- Гоните?! - взорвался Альзин. Его глаза под черными, словно смазанными сажей, бровями-наклейками гневно блеснули. - Значит, двадцать девятого октября "ура", а тридцатого "караул"? Сроки должны быть напряженными, но реальными и без ущерба качеству. Вы поглядите, как у вас бросают вниз кирпич! Неужели трудно догадаться и поставить там ящик с песком?
Альзин покатился дальше. Похвалил арматурщиков; заметил инженеру ТЭЦ: "Котлы тоже простуживаются"; измерил спичечной коробкой диаметр трубы, лежащей во дворе, и остановился возле бетонщиц. Юрасова как раз в это время укладывала смесь в опалубку.
Лешка впервые видела так близко Альзина, хотя слышала о нем уже многое.
Рядом с Григорием Захаровичем пытается стоять навытяжку сутулый Святитель, подобострастно заглядывает ему в глаза.
Альзин досадливо морщится:
- Вы, товарищ Лясько, напоминаете мне студента, - с легкой иронией говорит Григорий Захарович, - ему перед экзаменами не хватает всегда ровно одного дня.
- "Промстроймонтаж" неразворотность главным образом проявил, - с приседанием в голосе объяснил Лясько и, отступив на шаг, закончил с напускным возмущением: - Сущая белебурда!
В черных глазах Григория Захаровича заплясали озорные чертики.
- На чужих оглоблях, товарищ Лясько, в рай захотели въехать?
И уже с огорчением Валентине Ивановне:
- Нужен еще один подрядчик - "Стыкмонтаж".
- Скорее "Стыдмонтаж", - тихо ответила Чаругина, и по бледному, с тонкими губами лицу ее прошла тень. - Придется на партбюро вытаскивать кое-кого.
- Непременно!
- Ну, комсомолия, - обратился Григорий Захарович к Юрасовой, Аркушиной и еще нескольким бетонщицам, возле которых стоял, - двадцать девятого октября ТЭЦ пустим?
У Лешки от волнения пересохло в горле.
- Если лучше хозяйничать будем! - воскликнула она тоненьким, прерывающимся голоском и посмотрела прямо в глаза Григорию Захаровичу.
- А именно? - черные наклейки бровей Альзина поползли вверх.
- А вот именно! - возбужденно, скороговоркой повторила Лешка. - В помещении воздуходувки котлован вручную засыпают - это дело? Землю на носилках за сорок шагов носят - да? А рядом ржавеет транспортер. Это что же?
Григорий Захарович теперь уже с нескрываемым любопытством смотрел на эту решительную девочку в красном берете. Маленький детский рот ее в чем-то белом. Мел она ела, что ли? Надо постараться всех девчонок освободить от труда землекопов, грузчиков и перевести на работу полегче.
- Возле главного корпуса ста-а-ит себе кран "Воронежец". Дожидается! А чего, спрашивается? - разошлась Лешка. - А мы в ведрах на веревке раствор на верхние этажи подаем. Как на стройке египетских пирамид! Думаете, не обидно?
- Понимаю вас, - тихо произнес Григорий Захарович, - очень обидно… - и так посмотрел на Лясько, что тот поежился.
- Как начальство из области приехало, - закусила удила Лешка, - пожалуйста! Носилки с пескам исчезают. - Уехало - ага! - опять таскаем песок на носилках. Это же потемкинская деревня! - Она умолкла, перевела дыхание.
Григорий Захарович посмотрел на нее ласково:
- Хорошо, что вы так болеете. А безобразия, - Он повернулся к Лясько, - завтра же ликвидировать и доложить мне…
Лясько сделал почтительно-пустые глаза.
ВЕРА ПРОЯВЛЯЕТ ХАРАКТЕР
На следующий день кран "Воронежец" заработал, транспортер поволокли в ремонтную мастерскую, Лешка ходила сияющая, а Лясько - мрачнее тучи.
Правда, к полудню тучи рассеялись: от Лясько потянуло спиртным, и он доверительно пояснил пожилому бригадиру Смагину, что не пьют только телеграфные столбы, да и то по техническим обстоятельствам, потому что у них "чашки висят вниз зевалом".
После обеденного перерыва у деревянной прорабской, похожей на старый вагончик без колес, остановился самосвал. Из кабины выглянула добродушная физиономия Лобунца - на время капитального ремонта бульдозера Потапа поставили грузчиком. Лясько расслабленной походкой подошел к Потапу.
- Уважаемый, - сказал он так, что было ясно его полное неуважение, - тут такая дела… - Лясько начал что-то тихо объяснять, а затем вызвал Аркушину. - Поедешь главным образом с этой машиной, - не глядя на Веру, сказал он, - возле полей фильтрации, на участке Сидорчука, бутовый камень нагрузите. Наряд и так далее оформлю завтра. Я им звонил… Берите побольше.
Вера хотела возразить, почему же все-таки без наряда, но Святитель сделал пустые глаза, и вопрос потонул в этой пустоте. Вера села в кабину рядом с Потапом, машина взревела и тронулась.
Навстречу поплыла полоса молодого леса. Солнце насквозь просвечивало желтые листья клана, опутанные паутинками бабьего лета;.
Выскочив на ухабистую дорогу, машина помчалась вдоль балки, подмигивающей глазками ярких одуванчиков.
Степные травы начали уже буреть. Желтели на склонах кусты грудницы, седела полынь, молодцевато прямился водянисто-фиолетовый бессмертник. Вдали, над посадкой дубков, низко парил орел.
Потап сосредоточенно глядел перед собой синими, детски-простодушными глазами. Вера покосилась в его сторону. У этого парня кисти рук такие длинные, что пиджак кажется куцым.
Они проехали мимо чабана, сидящего на заготовленных кем-то бетонных плитах, чуть не раздавили крохотного желтовато-серого индюшонка. Вера далее вскрикнула от страха.
- Что-то не нравится мне этот рейс, - вдруг сказал Лобунец.
- Со мной? - вскинув неровные бровки, Вера доверчиво поглядела на Потапа.
- Ну что ты! - мотнул головой Лобунец. - Плохо, что наряда нет. Знаю я этого Иесуса.
"Вот и Потап дал Лясько божественное прозвище", - удивилась Вера.
Машина приблизилась к полям фильтрации, остановилась возле кучи бутового камня. Вера и Потап набросали его в кузов уже довольно много, когда откуда-то выскочил приземистый, черный, с искаженным от ярости лицом начальник участка Сидорчук. Подбежав к ним, закричал так, что его, наверно, можно было услышать в городе:
- Жулье! Кто вас послал? Жулье!..
Вера стала объяснять, что есть договоренность по телефону, но Сидорчук, все более распаляясь, так что даже пена выступила в уголках рта, подскочил к кабине и, тарахтя по ней кулаком, завизжал:
- Вор на воре! Сваливай, а то в милицию отведу!
Смущенные Потап и Вера сбросили камень, снова влезли в кабину и, пристыженные, двинулись порожняком в обратный путь.
Никогда в жизни Вера не была так оскорблена, как сейчас. Лицо ее покрылось красными пятнами. Она не вошла, а ворвалась в прорабскую. Лясько, не читая, подписывал какие-то бумаги и невинным голосом спросил:
- Привезли?
Вера остановилась перед его столом, пепельные волосы ее, казалось, развевал ветер, грудь тяжело вздымалась.
- Вы… вы… - начала она и перевела дыхание. - Не заставите нас воровать! Не этому учили нас в школе…
Лясько понял, что камень не привезен, быстро посмотрел через Верино плечо, будто плотнее закрывая за ней дверь.
- Галиматня! - тихо прошипел он. Лысина его вспотела, отечные круги под глазами стали глубже. - Ты меньше рассуждай: тоньше губы - толще пузо. Должон я сэкономить материал? Правдой не обуешься. Это придумано не непосредственно нами. Подумаешь, на благородство претендует! Я тебе прямо скажу, при закрытых калуарах, - он опять метнул вороватый взгляд в сторону двери, - на стройке все на том стоит: кто кого обдурит!
- Неправда! - гневно закричала Вера, и уши ее из розовых стали красными. - Раз вы сами такой, так думаете, все такие же. И сейчас водкой несет.
- Да я тебя!.. Да я тебе! - наливаясь бурой краской, скверно выругался Лясько и поднялся. - Такую преспективу дам…
Дверь прорабской открылась, на пороге появился Потап, глухо, медленно произнес:
- Нет, мы тебе "преспективу" дадим! Пошли, Вера!
Во дворе, когда они были уже далеко от прорабской, Вера вдруг разрыдалась, Лобунец смятенно уставился на нее.
- Ну чего ты? Ты ж здорово шакалюгу отхлестала! Чего ж ревешь?
- Я… все равно… после работы… в комитет… и к Григорию Захаровичу, - всхлипывая, пообещала Вера.
- Правильно! - одобрил Потап. - И я с тобой.
Получив зарплату, подруги отправились домой.
- Раз Григорий Захарович пообещал разобраться - разберется! Сразу позвонил секретарю партбюро! - ликовала Вера.
- А Лясько-то у Григория Захаровича раньше нашего побывал, слыхала? - напомнила Лешка. - Наговорил, что мы лентяйки, приказу не подчиняемся… Грубиянки… Вот сволочь!
Степная ширь, синее море вдали действовали успокаивающе. Ничего! Все будет по справедливости. Дружелюбно гудели провода, добрым взглядом провожал подрастающий комбинат.
- Ты куда вечером собираешься? - спросила Вера.
- Здрасьте-пожалуйста! - Лешка сделала насмешливый реверанс. - Я куда? Мы же вместе договорились в порт пойти.
- Я не смогу… - Вера, краснея, опустила глаза.
- Ясно! - вспыхнула Лешка. Она еще вчера, как только зашла в комнату подруги, почувствовала что-то неладное. Во-первых, Верка была надушена сверх всякой меры "Крымской розой", во-вторых, у нее над постелью появилась странная вещь - прикрепленный кнопками листок из ученической тетради, а на нем карандашный рисунок: заяц-пикадор в широкополой шляпе, с пикой наперевес, вздыбил коня. На листе надпись: "Ковер". А сбоку, сверху вниз, пояснение: "Сделан из лучших сортов древесины". Понятно, чьих это рук дело! Художник от слова "худо"… Просто шутовство! Она уже навела справки у Панарина. Анатолий Иржанов за полгода переменил три профессии. Теперь - ученик паркетчика Самсоныча. Думал, легкий труд, а труд-то оказался ого какой!