- Здесь мне предлагают начать с себя. Очень хорошо, я принимаю предложение, совершенно зря, добавлю, написанное на машинке. Почерк писателя, товарищи, виден мне не в буквальном смысле, не в смысле учебника графологии Зуева−Инсарова, почерк ясен даже при его типографском исполнении. Я усматриваю здесь почерк моих давних недоброжелателей, хотя странно в наше непростое, напряженное время тратить силы на недоброжелательство. Дел, как говорится в народе, который, что греха таить, не всегда берется нами в рассуждение при сведении счетов, дел у нас - начать и кончить. Теперь по существу. Федор Федорович, прошу календарный план.
Председатель собрания послал за планом. Зал терпеливо шумел. Пришли с планом. Секретарша Федора Федоровича принесла, Ариана. Залесский при всех поцеловал ей руку.
- Итак! Совещание по работе с молодыми. Нельзя срывать. В свете давнего постановления и постоянного его невыполнения.
- Можно! - крикнули из зала. - Одна говорильня!
- Нет, нельзя, - строго сказал с трибуны Залесский. - Любое наше мероприятие есть говорильня. А наши слова суть наши дела. Тем более я объявлен выступающим. Дальше: совещание маринистов, военно-патриотическая комиссия, комиссия по природоведческой литературе, секция ветеранов, мастерская одноактной пьесы для сельской сцены - нет, все очень нужно, актуально. Дальше: мир глазами фельетонистов и пародистов, писатели смотрят новый зарубежный фильм - тоже нельзя срывать, редкий случай: приходят семьями. Далее: секция прозы, секция критики, еще секция, еще, прямо не втиснешься, а месяц к концу, приемная комиссия…
- Стоп! - крикнул председатель приемной комиссии. - Уступаю! Мы все равно хотели просить отложить, надо кое-где расставить акценты. Так что, Илья Александрович, действуйте.
- Отлично! - воскликнул Залесский. - Прошу всех пометить себе этот день, а вы, Ариана, впишите в календарный план и оповестите тех, кто не смог или не захотел сегодня присутствовать, что вместо заседания приемной комиссии похороны, нет, напишите мягче: прощание с И. А. Залесским.
Смех смехом, а вот сбылось же. Залесский блестяще выступил на совещании по работе с молодыми, начав фразой: "Я тоже, хотя в это трудно поверить, был начинающим…" Новый зарубежный фильм оказался дрянью и дал повод шутке о том, что прощание с И. А. Залесским было бы увлекательней. Но скоро остряки прикусили язык.
В назначенное самому себе время Залесский умер.
Собралась комиссия
В Доме литработников засела заседать комиссия. Собранная на скорую руку, она была потрясена еще и тем, что уже на столе Федора Федоровича лежало совместное заявление Иванина, Петрина и Сидорина о том, что они просят считать их продолжателями почина Залесского, только просят отодвинуть дату их преставления на весну, чтобы закончить кой-какие дела, а дату просили поставить 8 марта. Что они этим хотели сказать?
- Но о них потом, - нервно говорил Федор Федорович, после того как комиссия отстояла скорбные пять секунд, названные минутой молчания, - сейчас по сути главного вопроса. Зачитываю заявление покойного. Покойный просил выполнить его последнюю волю, а перед тем как узнать, в чем состоит последняя воля, он просил проголосовать за то, чтоб ее выполнить. Просьбу о голосовании Залесский просил расценить как предисловие к последней воле. - Федор Федорович поскреб чисто выбритый подбородок. Еще перечитал: - "Вскрыть конверт не ранее голосования о выполнении последней воли". Как, товарищи?
- Голосовать, как иначе? - послышались голоса.
- Итак, кто за то, чтоб выполнить последнюю волю, прошу голосовать… Кто против?.. Нет. Кто воздержался?.. Никого?
- Последняя воля - закон, - сказали с места.
- Но если закон, зачем голосовать? - возразили ему.
- Уж чего-чего, а мертвых мы любить умеем, - ехидно сказала Ида, вызвав взгляд председателя, взгляд острый.
Вскрыли конверт. Воля была в том, что Залесский завещал вместе с ним предать захоронению все, ему принадлежащее, как то: машину, дачу, квартиру; в части квартиры он объяснил, что захоронить надо не стены, не квадратные метры, а содержание: его стол, библиотеку, шкафы, ковры, содрать даже обои, не заботясь об их сохранности, даже шпингалеты выдрать из оконных рам, ведь эти шпингалеты именно Илья Александрович наживал, а раз так, то и они пусть крохотная, но часть его жизни, люстры снять, шторы и карнизы - словом, все материальное. Из нематериального захоронить с ним его жену, его любовницу и одного из внебрачных детей, добровольца.
- А мы проголосовали! - ахнула комиссия.
"Нагорит", - подумал Федор Федорович, снова потирая подбородок и обнаруживая, что пора бриться. Самый молчаливый из комиссии, исполнитель Владленко, произнес:
- Ситуация!
- Надо дать задний ход, - заявил Федор Федорович.
Но комиссия уперлась. Проголосовали, соблюли демократию - как же нарушать общее решение? Да и потом, в конце концов, это же первое плановое захоронение, вдобавок вещи Залесский берет свои, а не общественные, в следующий раз будут вначале думать, а потом поднимать руки, но что касается двух женщин и ребенка, это надо обсудить серьезно.
Было отведено место на кладбище, место с учетом размаха захоронения огромное. Пригнали экскаватор. Когда побывали в квартире, пусть уже опустевшей, когда обмерили дачу, пристройки к ней: башенку под цвет слоновой кости, душевую, сауну, бассейн, гараж, домик в саду, - поняли, что одним экскаватором не обойтись.
Еще находка
Во внутреннем кармане плаща я обнаружил еще несколько листков. На первом были рисунки избушек, перечеркнутые заголовки: "Жених на старости лет", "Как к бабе Насте на старости лет сватались", "Посиделки", "Однокомнатная квартира". Следующие листки были исписаны. Вот текст:
"Осталась одна. При детях без детей. "Десять детей - и все сволочи". Почему? "Дай и дай до старости". Одиноко. Некому воды подать. Кто горшки будет выносить. Сосед с другого конца. Сносят. Город наступает. Приходит: "Настя, сойдемся". - "Зачем?" - "Однокомнатную дадут". - "Проси на верхнем этаже, легко будет вниз за ногу тащить". - "Смеешься?" - "Нам уж надо по однокомнатной под землей".
Стал ходить. Смеялась. Он же юмора не понимает. Она шутит:
- Цыган на свадьбу позовем. Плясать будем, вот весело!
Тихон Алексеевич говорит:
- Адама изгнали из рая, он пострадал за Еву. А та оправдывается: мол, змей ползучий мысль внушил. На погибель мужа пошла. А вот мы, Настя, сойдемся без греха.
- А костюм новый у тебя есть?
- А как же! Еще шевиотовый и бостоновый, диагональ, таких теперь нет. Как передовика труда награждали отрезами.
- У меня платье новое шерстяное тоже есть. Только как плясать? Пусть внуки на руках таскают.
- Денег у меня много, - говорит Тихон Алексеевич.
- Да не может быть, чтоб за месяц не прогулять. Я мотать умею.
- Ограничивать не собираюсь, но средства держу на черный день.
- Пока, значит, у тебя белый день. Ничего, со мной сойдешься - тут тебе и черный.
Часто обращаются ко временам детства и юности. Росли в одном селе. (Прописать село, историю. Коротко сегодняшнее. Почти у всех газовое - ОГВ - отопление, дети по воскресеньям. Избы все больше превращаются в дачи, даже внешне, у всех террасы.)
Вспоминают дружным дуэтом:
- Поп был, раскулачили.
- Да, ночью сад весь, сад жалко, купоросом облил, отравил.
- А налоги, ясно! - Баба Настя старается оправдать негативные явления. - Всяко было. Аришу Бессчастнову помнишь? Староста, ставни закрывала, боялась - обкрадут. Корзинами деньги таскала. Сняли со старост - и закрываться не стала. Денег у нее было невпросчет. Может, и болтали, - заканчивает баба Настя.
Тихон Алексеевич многое в церкви осуждает.
- Я человек верующий, со стариков крепость взял. Они бы много не похвалили. Как это - поп на машине едет. Церковь тоже надо дровами отапливать, завели котельную, стены долбили. А освещение? Счетчики аж гудят, столько люстр. Нет, освещаться свечами, сколько поставят, столько и свету, а тут - сияет казенщина, свету много - веры мало. И много их! Кадило носит отдельный человек, под ногами мешается - и сыт.
- Да, работы-то им хватает. Вчера заходила, Борису три года, так враз трудятся, справа от входа отпевают, слева крестят, в середине венчают. Нет, они зря хлеб не едят.
Переходят на жгучую современность.
- Машины носятся туда-сюда, вчера опять авария. Пустые столкнулись, оба насмерть. Пустые! Дым возят.
- Да вообще вся жизнь стала кака-то комиссионная! - поддерживает огоньком баба Настя. - Вот ты воевал, а за что воевал? И в плен сам попал. Поди, победитель, выпей фронтовые сто грамм, вернешься с победой? Или там поляжешь?