Спуск был не легче подъема. Марь вымотала из меня последние силы. Вязкая и хлипкая, она покрывала весь северный склон Шамана. Когда мы спустились к Молвушке, я упал на траву возле воды и сказал, что здесь будет привал. Цыганов суетливо согласился. Он развьючил и стреножил лошадь. Затем собрался поохотиться. Старик пошел вдоль речки. За ним побежал Пират.
Я отдыхал, уткнувшись лицом в желтую осоку. Слышал тихое клокотание ручья. За полчаса охоты раздался только один выстрел.
Вернулся Цыганов без Пирата.
- Ничего не убил?
- Два пустых да порожний.
- А где Пират?
- Назад удрал... Понял - объедать нас не стоит. - Он подсмеивался, но в глаза взглянуть не торопился.
- Странно получилось: то не сбегал, а то вдруг...
- Нрав у наших собак неопределенный, а эта хуже всех, Пиратка-то...
- У людей здесь, похоже, не лучше характерцы...
- В тайге зазря никто не бросит тебя, юноша.
- Зато с первых шагов здесь пытаются подмять меня под себя, как малолетку, что ли?
- В тайге тот старший, кто опытней...
- Не выйдет, Елизар Панкратьич, все-таки у меня диплом техника-геолога, кое-какие права имею и директивы на поиски рудного золота, и зря ты собаку мою прогнал, если не хуже...
- Собака эта во вред нам. - Не убирая ружья с колен, старик начал заряжать стреляную гильзу картечью. - Как пить, медведя приведет и бросится под ноги к тебе спасаться, юноша.
- Испугался! - Я хмыкнул со злостью. - Копач, таежник, разведчик!
Цыганов спокойно ответил мне:
- А чего мне бояться с таким ружьем? Зауэр хорошего бою. Одного охотничка на горбачей я срезал за полсотни метров в те еще времена...
Я уставился на беззубый рот старика, словно на живой дульный срез.
- Был такой зимовщик на Нечере. Через устье Нечеры шли раньше, когда не было самолетов, копачи-горбачи на прииск Светлый, оттуда на Бодайбо. И как узнает Кирсаныч, что человек с золотом идет, - не быть тому живу... Много мертвецов Жуя приносила к Перевозу. А и Кирсаныча принесла однажды. Прямо в лодке... Плыл он на Перевоз торгонуть хариуском, а я, на грех, вышел к Жуе с Балаганаха, где старался тогда. Сижу, отдыхаю, вижу - плывет. Я кричу: "Посади в лодку". Он отвечает: "Сыпь два золотника... Не хочешь - плыви на чем стоишь". Я ему и всыпал картечью из обоих стволов...
Меня зазнобило. Старик увидел, что я нахохлился, и расценил это по-простому; пошел собирать сухие хворостины, развешенные полой водой на кустах тальника. Насобирав охапку, Цыганов развел костер. Я не отставал, сбегал к ручью с чайником и поставил на костер чайник. Огонь обтекал его со всех сторон и взвивался в холодное небо.
- Без собаки на шапку белок не набить, - сказал я, глядя в прыгучий огонь. - А так хотелось сделать маме подарок в день моего рождения... Без отца-стервеца вырастила меня, думать научила, в тайге ориентироваться.
- Зачем нам бить? - откликнулся Цыганов. - Мы - золотоискатели. Фарт будет - из соболей шапки пошьем.
- Если выпадет удача - для матери уже праздник, - сказал я. - Она из семьи золотоискателей - понимает толк в рудном золоте. С детства мне внушала переплюнуть отца. Тот искал, искал да и бросил. Сломался и оставил поиски, а заодно и нас с мамой... Вот была бы штука, открой мы с тобой хоть жилешку, Елизар Панкратьич.
Смешок у старика - как у Кащея Бесссмертного. Он пошуровал в костре, давая ход внутреннему жару, и заметил:
- По мне теперь лучше не журавля в небе, а синицу, да в рукавицу, юноша!
- Нет, Елизар Панкратьич, настало время журавля, и никуда от этого не денешься!
- Я-то денусь. - Глаза старика вызолотились огнем. - В южные края, в свой домик у теплого моря...
- Да что за блажь у тебя, Панкратьич, когда не знаешь еще, как тот климат подействует на тебя! - завозмущался я. - А тут здоровая природа, хвойный воздух, хрустальная вода... И люди привычные...
- Хорошо тебе говорить, - закряхтел Цыганов. - С молодыми костями и я так рассуждал, а теперь по теплу тоскую...
- Здесь ты знаменитый старик, - польстил я напарнику, - а там превратишься в обыкновенного пенсионеришку.
- В обыкновенного? - заикнулся Цыганов и нахохлился.
- В заурядность и посредственность, - подтвердил я. - Как мой отец... Он поселился в Туапсе и стал кассиром...
Мы замолчали, готовясь к чаепитию. Но костер выдавал растерянные взгляды Цыганова из-под бровей, напоминающих болотные кочки в осеннем убранстве.
На второй день мы вышли в долину Молво. Тропа соединяла закрытые прииски. Это были таежные городки с инеем на крышах и с черными провалами окон. Как острова тропических морей, они имели пестрые названия: "Эфемерный", "Радостный", "Хрустальный", "Тихоно-Задонский", "Александро-Невский", "Красноармейский".
- Эх, жизнь была когда-то! - воскликнул Цыганов, когда мы проходили "Эфемерный". - У фартовых земля в глазах вертелась.
- Чувствуется... - осенним эхом отозвался я, склонив голову в сторону русла, где бесконечной грядою тянулись отвалы перемытой породы. На лысых макушках отвалов сохранились лиственничные кресты. То были могилы золотоискателей. Между крестами выросли кривее березки. - Только многие ли пользовались тем золотишком?
- Ну если головы на плечах не иметь... - буркнул Цыганов.
- Сдается мне, тут ее мало кто имел, раз до тебя не было жильных находок, Панкратьич.
От такого шага на затянутом как бы лице моего спутника заиграла улыбка. Надо потоньше с ним. Честолюбивый старик. Забыть пока про Пирата! Ради дела. Золото должно быть здесь - неглубокая россыпь-то. Откуда-то металл неиздалека приносился в россыпь. Конечно, по всем курсам геологии - коренные источники трудно найти. Ищут годами целые экспедиции. Земля сибирская велика... Но можно наткнуться случайно на жилу. Вот старик набрел на кварцевый обломок с золотом. Где-то близко должна быть и сама жила. Если найдем, целый переворот в жизни Дальней Тайги! Всего района! В геологических умах! Слух докатится и до Туапсе...
- Золото здесь есть! - вырвалось у меня как заклятие, и Лиса даже дернулась от вскрика. - Еще оживут эти поселки, Панкратьич!
- Есть золотишко, как не быть, - согласился он, и кадык на морщинистой шее выпятился. - Кое-где остались целички под старыми выкладками. Отводили, к примеру, копачи русло, выбирали золотой пласт, а под кладкой и не выбрали. Забыли... Однажды я под таким вот серым крестом двадцать золотников наскреб... Косточки промыл до последнего позвонка... Не попользовался горемыка-копач золотом. Унес в могилу... А поселушки эти не оживлять, сжечь и сажу и верхний слой почвы промыть - вот где озолотишься! Понапрятал народишко, а по большей части не попользовался!
- Я не про то золото, - сморщившись, ответил я. - Говорю о кварцевых жилах. Нам бы хоть одну найти. Зацепка чтоб была для поисковых работ и разведки.
- Думаешь, хозяева дураки были, что не открыли ни одной жилы?
- Умными не назовешь!
- Вот умник нашелся. - Старик хлестнул себя прутиком по резиновым широким голенищам сапог. - Да такого, как ты, они на пушечный выстрел к делам бы не подпустили! Хозяин - он без гарантий со мной не пошел бы.
- Вот поэтому и потеряли здесь все твои хозяева!
- А вы много нашли, изничтожив их? - Во рту старика все-таки ощерилось несколько бурых зубов. - Два пустых да порожний?!
- Откроем, - ответил я и рванул ветку, загородившую дорогу. - Не сейчас, так в следующий раз!
- Посмотрю, как заговоришь, когда Кирьяков начнет драть с тебя пятьдесят процентов, юноша!
Я остановился, словно ожгло пулей. Повернулся на каблуках и загородил тропу.
- У тебя взаймы не попрошу! - сквозь зубы отчеканил я. - А голодать не привыкать!
В буро-зеленых глазах Цыганова запестрели слюдинки. Я даже увидел в них отражение покрасневшего заостренного своего лица. Старик не дал мне долго смотреться в себя, как в зеркало, и проскрипел с примирительным смешком:
- Знавал я одного повара, который среди продуктов от голоду помер...
- Ну, я еще оскомины не набил... - зашагал я дальше.
- Эх, юноша мой драгоценный, тут англичане работали в концессию. А они, парень, головы...
- Плевал я на англичан, - ответил я. - У меня русская башка на плечах.
- Раньше и я плевал кой на какие вещи, - сказал старик мне в спину. - А теперь близок локоть... И снятся мне домик беленький, солнце горячее, виноград и бабенка светленькая ставит самовар... И черт с ней, со славой таежной да знаменитостью!
У меня отмокло на сердце. Я подождал Цыганова и пошел рядом с ним. Тропа была здесь широкая. Я ликовал в душе: мне показалось, что я переломил старика. С удовольствием прислушивался, как холостыми выстрелами хлопали его свободные резиновые голенища. Лиса два раза наступила ему на пятки. Цыганов отхлестал ее по морде прутом. Я решил поговорить с ним поласковей: надо крепить дух отряда перед главной операцией.
- Ты думаешь, Панкратьич, я такой уж бодрячок... Ха! Мне совсем не хочется, чтобы Кирьяков стриг мне зарплату. Хочу накопить на путевку в Индию. Сам знаешь про мечту: маме ко дню рождения - меховую шапку. А в Бодайбо у меня стоит огромный книжный шкаф. Увы, пока пустой.
- Если с умом, то мечтанья сбудутся... - Голос Цыганова затянулся наподобие ветра в потайных скалах. Из-под старой шапки выбился клок платиновых волос, блестевших от пота. - Тайга, она щедрая... Выдать может фарт и бодрячку, и старичку.
- И общественному сундучку? - добавил я.
Старик отвел глаза. Видно, я сказал не то, что хотел бы Цыганов.
Мы перешли на темную сторону гольца в новую падь. Старик благоговейно произнес:
- Вот ручей Веселый.