- Кешка, Сенька, бери топор, айда за ним! - командовал Обабок.
- У меня нож что бритва, - на бегу отвечает Сенька Козырь, за ним Мишка с колом, нагоняют деда.
К сборне, как и вчера, опять народ стал подходить.
Солнце к полудню не подобралось еще, а некоторые уже успели клюнуть, другие хмельны вчерашним. На душе тоскливо, нехватка в празднике, надо драку всей деревней завести.
Больше всех хотелось этого Обабку: забурлило в душе, как в бочонке брага, вот идет, идет - подступает к сердцу, нашептывает в уши, мутит башку.
- Эй, вы, шпана! - рычит он. - Выходи на обыск… Ты! Козья смерть!
Антон знает, что ему кричат, и ужасается: не было догадки перепрятать деньги.
- Ванюшка, голубчик… - шепчет посиневшими губами, - иди-ка ты передом-то… Ох ты, господи…
А Обабок уж в чижовке, за ним народ, заслонили дверь, стало там темно, внутрь взошли, чижовка большая.
- Робята, шарь, - распоряжается Обабок.
Принялись обыскивать Свистопляса: шапку вывернули, штаны прощупали, из рваных чирков всю солому вытрясли, выпал "клап виней", мешок перерыли, нашли рубль двадцать, отобрали.
Ванька ухмыляется, - слава богу, сошло благополучно, - и сыплет мужикам прибасенки. Те посмеиваются, с любопытством наблюдая, как два парня и Обабок выбрасывают из его мешка всякую рвань.
- Эх ты, искало-мученик, - весело подмигнул он Обабку. - Что, все? Боле не нашли?
- Все! - взмахнул Обабок кулаком.
- Стой, чертило этакий, - увернулся Ванька. - А это что? Все? - и в руке его блеснул полтинник. - Видишь? Ну-ка, понюхай, чем пахнет! - вскочив на ноги, сует в самый нос попятившегося Обабка. - Гляди, ребя: фють! - подбросил полтинник вверх, и тот бесследно исчез.
- Ха! - хакнула толпа.
- А теперича смотри! - вскричал Ванька, незаметно покосившись на копошившегося в темном углу Антона. - Раз - первый, два - другой, а серебруха-то у рыжего начальника под бородой! - он дернул за бороду Обабка и достал полтину.
Все захохотали, а Обабок, широко осклабясь и почесывая за ухом, милостиво приказал:
- Ослобонить!..
- Вот спасибо, ваше благородие, - хихикнул в кулак обрадованный Ванька.
Обабок гордо оглядел подбитым глазом толпу и поправил на груди бляху.
- Шарь другого!
Стали обыскивать Тюлю.
Народ стоял в чижовке, очень довольный тем, что видит; ни у кого не было в сердце злобы, все смотрели на Ванькин фокус с любопытством и чувствовали себя празднично, как у ярмарочного веселого балагана. Задние, скаля зубы, напирали на передних, а те, пыхтя, кричали: "Сдай назад, чего прешь!" - и ретиво осаживали. Девки и бабы, затесавшиеся в середку, вызывающе повизгивали.
Тимохе-звонарю больше всех фокус понравился. Чтоб покороче познакомиться с Ванькой Свистоплясом, сел возле него на корточки, хлопнул дружески по плечу и осклабился:
- Дай-ка, паря, покурить.
- Курила бы у тебя вошь в голове! - шутливо ответил Ванька, незаметно подталкивая к Антону свой, уже подвергшийся обыску, мешок.
- Говорок, язви его! - смеялись мужики.
- Говорок - съел у твоей бабы творог!
- Ха-ха-ха!.. вот и возьми его за полтора с полтиной…
Антон понял Ванькину подсобу: трясущимися руками всунул что-то в мешок и, крадучись, толкнул обратно.
- Ах, сво-о-о-олочь! - вдруг покрыл все голоса Обабок.
Толпа замолкла и метнулась в тот угол.
- Это у тебя откуда лисица, а?
- Я сам убил, вишь - ружье у меня, - робко ответил сидевший на полу Тюля.
- Сам?! И это сам?! - Обабок выкинул новые вожжи и со всей силы двинул сапогом Тюлю в бок.
Тот взвыл и, обомлев, пополз к стене.
Толпа замерла. Похолодел Антон.
- Выть?! Ты еще выть, жаба?! - орал Обабок, подскакивая к Тюле.
- Ой, дяденька… Не бей! - в ужасе закрылся тот рукой.
Обабок, прикрякнув, двинул Тюлю кулаком.
- Негодяй!.. - вдруг вскочил в своем углу Андрей и шагнул к Обабку. - Как ты смеешь, негодяй?! Как ты смеешь?! - Он был страшен и диким выражением лица и вмиг взвившимся резким голосом.
- А-а-а, - протянул, подбоченившись и чуть попятившись, Обабок. - Ишь ты! А ежели я тебе в ухо порсну?! - пальцы правой его руки заиграли. - А ежели я тебя… - и он, стиснув зубы, сжал кулак.
- Ты кто? Ты десятский?! - еще смелее наступая на Обабка, кричал Андрей. - Десятский?!
- Пшел, погань!.. Не замай!!!
Ванька Свистопляс, врезавшись между ними, испуганно молил:
- Андрей… Андрей… Уймись, пожалуста… - и, растопырив руки, легонько отодвигал политика к стене. - Плюнь, не вяжись!
Обабок кашлянул, поутюжил бороду и повернулся к Андрею задом.
- Шарь этого… холеру-то… - кивнул он головой на притихшего Антона.
Андрей-политик мешком сидел на полу, растерянно хватался за голову, споря и ругаясь с Ванькой.
- А я чо-то зна-а-ю… - протянула, склонив набок голову, белобрысенъкая девочка Акулька.
- Старик пришел, пустите старика, - послышалось с улицы.
- А я чо-то зна-а-аю, дяденька Обабок, - опять пропищала Акулька, - он эвот куда схоронил… Вот подохнуть. Грамотку какую-то…
- Ково? - переспросил Обабок и вместе с Акулькой нагнулся к мешку Ваньки Свистопляса..
Антон открыл рот и впился глазами в руки Обабка, торопливо развязывавшие мешок.
- Ведь искал… брось!.. - несмело сказал Ванька.
- Удди!
В чижовке было жарко и душно, пахло потом, винным перегаром, луком и махоркой.
- А! Вот оно что! Ребята, деньги!.. - Обабок тряс над толпой пачкой бумажек.
- Деньги!! Ура… Деньги!
- А они твои? - раздался с улицы голос Лехмана. - Пусти-ка меня… Ну, сторонись, что ль!!
Передние сразу посунулись.
- Милый… - на коленях просил Обабка Антон. - Ради Христа…
- Расступись!! - гремел Лехман… - Это что, грабить?!
- Ради Христа… Ради господа…
Лехман схватил Обабка за горло и грохнул его на пол. Все растерялись. Задние повыскакали на улицу. Ванька в суматохе быстро вырвал деньги из рук Обабка, но Цыган ударил Ваньку по затылку, выхватил у него пачку и, подняв руку вверх, сильным плечом проложил себе дорогу на улицу.
- Эво они!.. Вяжи, ребята, бузуев… Выходи на улку… Эво они!..
Андрея-политика охватила дрожь.
Лехман, прислонившись спиной к стене, тяжело пыхтел. В его руке сверкал клинок ножа.
- Изувечу! Убью!.. - хриплым, уставшим в схватке голосом рокотал он. - Мне каторга не страшна… Только тронь хошь одного, всем вечную память загну!!
- Мы вас, варнаков, нешто шевелили?! - кричал Обабок. - Ты мне, старый черт, полбороды выдрал!..
- Полезешь - башку оторву да в бельма брошу!
- Милые мои, - хныкал Антон, - я вам в ножки поклонюсь.
- Отдай, чалдон, деньги! - сказал грозно Лехман. - Добром отдай…
- Обабок, выходи! - кричали с улицы.
- Кешка, запирай! - скомандовал Обабок, и все, пятясь к двери и со страхом следя за сверкающим ножом деда, высыпали на улицу.
- Еще мы тебя спросим, ворина, где деньги взял? - пригрозил, отдуваясь, Обабок.
- Господом прошу: отдай… В Россию, к своим иду, помирать иду… В земельку свою лечь… - стонал Антон и, поднявшись с полу, со скрещенными на груди руками, несмело подходил к стоявшему за порогом на улице Обабку. - Прошу… умоляю… - Глаза Антона были полны слез, и тряслась хохолком бороденка. - Десять лет копил. Ребят обучал по деревням.
- Кешка, залаживай!
Когда захлопнулась дверь, Антон стал что есть силы бить кулаками и коленками в запертую дверь.
- Отдай!! Отдай!! - вопил он исступленно. - Деньги отдай!.. Мои кровные отдай!..
Голоса, шумя и пересмеиваясь, удалялись.
- Так твою так… вот это - встретили! - вздыхал Ванька, щупая затылок.
- Ах, обить твою медь, - подхватил и Тюля.
Лицо Антона вдруг помертвело.
- Ребятушки… Смерть… - Антон с размаху сел, словно ему перешибли ноги, свесил на грудь голову и распластался на полу.
- Воды давай! Тащи к окошку! - суетился Лехман.
Андрей-политик, уставив в решетчатое окно голову, пронзительно кричал:
- Эй, эй… Отопри!.. У нас человек помирает!..
Но кругом было тихо. Лишь вдали наигрывала гармошка и выводили песню два мужских голоса: на лугу у речки собиралась молодежь.
XVII
Дедушка Устин, сгорбившись, петухом наскакивал на мужиков, сидевших на завалинке:
- Ограбили - и квиты?! Ах вы, непутевые!
- Иди-ка, дедка, иди! Вот тебе на церкву две красных… и проваливай… - сказал Обабок.
Он вытащил из кармана горсть денег и отсчитал трешками, выбирая самые старенькие, двадцать один рубль.
- А достальные возворотите, грех… По правде надо.
- Ну, ладно, возворотим… Проходи!
Устин строго посмотрел на мужиков и пошел к часовне, устало переставляя согнувшиеся в коленях одеревеневшие свои старые ноги.
А мужики разделили по пятерке на дом, остальные решили в пропой пустить: гуляй вовсю, на неделю хватит.
Девчонка Акулька тем временем прибежала к избе старосты Прова и, запыхавшись, крикнула:
- Тетынька Матрена, а у бродяг-то деньги…
- Врё… Много?
- У-у-у, папуша… Вот подохнуть… Мужики за вином побегли.
- Врё?..
- Вот подохнуть…
И припустилась рысью сказать мамке, чтоб пятерку у тятьки отняла: пропьет.
Бородулин чайничал у Матрены. Не дослушав Акулькиной речи, вскочил, табуретку опрокинул, сорвал с гвоздя картуз, - да на улицу:
- Это мои, обязательно мои…
А в ушах его шум гулял, болезнь из головы выходила, и в этом шуме грезилось: "Деньги найдешь, - быть"…