- Я долго думал о том, что ты написала, Христина, - мягко заговорил Андрей, - и сделал вывод, что чем скорее я порву с той средой, где вырос, тем будет лучше, - выдержав паузу, добавил: - и честнее.
- Но ты еще учишься? - произнесла в раздумье Христина.
- Что ж, проживу уроками.
- Андрюша, ты только не сердись… - Христина ласково посмотрела на Андрея. - Ты можешь рассчитывать на нашу с папой помощь.
- Ты хочешь сказать - на твою? На семнадцать рублей жалованья сельской учительницы? Нет. При всем уважении и… даже больше, чем уважении… я не согласен.
Христина припала к его плечу.
Откуда-то издалека послышалась песня. Женский голос тоскливо выводил:
При широкой долинке
Горит печальная луна,
Не слышно голоса родного,
Не слышно песен ямщика…
Поднимаясь в высь темного неба, песня зазвучала жалобой:
Куда мой миленький девался,
Куда голубчик запропал?
Он в вольну сторону уехал,
Весточки мне не послал…
Андрей привлек Христину к себе.
- Радость моя!.. - произнес он с чувством.
ГЛАВА 9
В Троицке открылась летняя ярмарка. Фирсов решил направить туда Сергея с Никодимом.
"Испытаю, что из него будет, - думал он про расстригу. - Ежели окажется неглупым человеком, поставлю на большое дело".
Молодой Фирсов с Елеонским приехали в самый разгар торжища. Гостиница, серое двухэтажное здание, на облупленном фасаде которого висела покосившаяся вывеска, стояла на углу базарной площади.
- Разумеешь сие, юноша? - тыча пальцем на вывеску, спросил с улыбкой расстрига. - И все прочее… Чувствуешь?
Сергей был не в духе.
- А ну тебя к черту… В этих европейских номерах кошками пахнет, - входя в полутемный коридор, поморщился он и крикнул в пустоту: - Эй! Кто там?
Из-за небольшой конторки, точно паучок, выкатился маленький пухлый человечек, одетый в потрепанный с короткими фалдочками сюртук и широчайшие брюки.
Забежав проворно за барьер конторки, он уставил рачьи глаза на гостей.
- Есть ли у вас свободные комнаты? - хмуро спросил Сергей.
- Только для вас… Только для вас… закатывая глаза, пропел тот и, сорвавшись с места, повел жильцов на второй этаж. - Пожалуйста! Вот комната Элеоноры Сажней, - показывая на обитую мягким плюшем дверь, прошептал он благоговейно.
- Что за птица? - прогудел Никодим.
- О! Ви не знать божественную Элеонор, московскую певицу? О!
- Ладно, потом посмотрим эту небожительницу, а теперь веди в номер, - приказал расстрига.
Первый день приезда на ярмарку для Сергея с Никодимом прошел незаметно: нужно было договориться с гуртоправами, узнать цены на пшеницу и скот, побывать в лавках.
Вечером, возвращаясь в гостиницу, они остановились перед огромной афишей и прочли:
"Внимание!
Проездом из Москвы во Владивосток известная певица Элеонора Сажней выступает сегодня в клубе Благородного собрания. В концертной программе: песенки Вертинского, мелодекламация и разнообразный дивертисмент. Начало в 9 часов вечера. Спешите!"
Сергей посмотрел на часы. Было половина седьмого.
- Закатимся, Никодим? - спросил он.
- Сходим, - согласился расстрига.
Концерт московской певицы начался с большим опозданием. Сергей с Никодимом вошли в клуб в компании новых знакомых по ярмарке: Дорофея Павловича Толстопятова, богатого заимщика, и Бекмурзы Яманбаева, известного скотопромышленника из Бускуля. Заняв места в первом ряду, Никодим исчез с Бекмурзой и вернулся в зал только после второго звонка. По их лицам было видно, что друзья успели выпить.
- Мало-мало сегодня гулям, киятра смотрим… - Бекмурза сощурил раскосые, заплывшие жиром глаза. - Водка пьем, русский депка зовем, шибко гулям.
Сергей внимательно посмотрел на раскрасневшегося от вина расстригу и сказал внятно:
- Чтобы этой дури не было. Понял?
Тот обиженно промолчал.
Полупьяный Бекмурза повернулся к Дорофею:
- Мах-хомет-то водку не велит пить. Мы мало-мало хитрим. Когда махомет спит, мы пьем маленько.
- Я те попью, - погрозил пальцем Толстопятов. - Денег завелось у тебя много, что ли?
- Акча бар! - хлопнул себя по карману Бекмурза и уставился глазами на медленно поднимающийся занавес.
Вскоре на сцену вышел тонконогий вихлястый человек с помятой физиономией и, коверкая русский язык, начал:
- Милсдари и милсдарыни! Элеонора Сажней исполнит романс Вертинского.
Похлопав в костлявые ладони, он скосил глаза на кулисы. Вся в черном, в сопровождении пианистки вышла на сцену певица.
Ваши пальцы пахнут ладаном, -
прозвучал ее мягкий голос.
На ресницах спит печаль…
- Буль-буль, соловей-то пташка! - заерзал на стуле Бекмурза. - Латна поет.
Полный грусти голос Элеоноры продолжал:
Ничего теперь не надо нам,
Ничего теперь не жаль…
Зажав бороду в кулак, Никодим не спускал жадных глаз с певицы. Казалось, что-то далекое, давно забытое вновь воскресло у него в душе.
…В церкви дьякон седенький…
Расстрига почувствовал, как тяжелый ком подкатывается к горлу. Рванув ворот рубахи, он откинулся на спинку стула. Эту песенку любила его жена.
- Чепуха какая-то, - пробормотал Сергей.
Когда стихли редкие хлопки, нежный голос Сажней продолжал:
…Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить…
Сергею показалось, что певица смотрит на него. Он невольно отвел глаза. Через пять минут конферансье объявил о выходе трагика.
На сцену, одетый в рогожную мантию, с бумажной короной на голове, вышел артист.
Бледное, с нездоровым румянцем лицо, воспаленный блеск глаз, сухой кашель, который был слышен еще до выхода, выдавали тяжелую болезнь.
Трагик подошел к рампе, не спуская глаз с Яманбаева, сказал властно:
…Садитесь! Я вам рад.
Откиньте всякий страх
И можете держать себя
Свободно…
Ничего не понимавший Бекмурза растерялся, но, взглянув на дремавшего Дорофея, успокоился.
…Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных…
Голова артиста опустилась на грудь. Он продолжал глухо:
…И очень устаю…
Как вам понравилась моя столица?
Вы из далеких стран?
Глаза трагика снова остановились на Бекмурзе.
- Моя Буксульский… - поднимаясь со стула, ответил тот громко. В публике зашикали. Никодим дернул полупьяного друга за бешмет.
- Тише ты, черт.
- Сам шорт! Человек-та спрашивает откуда? Ну, моя сказал. Вот кукумент, - сунул он расстриге паспорт.
- Гы-гы-гы, ха-ха-ха, - понеслось с галерки.
- Безобразие! Вывести! - Некто в казачьей форме офицера поднялся с сиденья и, подойдя к Бекмурзе, прошипел злобно:
- Выйди, свинья!
- Не тронь! - побледневший Сергей встал между Бекмурзой и офицером. Начинался скандал. На галерке раздался топот и свист. Подобрав мантию, трагик ушел за кулисы. Занавес опустился.
Офицер размахнулся. Никодим со страшной силой рванул его за китель. Тот, перелетев два ряда, шлепнулся в проходе. Пользуясь суматохой, Дорофей Толстопятов скрылся. Через полчаса порядок был водворен. Стражники увели Сергея с Никодимом в полицейский участок.
Расстрига проснулся перед утром. Усевшись на низенькие, покатые нары, стал оглядывать при свете ночника камеру.
- А обитель-то не тово, дрянная.
По сырым стенам ползали мокрицы. Через решетку окна в сером сумраке рассвета - пустырь, за ним - пологий берег Уя. Дальше шла степь, на которой изредка маячили юрты приехавших на ярмарку казахов.
- Из-за чертова мухамета сиди теперь, - пробурчал Никодим, перешагнул через спавшего Сергея, подошел к окну.
- Попробовать разве? - упершись ногой в стену, он потянул железные прутья к себе. - Крепко сидит, не скоро выворотишь. - Заметив в правом косяке окна выдавшийся толстый кузнечный гвоздь, к которому была прикреплена основа решетки, расстрига уцепился за прутья, рванул и кубарем скатился с нар. - Не могут решетки сделать, черти, как следует, - поднявшись, он потер ушибленное колено.
Проснувшись от шума, Сергей приподнял голову.
- Что случилось?
- Ничего, вылазить пора, - ответил спокойно Никодим и показал глазами на пустой пролет окна.
В полдень, походя по ярмарочным рядам, они неожиданно встретили Бекмурзу.
- Начальник, который-та хотел мало-мало кулаком мне давать, к нему на квартир ходил, сто рубля платил, потом оба каталашка ездил, нет, номер ездил - нет, куда девался, не знам, - заговорил он весело.
- Из-за тебя, байбак, пришлось ночь провести черт знает где, - сказал сердито Никодим.
- Зачем ругаться, теперь пойдем мой юрта бесбармак ашать. Латна?
Никодим посмотрел на Сергея.
- Некогда. Надо еще скота голов двести купить, - ответил тот. - Ярмарка на исходе.