За раздумьями, воспоминаньями Бабалы и не заметил, как к скамейке приблизилась чья-то фигура, зашла ему за спину… Он не слышал звука легких шагов, не видел тени, упавшей на него сзади. И очнулся лишь тогда, когда на его плечи мягко легли женские ладони.
- Аджап!
Он стремительно обернулся - в темноте светились родные-родные глаза. А от рук Аджап шло тепло - Бабалы почувствовал, как оно разливается по всему его телу… Он взял Аджап за руки, она вышла из-за скамейки и села рядом с ним.
- Аджап! - повторил он, словно бы удивляясь её появлению.
Девушка рассмеялась:
- А кого же ты еще ждал?
Бабалы молча смотрел на нее. Большой лоб, тонкие прямые брови, глянцевито-черные волосы, блестевшие под луной, и такая молодая, свежая-свежая кожа…
Не выдержав, его взгляда, Аджап чуть отвернула голову, сказала в пространство:
- Ты даже не слышал, как я подошла. О чем думал, оглан*?
"Оглан"!.. Так девушки ласково обращаются к своим ровесникам. Бабалы с облегчением улыбнулся:
- Как будто ты не знаешь?
Аджап в недоумении, подняла брови, хотя прекрасно понимала, куда клонит Бабалы.
- Откуда же мне знать? Я не ясновидящая. И не психолог, умеющий читать чужие мысли.
Бабалы осторожно погладил, ее руку, но ответил шутливо:
- Тогда скажем, так: я думал о многом. Тем более что у меня для этого было предостаточно времени. Благодаря твоей точности и пунктуальности…
- ОЙ, оглан, прости, что я так опоздала. Но я не виновата!
- Тут должна последовать ссылка на объективные обстоятельства.
- Нет, правда! Во-первых, нас задержали в институте. Один наш профессор - я тебе уже говорила о нем - два часа рассказывает всякие байки и лишь потом переходит к своему предмету.
- А во-вторых?
- Что "во-вторых"?
- Ох, женщины! Ты же сказала: во-первых, задержалась в институте. Жду твое "во-вторых".
- Ах, да! Вернулась домой, а у нас гости! Не могла же я не помочь маме напоить их чаем?
- Нет, не могла. Ты примерная дочь, И учитывая смягчающие обстоятельства и искреннее раскаяние обвиняемой, суд выносит оправдательный приговор.
Аджап церемонно наклонила голову:
- Спасибо, оглан. Я больше не буду. - Она подняла на Бабалы вопросительный взгляд: - Ну, а теперь я тебя слушаю,
- Хм… Как это понимать?
- Ох, мужчины!.. Когда мы по телефону уславливались о встрече, ты обещал сказать что-то важное.
Так и заявил: есть одна важная новость, вечером - скажу,
- Верно, верно, - рассеянно подтвердил Бабалы. И замолчал, - опустив голову и поглаживая ладонью щеку. - Новость-то, правда, не из приятных.
- Тем более ты должен все рассказать. Или не доверяешь мне? Не веришь, что я пойму тебя, как надо?
Бабалы сжал ее руки в своих:
- Я верю в тебя, Аджап-джан!
- Тогда говори.
- Видишь-ли… Мне скоро придется уехать из Ашхабада - далеко и надолго.
- Командировка?
- Да нет, назначение. Меня посылают строить Большой канал.
- А тебе не хочется ехать?
- Почему это не хочется? Это большая честь для меня. Об этом только мечтать можно. Я ведь инженер-ирригатор.
Аджап засмеялась:
- А говорить - неприятная новость! Я рада за тебя.
- Я и сам рад… с одной стороны.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что у каждой медали есть оборотная сторона.
- Тебя что, в должности понижают?
- Наоборот. Я утвержден начальником строительного участка.
- Какого, оглан?
- Имя ему - Рахмет!
Аджап с шутливой торжественностью провозгласила:
- Итак, передо мной - высокое "руководящее лицо. Начальник участка Рахмет. Строитель нового канала!.. - И уже серьезней добавила: - Не вижу пока у медали "оборотной стороны".
- Понимаешь, Аджап-джан… Ответственность большая. И задачи нелегкие.
Аджап глянула на него недоверчиво:
- От кого я ото слышу?.. Это ты-то боишься трудностей и ответственности? Ты - с твоими знаниями, опытом, энергией?.. Ну, знаешь… Нет слов.
Она даже руками развела.
А Бабалы про себя улыбнулся удовлетворенно. Нет, он с охотой принял почетное назначение, и его не смущали предстоящие трудности. Слишком многое ему пришлось пережить, чтобы пасовать перед ними. Да и отец учил его: из всех дел выбирай самое трудное, с легким-то любой справится, уважение завоевывают лишь победой над сильным противником!..
Он лукавил с Аджап - потому что ему хотелось испытать, проверить ее. И он с радостью убедился, что она его понимает, верит в него, она - его единомышленница!..
У него стало легко на душе, он проговорил повеселевшим тоном:
- Спасибо, Аджап-джан, за лестную характеристику. Я и правда ничего не боюсь. Да здравствуют трудности!
Аджап чуть обиделась:
- Я чувствовала, что ты меня разыгрываешь. Развел турусы на колесах: с одной стороны, с другой стороны…
Бабалы опять погладил ладонью щеку:
- Да нет, Аджап-джан, другая-то сторона все-таки есть. На стройке я буду… без тебя.
Аджап потупилась и промолчала.
- А я без тебя - не могу! Мы должны ехать вместе, Аджап-джан!
Аджап подняла брови:
- Вот как?! Ты уж и за меня все решил?
- А ты не хочешь, чтоб у нас была одна судьба?
- Я хочу этим летом кончить институт и получить диплом врача.
- А потом?
- А потом видно будет. Меня ведь, наверно, тоже куда-нибудь пошлют.
- Так ты не хочешь…
Аджап и сама не знала, чего она хочет. Она понимала: все, что сказал Бабалы, - это признание в любви. И хоть она ждала такого признания, но не была к нему подготовлена и потому растерялась. Да и рассердилась на Бабалы - за то, что он, как ей казалось, покушался на ее самостоятельность. Она должна ехать с ним!.. Командир нашелся! Но она ведь тоже специалист молодой, правда, у нее свое призвание, свой долг, свой путь.
Аджап уже собралась сказать Бябалы какую-нибудь колкость, но посмотрела на него и осеклась. Он сидел с убитым видом, понурясь, и все тер ладонью щеку.
Девушка встревожилась:
- Что с тобой, оглан?
Бабалы, криво усмехнувшись, постучал согнутым пальцем по лбу:
- Видно, у меня не голова, а тыква. Я все забываю об одном немаловажном обстоятельстве…
- О каком, если не секрет?
- В мои годы нельзя навязываться молодой барышне… Неизбежен отпор. И сие закономерно…
Аджап вскочила с места, смерила Бабалы уничтожающим взглядом:
- Если ты всерьез так думаешь, нам не о чем больше разговаривать. Прощайте, Бабалы-ага!
- Ты что, Аджап?
Бабалы попытался удержать ее за руку, но она вырвалась и, чуть отступив, с обидой и горечью произнесла:
- Ты уже не впервые подчеркиваешь, что сделал по земле больше шагов, чем я.
- Но ведь это правда!
- Ну и что?.. Разве я встречалась с тобой, не зная об этом? Мы ведь, по-моему, не скрывали друг от друга своего возраста. Что же ты все твердишь: мы не ровня, мы не ровня!.. Как будто это имеет какое-то значение!
В глазах Аджап стояли слезы.
- Ничего ты не понимаешь! Ни-че-го!..
Медленно повернувшись, она побрела прочь от скамейки. У Бабалы язык словно прилип к гортани, он был ошеломлен и подавлен, как охотник, упустивший пойманную птицу. Придя в себя, он крикнул вслед удаляющейся девушке:
- Постой, Аджап!
В голосе его слышалось отчаяние, но она даже не оглянулась.
- Аджап! Ведь я же завтра уезжаю!
Аджап повернула голову:
- Счастливого пути!.. Желаю удачи!
И, ускорив шаг, словно растворилась в тумане, который начал опускаться на сквер.
Бабалы остался сидеть на скамейке, он, казалось, оцепенел… Туман стоял у него перед глазами.
Глава третья
КОГДА ЖЕ ЗАЗВЕНЯТ ПИАЛЫ?
аиское солнце, оторвавшееся от горизонта, походило на огромное круглое зеркало, из тех, что установлены на уличных перекрестках. И, чудилось, в нем отражались Ашхабад, хребты Копет-Дага, громоздящиеся на юге, пески Каракумов, желтеющие на северо-западе…
Уже набирал высоту тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, семь лет минуло после страшного землетрясения, а город все не мог опомниться от него и еще не успел залечить раны, нанесенные грозной стихией. Правда, тут и там поднялись новенькие, с иголочки, двух- и трехэтажные здания, но в целом городской пейзаж не радовал глаз: пустыри, образовавшиеся в результате землетрясения, а часто и проезжую часть улиц занимали жалкие временные строения, смахивающие на хижины, в которых ютились до революции сторожа плотин или бедняки, работавшие на очистке арыков. Хорошо еще, что их скрывала зелень высоких раскидистых деревьев, которых так много в Ашхабаде.
Между тем восстановление города шло полным ходом. Муравьиными цепочками тянулись по улицам грузовики и самосвалы. Многозвучный строительный шум заполонил столицу. Отовсюду слышался стук топоров и молотков, визг пил, скрежет электросверл. И пыль стояла столбом, хотя почва в городе была в основном каменистая и песчаная.
Рабочий облик был не только у города, но и у его жителей. В то время редко можно было встретить прохожего, празднично принаряженного. Люди одевались просто, по-рабочему.
В первые же дни восстановления из России прибыли сборные дома, дачного типа, в столичную панораму они не очень-то вписывались: выглядели слишком скромно, "загородно", но зато их легко было устанавливать и жить в них удобно. Скоро они обросли садами, опоясались заборами.