метит гость. - Если смогу!
- Сможешь! - успокоил его Мирон Миронович. - А я не обижу! - и он выпустил на лицо своего улыбчивого зайчика. - Перво-наперво любопытствую я, что за особа эта мадамочка. Сколько за комнату платит и много ль авансу дала?
- У меня этим ведает жена.
- Как одевается? Какие душки потребляет?
- Затрудняюсь сказать.
- А я тебе облегчу! - предложил Мирон Миронович. - Где ее палаты?
Перешивкин робко показал на дверь Ирминой комнаты, Мирон Миронович открыл дверь, - в комнате был беспорядок: постель раскрыта, на стульях - свернутый в комок капот, полотенце, чулки; на столике - недопитый стакан молока, мыльница с куском мыла, блюдце с яичной скорлупой, щипцы для завивки волос, кусок белого хлеба; на полу - башмаки, белый зонт, вязаный оранжевый с золотисто-синими полосками жакет, рассыпанная коричневая пудра и крышка от коробки вазелина. Мирон Миронович поднял шелковый жакет, пощупал, вырвал нитку и раскрутил ее:
- Заграница! - с удивлением проговорил он. - Мадамочка часом не из Бердичева?
- Что вы! - возмутился учитель. - Мы инородцев в дом не пускаем!
- Теперь их не отличишь от православных! - искренно признался Мирон Миронович. - Говорят чисто и ничего не боятся! - Он развернул капот, из которого вывалились перламутровые гребенки. - У нас в Москве вся их нация в нэпманах состоит и в госоргане числится. Может, слыхал про фирму ГЭТ?
- Я оттуда для школы приборы выписывал, - сказал Перешивкин. - Государственный Электро-Технический Трест!
- Я тоже думал: государственный, - сказал Мирон Миронович, рассматривая гребенки. - А вышло, что Гэт - минский еврей, Абрам Яковлевич Гэт, и наоткрывал по всей России лавочек!
- Даже не верится! - признался Перешивкин, поглядывая в окно, чтобы жена не застала врасплох.
- Да я сам был на дому у этого Гэта. Живет на Поварской, в Хлебном переулке. Жена еврейка, сын - еврей и сам на Моисея смахивает! Плевать, - говорит, - хочу на декреты и фининспекторов. Теперь наше царство!
- Так и сказал?
- Так и сказал! - подтвердил Мирон Миронович. - Чего ему не сказать, власть-то ихняя!
- Теперь все понятно! - с облегчением произнес Перешивкин. - Обратите внимание на нашу Евпаторию. Город в руках татар и караимов! А караимы по языку татары, по вере - евреи. Я голодал, писал научную работу, она выходит вторым изданием, а они… - он злобно посмотрел но направлению дома Трушина, - назначили заведующим школой татарина. Меня, которого надо представить к награде, выбросили, как дворняжку! Недостоин! Неучен! Контрреволюционер! - Видя, что Мирон Миронович открывает деревянный короб, учитель остановил его: -Не беспокойтесь, тут вещи сынишки! - и продолжал, помогая Мирону Мироновичу выдвигать ящик стола: - Жалко, что Таврический полуостров не провалился во время землетрясения! До какого светопредставления мы дожили! Правительство у нас татарское, чиновники - татары и караимы, рабочие - тоже татары, крестьяне - немцы или, смешно сказать, - евреи!
Мирон Миронович снял с гвоздика сумочку Ирмы, перебрал пальцами зеркальце, платочек и пудреницу. Раскрыв замшевый кошелек, он пересчитал деньги, достал граненый флакончик с духами и понюхал. Перешивкин тоже поднес флакончик к носу, лизнул языком пробку и потряс головой. Фокстеррьер, который давно дежурил у двери, взвизгнул, удивившись, что хозяин перенял его манеры.
- О караимах я ничего не слыхал, но раз у них еврейская вера, одним миром мазаны! - авторитетно заявил Мирон Миронович. - Насчет татар одно скажу: хоть в правительстве они, хоть в чиновниках, а все равно устроят шурум-бурум! А что евреям землю дали, - слыхал! На южном солнце. Тут тебе и хлеб, тут тебе и пляж! Американцы, конечно, евреям деньги дали: мол, валяйте, обрабатывайте русскую землю, русскому мужику меньше останется! - Мирон Миронович закончил омерзительный обыск, задумчиво пошевелил губами, словно складывая в уме цифры, и решительно об’явил: - Выходит, что твоя мадамочка пойдет по первому разряду!
- По первому? - переспросил сбитый с толку Перешивккн.
- И деньжонки есть, и вещи, что надо, я сама ягода! По первому!
- Вам виднее!
- Значит такое дело! - сказал Миром Миронович, выходя из комнаты в столовую. - Как придет мадамочка, скажи ей: приезжал профсоюзный делегат от театра, какого - не сказывал. Приглашает на заглавную роль! И разведи ей турусы на колесах! А за мной дело не станет! Подпишет контракт, получишь тыщонку!
- Да что вы? - воскликнул Перешивкин, не решаясь сесть первым. - Я таких денег в глаза не видел!
- А вот увидишь! Получай пятьсот! - предложил он. доставая бумажник и отсчитывая червонцы. - Здесь двадцать червей, остальные в другой раз!