- И ты уехал бы? - У Аджап округлились глаза, - Не попрощавшись со мной?
- Ты же ночью не захотела со мной проститься. Сорвалась с места, как ошпаренная…
- Я женщина, мне простительно. А тебе не подобает брать с меня пример.
Бабалы улыбался, светло, освобожденно:
- Еще чего не хватало - брать пример со вздорной девчонки!.. Аджап, Аджап, неужели ты не понимаешь, что я не мог бы уехать, не повидав тебя?
- Но ты же сам сказал: если бы я чуть задержалась…
- То мы с тобой разминулись бы! Потому что я собирался ехать к тебе домой.
- Вай, поглядите на него!.. А ты подумал, что дома могли оказаться мои родители?
- Я бы прорвался к тебе, даже если бы вход сторожил дракон или вокруг дома были установлены пулеметы!..
Аджап, словно в стыдливом ужасе, прикрыла рот тыльной стороной ладони:
- Вай*, какой позор,.
- Ты разве не знаешь поговорку: голодная собака и дыма не замечает? - Бабалы улыбнулся: - А с твоими родителями я рад был бы познакомиться. Но что мы тут торчим как неприкаянные? Пройдем-ка в дом, дорогая гостья.
- Я в институт спешу, А к тебе по дороге завернула, чтобы попрощаться, узнать, как ты живешь-дышишь.
- Ну вот и погляди, как живут старые холостяки.
Аджап обвела глазами двор:
- Не скажешь, что это владения холостяка. Сад такой ухоженный.
- Это уж моя домоправительница постаралась. В комнатах тоже - идеальная чистота.
- Ты мне говорил о ней. Кстати, а где она сейчас?
- Она ведь татарка, у нее много знакомых. Вчера отправилась на чью-то свадьбу. Скоро, наверно, вернется. - Бабалы распахнул дверь в переднюю: - Прошу, Аджап-джан!..
Он провел Аджап по всем трем комнатам, показал ей кухню. Девушка с любопытством присматривалась ко всему. Чистота, порядок… В столовой и спальне новехонькие мебельные гарнитуры. Высокое трюмо в дорогой оправе. Для холостяка - роскошь излишняя. А вот черный костюм, который вчера был на Бабалы, валяется на диване. Аджап улыбнулась про себя. Мужчина все-таки остается мужчиной!
Бабалы не был готов к приему гостей, холодильник у него в связи с отъездом пустовал, он смог предложить Аджап только плитку шоколада. И пока она отламывала коричневые дольки и отправляла их в рот, он смотрел на ее пальцы и губы - пальцы были длинные, тонкие, а губы небольшие, пухлые.
- Когда же ты распрощаешься с институтом? - спросил он.
- Скоро госэкзамены. Потом - защита дипломной работы. Выпустят нас, наверно, в августе, не раньше.
- Аллах великий! Ждать до августа!..
- А разве ты не думаешь наведываться в Ашхабад?
- Да, вероятно, придется, и даже чаще, чем мне хотелось бы. У нас ведь любят вызывать на всякие совещания. Буду приезжать с докладами, с отчетами. Ну, еще, чтоб получить очередной выговор.
- Не горюй, оглан. Вспомни пословицу: не отпробовав горького - не оценишь вкус сладкого.
Бабалы вздохнул:
- Вот если бы ты была рядом со мной… я бы избежал половины выговоров!
- Это каким же образом?
- Ты бы была моей совестью. Моей критикой и самокритикой. Ты не давала бы мне оступиться, поправляла бы меня вовремя. Ты ведь не умеешь кривить душой - не понравится тебе моя походка, так ты тут же скажешь об этом.
- И ты меня послушаешься?
- Незамедлительно перекуюсь! Так когда же прикажешь ждать тебя на стройке?
Аджап досадливо поморщилась:
- Опять ты за свое! Я же говорила: решать, где мне работать, будет министерство.
- А если я договорюсь с твоим министерством?
- А если врач необходимее не в Рахмете, а в другом месте?
Бабалы махнул рукой:
- Тебя не переспоришь.
- Но ты же только что обещал слушаться меня, а не спорить со мной!
Увидев, как помрачнел Бабалы, Аджап ласково дотронулась ладонью до его плеча:
- Оглан, что сейчас-то об этом говорить? До диплома еще столько времени… Давай не будем ссориться, а?.. Тем более - ты уезжаешь. Зачем же омрачать последние минуты? На новое место надо ехать, с хорошим настроением:
- Ты хозяйка моего настроения.
- И хочу, чтобы оно было безоблачным! Мы ведь еще увидимся. Да и почта для чего-то же существует!..
На сердце у Бабалы просветлело.
В это время в дверях появился Нуры, хмурый как дождь. Он, видно, успел управиться со всеми делами, ему надоело торчать во дворе, и потому прямо с порога он заворчал:
- Аллах, почему я шофер, а не чабан!.. Пас бы овец в свое удовольствие, захотел бы - выбрал барашка пожирнее, да на шашлык его! Как говорится, своя рука владыка. А тут - стой у машины, как пугало, дожидаясь начальника, или принимайся чистить ее в десятый раз. Я уж до дыр ее протер! Начальству, конечно, виднее, когда ему ехать. Но наш "газик" уже бьет копытом!
Аджап повернулась к Бабалы:
- Слышал?
- А, у Нуры язык - что стрелка часов: не остановится, пока не кончится завод или не лопнет пружина.
- Но ведь вам правда пора ехать, - Она поглядела на свои часы: -Ох, и я уже опаздываю.
Нуры шагнул к ней и, забыв о том, что только что торопил Бабалы, готовно предложил:
- Могу вас подвезти!
- Да мне тут недалеко.
- Далеко, недалеко - какое имеет значение! Я вас - хоть в космос!
Аджап улыбнулась:
- Поездку в космос пока отложим. - Она протянула руку Бабалы: -Желаю доброго пути, успехов и благополучия.
Попрощавшись с Нуры, она ушла.
Нуры проводил ее восхищенным взглядом, лицо его расплылось в улыбке.
Обращаясь к Бабалы, он воскликнул:
- Пери из сказки!.. Ну, начальник, я вижу…
Бабалы оборвал его на полуслове:
- Можешь не заканчивать. Пиалам пока - не звенеть.
Глава четвертая
В ПУТЬ!
абалы и Нуры связывала давняя дружба. Нуры не покидал его, даже когда Бабалы менял место работы и, естественно, машину.
После окончания института Бабалы пришлось-таки покочевать по республике. Как говаривал Нуры, пепел от его костра оставался всюду, где шла борьба за воду!
И всюду с ним был Нуры, лихой шофер, добродушный спорщик и ворчун, верный товарищ.
Не раз они попадали в опасные переделки: бывало, посреди пустыни оказывались без воды, или продукты у них кончались, или застигала их песчаная буря. Нуры с честью выходил из любых испытаний, и не только потому, что хорошо ориентировался в пустыне, бескрайней, безлюдной, бездорожной, но и потому, что в трудную минуту проявлял мужество, самоотверженность, находчивость.
С ним Бабалы мог чувствовать себя спокойно.
Однажды, когда они возвращались с Ортакака, у них подошли к концу запасы воды.
Как на грех, это случилось в пустыне, в палящий зной. Машина завязла в зыбучем песке, текущем, словно расплавленный свинец. Своим ходом она уже не могла двигаться, и, чтобы пропихнуть ее вперед хоть на метр, нужно было подкладывать доски под колеса и подталкивать ее сзади руками и плечами.
Бабалы и Нуры сбросили с себя рубахи, мокрые, просолившиеся от пота, закинули их в машину и изо всех сил налегали на "газик", который вел себя, как упрямый осел.
Солнце жгло голые спины. За несколько часов они сделались коричневыми.
Когда же Нуры залезал в кабину и включал мотор, тот начинал выть, жалобно, отчаянно, по-шакальи, а колеса беспомощно крутились в песке на одном месте.
И снова на помощь технике приходила грубая физическая сила.
Но как ни старались Нуры и Бабалы, машина поползла медленней черепахи.
Мотор пылал и готов был вот-вот взорваться. Пересохшие губы путников, казалось, склеило горячей смолой.
И не было воды, чтобы утолить жажду, - и свою, и машины.
Когда наконец "газик" все-таки выбрался из песков на более твердую почву, Нуры вздохнул с облегчением:
- Вроде конец нашим мучениям!.. Тут уж рукой подать до Джамала, а там - вода.
Не успел он произнести эти слова, как "газик" налетел на камень, и задний мост переломился.
Положение сложилось незавидное. Воды - ни капли, а воздух вокруг раскален, как угли в костре. К Джамалу они двигались напрямик, и порядком удалились от дороги, по которой шли другие машины. Неизвестно было, сколько им тут придется "загорать"…
Расстелив в тени, падавшей от машины, брезент, Нуры обратился к Бабалы:
- Начальник, передохни хоть малость. А я пока вокруг пошурую: может, повстречаю кого на наше счастье.
Бабалы, положив ладонь на плечо шофера, силой усадил его на брезент:
- Нам обоим надо отдохнуть. Посмотри на себя, ты же еле на ногах держишься.
- Нет, начальник, я пойду…
- Сиди. Еще не хватало в такую жару разгуливать по пустыне. Это самоубийство! Мне вовсе не хочется терять своего шофера. Я к нему привык.
- Да я…
- Нуры, не спорь, пожалуйста! Положи себе что-нибудь под голову и постарайся уснуть. Потерпим как-нибудь до темноты. А станет прохладней - подумаем, что нам делать.
Нуры ничего не оставалось, как подчиниться Бабалы.
Они пристроились на брезенте. Тень от "газика" давала лишь видимость облегчения, но жажда мучала все же чуть меньше. К тому же Бабалы так намаялся за день, что и не заметил, как погрузился в вязкий, тяжелый сон.
Он не знал, сколько проспал. А когда разлепил веки, словно налитые свинцом, то увидел, что Нуры рядом нет.
Он сел на брезенте, огляделся по сторонам.
Нуры - как в воду канул.