- Да, да, - ответил Куликов, а взгляд его загоревшихся глаз был направлен поверх головы посетителя. - Так говоришь, он кое-что выяснил у старателей?
Игорь ощутил толчок в груди, будто сердце внезапно сорвалось со своих подвесок.
- Выяснил! - крикнул Игорь. - Все, что угодно профанам!
Он развернулся волчком и незряче вышел в коридор. Как раз наступил конец рабочего дня, и ему не пришлось вышагивать одному по длинному коридору.
- Игорь! - услышал он окрик Любы.
Она вырвалась из тесного лестничного прохода и подбежала к нему.
- Мне надо поговорить с тобой, Люба, - сказал Игорь. - Только не здесь.
- Что-нибудь случилось? - спросила она, увидев его лицо. - Где Митя? Что с ним?.. Что между вами произошло?
Она впилась острыми ногтями в мякоть его ладони.
Игорь сморщился: и она волновалась больше из-за Митьки.
- Ты не спрашиваешь, как я выдержал сезон с этим доморощенным Обручевым, - заметил он. - Интересуешься больше им...
- Но ты цел и невредим. - Люба покосилась по сторонам. - А его не видно... Он всегда приходил ко мне сразу после поля... А у тебя такой вид... Что у вас там случилось? Рассказывай! Что ты наделал опять?
- Опять?.. Я наделал? - Игорь потряс бородкой. - Нет, вам бесполезно рассказывать. Больше я не скажу ни слова. Потому что все оборачивается тут же против меня! Все понятно: здесь я никому ничего никогда не докажу, хоть открой золотые горы!
Он двинулся к выходу. Прикрывая дверь, видел, как Люба метнулась в кабинет Куликова. "Не первый раз утешать, - подумал про Куликова Игорь. - И на этот случай найдет слова. Ботать - не работать, как говорит Митька..."
Из-под его каблуков полетели ошметки грязи: сошел с приасфальтированного клочка на улицу Мира и побрел, не разбирая дороги. Спустился к самой реке, по которой несло разноцветные листья. Поставил одну ногу на полузатопленный валун, другую. Обмыл сапоги жгучей водой. И закарабкался на взвоз, грея дыханием полиловелые пальцы.
Издали еще увидел в освещенном окне мать и отца. Родители ужинали, о чем-то переговариваясь.
Игорь ощутил тоскливые спазмы в желудке. И все же постоял перед окном, завороженный. Вот где он был по-настоящему дорог и желанен. Только мать и отец могли понять его. И наконец-то они мирно сидели за кухонным столом! Любо-дорого посмотреть. Но почему такой плачущий голос у матери? Игорь невольно замер у двери.
- Ты, Петя, все же злодей, - донесся из-за двери голос матери, - зачем ты над сирыми измываешься? Людям горе с болезнями ихними да со старостью, а ты их своим распорядком зашпиговал да требуешь друг про дружку рассказывать всю подноготную...
- Не про всех, - возразил отец, - а про тихарей, что таят про себя кое-что...
- Да город узнает - опять в нас пальцами все будут тыкать, - заявила мать. - Нам с тобой не привыкать барахтаться, а Игорька ты зачем с собой в улово тащишь?
- Я навожу порядок в своем заведении, - отговорился отец, и посуда звякнула от его шлепка по столешнице, - оправдываю назначение, а значит, сыну нечего стыдиться за отца! Твоей же блаженной Фенюшке я устрою разбор за жалобы тебе! Я еще с ней поговорю, с тихаркой-утайщицей!..
- Да чего ей таить-то, Петя!
- Она знает чего... Нащупывается кое-какая ниточка...
"Когда же они прекратят скандалить?" - Игорь рванул ручку двери.
У матери выпала из рук ложка, и сразу заслезились глаза. Игорь поцеловал ее в щеку.
- Ну, фартовый, где твоя жила? - спросил отец бодрым голосом.
- Какая там жила. - Игорь устало махнул рукой и опустился на табуретку. - Порядок на поисках надо навести, а потом уж искать.
- Не верится, чтобы у Матвея не было порядка, - возразил отец и добавил: - Какого ему надо.
- Вот именно - ему! - отозвался Игорь. - А есть еще и общий порядок!
- Так получается в конце концов, сынок, - ответил отец, склоняя голову. - Во главе общего становится один.
- Ну, я не против его руководства, - сказал Игорь, - только пора и ко мне прислушаться!
- Ты не шебутись против него, сынок, - попросил отец. - Когда машина в ходу, шестеренки не должны барахлить, для их же пользы и для общей...
Игорь выбросил кулаки на стол, и вся посуда подпрыгнула.
- Я никакая не шестеренка! У меня свои мысли и убеждения! И я не зря учусь, чтобы на случай не надеяться, как он!
Отец уважительно пожал оба сыновних кулака.
- Лети дальше, сынок, в эту свою аспирантуру! - Он кинул озабоченный взгляд на темное окно. - А нам уж на роду написано заниматься подсобьем...
Он взял под мышку свой дерматиновый портфель и прикрыл редеющие волосы парусиновой фуражкой.
- Ты что же, отец, на работу собрался? - удивился Игорь. - В такое позднее время?
- Приходится, - сказал отец, скромно пригибая голову. - На службе я, на ответственной, должен доверие отрабатывать.
- Что-то не верится, - заметил Игорь. - Выпить собрался?
- Если бы выпить! - вырвалось у отца со вздохом.
- Что же тогда? - настаивал Игорь.
- Пойду проконтролирую перед сном свой личный состав, - разъяснил отец. - Никак не могу их приучить, чтобы точно по отбою ложились. Каждый с гонором, пес их куси!
Отец деловито ссутулился, вытянутой рукой оттолкнул дверь и широко шагнул через порог в сени. От всего вида отца веяло обреченностью, будто он пошел делать какую-то сомнительную работу. У Игоря сжалось сердце: затаил-таки отец обиду на жизнь, помнит, что раньше не хотел смириться с должностью завбазы, а теперь инвалидный дом хорош. И приходится делать еще приличную мину, будто занят не менее важным делом, чем вся геологическая служба управления. Эх, отец, сколько же в тебе гонору!
- Ох, сынок! - Мать схватила чистую миску и стала наливать в нее красный душистый борщ. - И вроде на доброй службе теперь отец, а как шатун места себе не находит... И как его избавить от этой мороки, не знаю.
Она поставила перед ним миску и уселась напротив, подперев кулаком подбородок.
- Вот вернусь совсем, тогда вместе избавлять его будем от всякого, мама. - Игорь взял деревянную ложку и попробовал борщ. Ожег небо. Начал размешивать навар, чтобы чуть остудить. - Тогда и Куликов мне подчиняться кое в чем станет.
Домашний борщ был вкусный, не то что походная похлебка из надоевших консервов. Капуста в борще матери была с сырцой, как он любил, и похрустывала на зубах. Картошка белая, молодая. Мясо свежее. Лук поджаристый, как нравилось Игорю с детства. И как в детстве, мать подрезала ему хлеба. Влажные веки ее вздрагивали всякий раз, когда нож, прорезав буханку, стукался лезвием в стол. Но вдруг взгляд матери остановился на каком-то незримом предмете, лицо окостенело, как у тунгусского божка, рука же продолжала мерно опускать и поднимать нож, впустую кромсавший клеенку.
Игорь замер, не зная, как отнестись к ее приступу беспамятства. Будто клещи забегали у него под воротником энцефалитки. Слишком уж долго мать резала невидимую буханку.
- Добавь-ка мне, мам! - попросил Игорь.
Мать очнулась, отбросила нож и недоуменно уставилась на клеенку. Потом с виноватым видом зачерпнула половник борща из большой зеленой кастрюли и долила миску. Игорь разломил надвое ломоть хлеба и чуть не весь кусок затолкал в рот.
- Задумалась я, - объяснила она, медленно собирая слова. - Однако не бросит ли тебя Любушка, если ты останешься в той научной заведении?..
Хлеб вывалился изо рта Игоря.
- Что ты говоришь, мама? - забормотал он, поднимаясь. - Ты в уме? Как она может? Да мы с ней столько лет!..
- Люди говорят как, - ответила мать, - перестойная девица ничему не удивится.
- Мало ли какие бредни народ повторяет! - воскликнул Игорь.
- Народ недаром говорит: не измена, а на лучшее замена! - настаивала мать.
- Ну, ты плохо Любу знаешь, - возразил Игорь, - она стойкая, как Горбач!
- Найдется и на нее сила, - заметила мать, - да такая, что забудет все твои соображенья и разуменья твоя Люба-голуба!
- Да не вижу я никакой силы, мам, кроме своей!
- Шишка кедровая перезреет - сама валится, - вздохнула глубоко мать, - под ноги первому встречному! Да хоть тому же Мите Шмелю!
- А я сейчас проверю, насколько она дозрела, - ответил Игорь, надвигаясь тараном на дверь, - и собирается ли сама валиться?!
Он был уже у порога, когда в сенях раздался стук каблучков. Дверь распахнулась, и на порог вступила Люба. На ней было то же белое платье, в котором встречала она Игоря весной. Только еще вязаная кофта и теплая шаль были накинуты поверх. Ну как она могла не прийти к нему, Любка, невеста его, жена тайная? Просто люди об этом не разнюхали и несут всякий вздор.
- Добрый вечер, - сказала Люба и покраснела.
- Проходи, пожалуйста, - пробормотал Игорь и продолжал стоять столбом на ее дороге.
Все трое молчали. Наконец острые черточки дрогнули в углах Любиных губ и стали закругляться. Она сказала:
- Я пришла все-таки подробнее узнать насчет Шмеля... Что с ним сейчас делать?
Игорь сдвинулся с места. Он бросился к табуретке, дунул на нее и предложил Любе:
- Садись, пожалуйста... Я сейчас все объясню... Ты ужинала?
- Нет, - сказала Люба, опускаясь на табуретку, - не успела. Не до того...
- А я борщ наварила свеженький, - певуче сказала мать и загремела мисками, отыскивая среди них единственную тарелку.
- Знаешь, Люба, отличный борщ, - подтвердил Игорь. - Я такого не ел давным-давно.
- А я ваш борщ, Ксения Николаевна, с детства помню, - сказала Люба. - И папа вспоминает... Но сколько раз ни пыталась сварить такой - не получается.
- Господи, - ответила мать, - да приходи хоть каждый день к нам обедать.