- Да уж когда как, - словно бы извиняясь за бога, виновато произнес гость и впервые пристально посмотрел на Сергея. Глаза у него были серые, неприметные, но цепкие, жадные, недобрые были глаза, хоть и лучились вокруг веселые морщинки.
- Разрешите представиться. Игнатий Ефремович Антипов. Рад познакомиться. Мы с Верой в добрососедских отношениях пребываем, и на правах старшего почитаю за обязанность наставлять на путь истинный.
- Я вам стул принесу, - Вера мигом сходила на кухню, подставила к столику простенький стул. - Давайте выпьем. Мне сегодня страсть хочется выпить. Я сегодня, Игнатий Ефремович, Сережу встретила.
- Ну, и за чем же остановка? - засуетился тот, приготовляя закуску.
Но Вера остановила его:
- Погодите. Потом откроете ваши шпроты. Налейте. И скажите тост.
Втроем стояли они вокруг низкого стола и казались большими, Гулливерами прямо-таки.
- Что ж вам пожелать? - вздохнул Игнатий Ефремович. - У вас, на мой взгляд, есть все, что нужно человеку, - молодость, здоровье, доброе сердце, желание жить. Вот разве… любовь? - Он быстро взглянул на них и произнес торжественно: - Пусть придет к вам любовь! Я из поэзии вам добавлю, из Ахматовой: "Должен на этой земле испытать каждый любовную пытку".
Он выпил залпом, одним глотком, задохнулся, задержал дыхание, зажмурился - и засмеялся со слезами на глазах.
Вера подошла к Сергею чокаться, но все не пила, все смотрела на него долгим тоскующим взглядом, и он, волнуясь, вдруг почувствовал жалость к ней, желание приласкать, успокоить, сказать, что все наладится, образуется, что ведь в самом деле есть у нее все - и молодость, и здоровье, и доброе сердце, и желание жить… Но она отошла тихо и поставила рюмку на стол.
Словно бы не замечая ничего, не глядя на них, Игнатий Ефремович говорил добродушно, с усмешечкой, как о чужом, а сам тем временем консервы открыл, колбасу стал нарезать ломтиками:
- Вера меня за глаза отцом Федором называет, я не обижаюсь - хорошо хоть не Искариотом. Есть во мне такое, есть грех. Покажись на горизонте богатства мадам Петуховой, не раздумывая, устремился бы за ними. Но не попалось на моем жизненном пути стула с бриллиантами. А иметь кое-что в карманах хотелось всегда. Трудолюбия же с детства не приобрел. Мать у меня шибко верующей не была, но при церкви кормилась: прибиралась, полы мыла, стирать брала. Видела, что духовенство безбедно живет, хоть и не в поте лица хлеб насущный добывает. Вот и внушила мне: иди в священники.
Я и пошел сдуру. Духовную семинарию в Ленинграде окончил. А зачем? Выходит - незачем, попусту время убил. Ну, чего вы закуксились? - вдруг окинул их цепким своим взглядом, что-то там себе понимая. - Заговорил вас? Подсаживайтесь к столу. Ну, веселей глядите! Э-э, да вы и не выпили! - Он налил себе, поднял рюмку. - Берите, берите свое у жизни: рюмку водки - так рюмку водки, ни от чего не отказывайтесь. Был тост за любовь, вы не выпили - это грех. Чтобы не отмаливать потом - выпейте.
Вера молча выпила, не поднимая глаз. Подгоняющий взгляд Антипова заставил и Сергея выпить.
- Я зажгу свечу, - тихо произнесла Вера. - Погаси торшер, Сережа.
На серванте стоял тяжелый бронзовый подсвечник, действительно старинный, не стилизованный, с каким-то хороводом девиц по кругу.
Свеча загорелась, пламя ее поднялось и трепетно осветило комнату. Огромная зыбкая тень Веры прошла по стене. Обивка софы стала почти черной.
Вера молча села рядом с Сергеем, заслонив его от света, и глянула на него кротко; он не смог понять ее взгляда, даже лица не разглядел - было оно в тени, в сумраке.
Неуютно, тревожно было у него на душе.
- Благослови, боже, на вторую, - весело сказал Антипов, наполняя рюмки. - Только чур - уговор: я пью и сразу удаляюсь. Могу опьянеть, а пьяный я плохой, вам это ни к чему.
"Он уйдет, а я? Мне тоже уйти с ним? Или это неудобно? - лихорадочно думал Сергей. - И оставаться…"
- Вы, что же, теперь антирелигиозной, пропагандой занимаетесь? - поспешно спросил он, лишь бы только Антипов побыл еще, не оставлял его одного с Верой.
- Так вы-таки обо мне ничегошеньки не знаете? - с прежней веселостью воскликнул Игнатий Ефремович и поставил поднятую было рюмку. - А я, грешным делом, думал, Верочка вам рассказала… (Вера посмотрела на него с укоризной). Ну, ну, грешен, каюсь! Я ж с культом порвал не совсем обычно и отнюдь не по идейным, так сказать, соображениям, не в поисках истины. Хотя что есть истина? Ну, да бог с ней. Героем фельетона стал. Да не одного - двух. Уж, как говорится, не повезет, так не повезет. Верующие, прихожане мои родные, в областную газету про меня, говоря мирским языком, накапали, настрочили, донесли. А уж рады-радешеньки! Знаете, как озаглавили фельетон? "Притча о том, как объегоривают православных". Ничего, а? Впечатляет. Ну, а писалось там, будто у меня на день ангела, день рождения, стало быть, священники собрались, пьянку учинили, и длился этот день ангела аж всю неделю, причем служители культа опорожнили во славу божию и за здравие благочинного отца Игнатия до ста бутылок спиртного. Надо же - подсчитали! Ну, а далее, будто я из церковной кассы тридцать тысяч рублей прихватил, отправляясь на юбилейные торжества к преосвещенному владыке тамошнему, а в обратный путь накупил три тысячи медальонов с изображением святых угодников по тридцать копеек за штуку, у себя же реализовал их по пятерке. И все в таком духе.
- Оклеветали? - осторожно подсказал Сергей, подогревая разговор.
- Зачем же? - как бы даже обиделся Игнатий Ефремович. - Все так и было. Даже более того. Не обо всем православные пронюхали. Но тем не менее фельетонист призывал уполномоченного совета по делам религиозных культов, финотдел и другие органы сделать должные выводы из приведенных фактов.
- И сделали?
- Не успели. С благословения самого архиепископа отбыл я в Среднюю Азию. Только обосновался в одном городе, местная газета возьми да перепечатай ту "Притчу". Гром средь ясного неба. Пришлось сюда перебираться. Протоиреем в храме божьем. Компания хорошая подобралась, зажили душа в душу, безбогобоязненно. И по сей день кадилом бы махал, крестил, исповедал, причащал, в последний путь провожал бы православных. Но ведь не повезло же, не повезло. Сразу надо было обрывать, затаиться, а я тщился еще удержаться на той стезе…
- Второй фельетон?
- Второй, - с усмешкой отозвался расстрига. - "Отец Игнатий заметает следы". Вот тогда я и плюнул на все. Не стал ждать, пока владыко гнев свой на меня изольет. В миряне пошел. Теперь вот экспедитором в одной конторе. Имею свой кусок хлеба с маслом. А иной раз и с паюсной икрой.
- Игнатий Ефремович, вы вот скажите: как у вас… простите, как у них там, у церковников, когда идут на такое, богобоязни нет? Про кару божию не думают? Про заповеди, про совесть, наконец?
Антипов обессиленно откинулся назад. Казалось, он упал бы навзничь, не будь у стула спинки… На Сергея смотрел без усмешки своей, без веселости. Может быть, устал или остыл после первой рюмки: поскучнел и впрямь жаждал вторую, от которой мог стать "плохим".
- А вы, Сережа, настырный, - проговорил он, внимательно разглядывая его и как бы заново оценивая. - Совесть… о ней говорить приятно, иметь же ее, извините, разве только в малой дозе хорошо. Церковники, как вы изволили выразиться, тоже люди, во все времена, от сотворения мира. Слово легче сказать, чем дело сделать, да и надо ли словам следовать слепо? Слово, его и так, и эдак можно толковать. Вот в Библии сказано: "Не пожелай". И тут иное: "Самые первые плоды земли принесли в дом Господа". Или "Не убий" - и такая заповедь есть. А пророк божий Самуил четвертовал пленного безоружного царя Агата. "Не прелюбодействуй", - сказано. А святая братия в пороке погрязла, сама Библия о том ведает. Святая праматерь Сарра к собственному мужу праотцу Аврааму привела для сожительства служанку Агарь, чтобы ребенка зачала. Пророк и псалмопевец царь Давид соблазнил жену Урии Вирсавию, Урию же убил. А собственного сына, который зверски изнасиловал свою сестру, Давид не наказал даже. Праотец Иуда по ошибке с невесткой переспал - за проститутку принял. Вы уж, Верочка, простите. Я ведь все о святых. Еще об одном только, о Лоте. - Антипов прикрыл глаза, заговорил речитативом: - "И жил в пещере, и с ним две дочери его. И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак, напоим отца нашего вином и переспим с ним в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим; а он не знал, когда она легла и когда встала".
Кровь прилила к щекам, и Сергей даже ладони приложил, чтобы жар унять. Как же это он может - при Вере! Сергей и посмотреть в ее сторону не смел, стыдно было, а только чувствовал, как напряжена она. Надо было остановить Антипова, оборвать, но ведь она просила не обижать его…
Тихо стало в комнате. Вдруг треснул фитилек свечи. Сергей вздрогнул, а Игнатий Ефремович засмеялся негромко.
- Фу, сколько вы пошлостей понаговорили, - брезгливо поморщилась Вера.
Сергей виновато посмотрел на нее.