- А заработок пострадать может, - пояснил тот свою мысль. - Все-таки медленнее дела пойдут, квартальный план завалите, премии - тю-тю.
- А премию надо выдавать не за выполнение квартального плана, а за сдачу готового дома, - вступил в разговор Сергей. - В Ленинграде так делают, я в "Вечерке" читал.
- И с учетом качества, обязательно с учетом, - горячо поддержала Нина Андреевна. - Вот это дело! Спасибо тебе, Сережа. Теперь все прояснилось, теперь и впрямь можно на активе выступить.
- Можете принять меня почетным членом вашей бригады, - пошутил Сергей.
- А что, примем, Марина? - засмеялась Нина Андреевна и, обняв за плечи, привлекла к себе гостью.
- Примем, - заражаясь ее весельем, отозвалась Марина.
Совсем освоилась она, тепло было на душе, спокойно. "Какие люди, какие люди, - думала она с обожанием. - Хорошо-то как!"
Она с удовольствием пила чай с конфетами, с овсяным рассыпчатым печеньем, и ей хотелось, как девчонке, беспечно болтать ногами, смеяться беспричинно, весело капризничать, чтобы всем было приятно смотреть на нее и радоваться вместе с ней.
А разговор между тем опять перекинулся на Ленинград. Сергей что-то рассказывал - Марина и не вслушивалась, просто смотрела на него, и ей было приятно смотреть - открыто, не таясь, прямо в глаза.
Сергей встретился с ее взглядом, что-то произошло, он словно бы забыл, о чем говорил, нить потерял, запнулся, но тут же собрался, стал рассказывать дальше. Однако она заметила, что он как-то странно, с недоумением, что ли, несколько раз глянул на нее, будто понять хотел что-то. И тут она разобрала его слова:
- …поверить трудно. В наше время, в нашей стране! Но в музее фотография бывшей сектантки есть - молодая совсем. Семнадцать лет в яме просидела. Жертва богу.
Марину будто холодом обдало. Враз все перевернулось. О ком это? Не о ней ли? Как же узнали? И почему семнадцать лет?
- Ужас, что религия с человеком может сделать, - проговорил Федор Иванович. - Верно Ленин сказал - опиум для народа. Род духовной сивухи.
- Род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную жизнь, - уточнил Сергей.
Он снова глянул на Марину и осекся. Потухло, как-то постарело вдруг, омертвело даже ее лицо.
Томительная, неловкая тишина наступила. Все трое посмотрели на Марину и отвели глаза, не зная, что сказать, как поступить.
- Я пойду, - произнесла Марина чужим голосом и встала. - Поздно уже.
Нина Андреевна принялась уговаривать ее еще посидеть, какую-то музыку обещала включить послушать, но поняла, что ничего сейчас не исправишь. Она казнила себя за то, что допустила этот разговор, - ведь знала же, могла предвидеть, догадаться…
- Я провожу тебя, - сказала Нина Андреевна.
Оправившись уже, взяв себя в руки, Марина ответила почти спокойно:
- Ну, что вы, зачем же! Мне еще в магазин надо забежать, потом в ясли. Спасибо.
Но в глаза не смотрела, отводила взгляд, и губы дрожали.
- Нехорошо получилось, - сокрушенно покачала головой Саламатина, когда гостья ушла. - Дернул же черт завести разговор об этой сектантке. Я вас не предупредила - Марина тоже в секте была, у баптистов, порвала с ними, от матери ушла. Нелегко ей. А тут мы…
- Да, деликатностью не отличились, - поморщился Сергей.
Федор Иванович остановился у окна, смотрел как внизу, во дворе, мальчишки азартно гоняли мяч, галдели, спорили, хотя стемнело уже.
- Опиум и есть опиум - наркотик, - проговорил он. - Втянешься - больным станешь, как алкоголик. Трудно потом отвадить.
- Ты что же, считаешь, что Марине неприятно слушать, как ругают религию? - удивилась Нина Андреевна. - Да она хлебнула с ними, ее назад никакими калачами не заманишь. Опиум, конечно, и есть опиум, это верно. Да только в наш-то век кто к нему пристраститься может? Бабки одни старые, неграмотные. Молодежь к религии не привадишь. Вон Марина, на что в такой семье выросла - мать сектантка - и то плюнула и ушла. Состарилась религия, умирает.
- Вся она - как струна, - сказал Сергей, вспоминая, как менялась на глазах Марина, как смотрела на него с обожанием, с любовью прямо-таки; и вновь, как тогда; под ее взглядом, смутился, умолк.
- Ну, не скажи, - это не ему - жене возразил Саламатин-старший, только мельком, с недоумением глянул на сына. - Шутов такой у нас есть, специалист по дизелям. Ты слушаешь, Сергей? В бога вроде не верит, а туману всякого напускает - про таинственный дух, про телепатию, про чудеса. Тоже опиум. Мне помбур один, новенький, говорит сегодня: наука, мол, там, где руками потрогать можно, а душа своей жизнью живет. Это от него, от Шутова.
Сергей удивленно хмыкнул.
- Однако философ он, твой помбур. Для материализма, значит, свое, для идеализма - свое? Силен мужик!
- Нас, строителей, ругают, а выходит надо ругать вас, учителей, - сказала Нина Андреевна. - Плохо учите.
5
Урок шел как обычно.
Саламатин с указкой в руке медленно ходил вдоль доски, увешанной цветастыми картами, и рассказывал по привычке негромко, подавляя волнение, от которого все еще не мог избавиться, хоть и работал в школе второй год.
- Московский князь Дмитрий Иванович долго и упорно готовился к решительной борьбе с Ордой за освобождение страны от иноземного ига. Он стремился сделать Москву национальным центром всей Руси. Народ жаждал независимости и поддерживал князя Дмитрия в его начинаниях.
Класс слушал внимательно. Не было тех шорохов, скрипов, невидимой возни, которые свидетельствуют о том, что ученики устали, что им не интересно. И все-таки какое-то неудовлетворение, неясное беспокойство ощущал Саламатин, словно поступал нечестно. Ему казалось, что к уроку он подготовился плохо, говорит сухо, казенно.
- После сражения на реке Воже, о котором Маркс сказал, что "это первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими", обе стороны стали готовиться к решительной схватке. Мамай собрал войско численностью около двухсот пятидесяти тысяч человек. Летом 1380 года он двинулся на Москву.
Вдруг безо всякой связи с тем, о чем он говорил, всплыло в памяти лицо Марины - как восторженно слушала она его рассказ о Ленинграде. Так вот откуда это беспокойство…
Он как бы со стороны посмотрел на себя, услышал свой размеренный неторопливый голос и подумал с внезапным стыдом: "Кому это нужно? Они же не первоклашки и сами могут это все узнать из учебника, а от меня ждут иной информации - живой, эмоциональной, может быть, - неожиданной…"
В классе возник шум, ученики задвигались. Женя Рожнов обернулся к задней парте, сказал что-то, Оля Безуглая беззвучно засмеялась в ответ, но встретила взгляд учителя и замерла в позе напряженного внимания.
"Я же молчу, - догадался Сергей, - вот они и…"
- Куликовскую битву выучите по учебнику, - произнес он. - А я расскажу вам вот о чем. - Он видел, как замерли ученики, как зажглись интересом их лица, и холодок боязни прикоснулся к сердцу: не провалиться бы. - Накануне Куликовской битвы князь Дмитрий приезжал в Троице-Сергиев монастырь, который находится в Загорске, неподалеку от Москвы, просил подсобить в борьбе с Мамаем. Вместе с князем на поле боя отправились монахи Пересвет и Ослябя. Их присутствие должно было еще больше поднять дух войска русского. Предание говорит, что Куликовское сражение началось поединком Пересвета и татарина Темир-Мурзы.
Краем глаза увидел Сергей, как взметнулась над партой согнутая в локте рука Жени Рожнова. Тихий, застенчивый, ни с кем не дружит, а временами его словно подмывает…
- Что у тебя, Рожнов?
- Можно вопрос, Сергей Федорович? По ходу урока…
Вид у него дурашливый - наверняка каверзу задумал. Но в то же время Сергей уловил в его лице какую-то напряженность, затаенную серьезность, даже смятение и сказал, подавляя недовольство:
- Мы же договорились вопросы задавать в конце. Но если уж начал - давай.
- В конце я забуду или звонок зазвенит, - смиренно потупился Женя. - А мне хочется выяснить: выходит, церковь была защитником народа, вдохновляла его на подвиги. Почему же ее называют реакционной? Значит, не во всем религия вредна?
Кто-то засмеялся на "камчатке". Женя не обратил внимания, смотрел на учителя выжидательно. Дурашливость сошла с лица, был он растерян немного и ершист внутренним непонятным протестом.
- Садись, Рожнов, - кивнул Саламатин. - Об этом я и хотел поговорить сегодня. Так что зря ты торопился с вопросом. А вопрос достаточно серьезный, и смеяться тут нечего. - Он поймал благодарный взгляд Рожнова и больше уже не смотрел на него, все время чувствуя, что тишина в классе не от одной лишь дисциплины, и радуясь этому. - Минувшим летом я был в Ленинграде, в музее истории религии и атеизма. Одна из его задач - показать людям реакционную сущность религии, то есть ответить на вопрос Жени Рожнова. В царской России православная церковь занимала главенствующее положение, и в музее можно проследить, как это положение укреплялось, как осуществлялась взаимная поддержка церкви и государства. Радищев в оде "Вольность" посвятил этому полные сарказма строки:
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут;
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
На пользу общую - рекут.