Зотов только покорно пожал плечами:
- Ваша воля. Только сами видите, какие тут дороги.
- Вижу! Вижу!.. Сам черт сломит ногу!.. - Новченко уставился на Ивана Петровича, как удав на кролика. - А кто виноват?.. Может, прикажете мне засучить рукава и заняться строительством дорог? Или это все-таки твоя прямая обязанность?
- Винова… Простите, Сергей Герасимович. Недосмотрел…
- А за чем ты тут "досмотрел"? Да я бы тебя не только начальником - сторожем здесь не оставил!
Бабалы с жалостью поглядывал на совсем потерявшегося Ивана Петровича и с неодобрением - на Новченко. Ему известно было, что начальник в ярости не скупится ни на ругань, ни на оскорбления. Но в разговоре с Зотовым он перешел уже всякие границы…
По мнению Бабалы, при той силе воли, какой обладал Новченко, он вполне мог избавиться от грубости и несдержанности - да, видно, не прилагал для этого никаких усилий. А может, даже считал в глубине души, что только так и нужно обращаться с проштрафившимися работниками… Зотов, однако, не заслуживал столь грубого разноса.
Бабалы поискал взглядом Ханина. Тот, как старший коллега Зотова, вправе был осадить разбушевавшегося Новченко. Николай Осипович с отрешенным видом вышагивал в стороне от всех по краю дороги. Неизвестно почему, но вырядился он, как на увеселительную прогулку: чистенько, чуть даже франтовато. Здесь же было столько пыли, что ноги погружались в нее чуть не по колено. Спасая от пыли свой костюм, Ханин и поспешил отойти подальше…
Сейчас все шли лицом к солнцу. Новченко опять надел черные очки. Ткнул пальцем в бездействующий экскаватор:
- Почему экскаватор в простое?
Зотов ответил упавшим голосом:
- Неисправен, Сергей Герасимович.
- Почему до сих пор не отремонтирован?
- Нет нужного инструмента. И запасных частей. Механик поехал за ними в Чарджоу.
- К чертовой бабушке его надо было отправить или подальше. Вместе с начальником участка! Вместо того чтобы вкалывать днем и ночью - механизмы ржавеют. А вон тот экскаватор - тоже неисправен?
- Он должен работать на токе от энергопоезда.
- Почему тока нет?
- Не успели подтянуть проводку.
- Та-ак… - зловеще протянул Новченко. - А вон тот бульдозер?
- Нож вышел из строя. Я же говорил: грунт здесь жесткий.
- Или нрав у начальника слишком мягкий? Почему не заменили нож?
- Нечем…
У Новченко от гнева побагровело лицо. Сверкая глазами, он повернулся к Бабалы:
- Полюбуйся-ка на этих работничков!.. Того нет, этого нет, тот уехал, этот недоглядел… Все виноваты - и виноватых нет! Не работают, а ишака за хвост тянут, черт бы их побрал!
Он окинул Зотова испепеляющим взглядом:
- Руководитель, мать твою так!.. Да тебя под суд мало отдать! Миллионы людей мечтают о воде, которую мы обещали им дать! Ее ждут тысячи гектаров целины, стада и отары!.. Из-за нехватки воды в республике кормов не хватает, поголовье не растет!.. Народ не простит нам, если мы опоздаем пустить воду. Сколько хлопка, мяса мы у него украдем!.. Да, да, вы народ грабите! И государство, доверившее вам мощную технику! Вы в землю втаптываете народное добро!.. Вместо того чтобы беречь каждый болт, как зеницу ока, чтобы взять от техники все, что можно, превращая ночи в дни, вы тут свалку устроили из механизмов и рабочих часов!.. Да, да, это не экскаватор простаивает, - это время остановилось! По вашей милости, гражданин Зотов!
Новченко назвал Ивана Петровича, как подсудимого, - "гражданин", и тот даже вздрогнул. Он слушал начальника строительства, опустив голову, с лица градом струился пот, от которого ватник на груди сделался мокрым.
Новченко тоже вспотел. Достав платок, он вытер им лоб и шею. Руки у него тряслись от злости и возбуждения, он задел и сбил свои темные очки и даже не заметил этого, пока кто-то не поднял их с земли. Пытаясь сунуть их в карман, он выронил платок, но и за ним не нагнулся, а носком сапога втоптал его в пыль.
Бабалы понимал, что в словах Новченко много справедливого, но не мог одобрить его тона. Ни криком, ни бранью делу не поможешь. Ничего не скажешь, Новченко руководитель, закаленный в горниле больших строек, беззаветно преданный делу, жестко-упорный в достижении цели. Все это вызывало к нему уважение… Но какое он имеет право кричать на своих подчиненных, оскорблять их?! Так он и себя до инсульта доведет, вон глаза-то какие красные, да и шея налилась кровью. А на Иване Петровиче прямо лица нет… Бедняга!.. Ну, виноват он - так ведь не только он! Запчасти-то и правда поступают неравномерно. Ладно, пускай он даже кругом виноват, но зачем же кричать - его поддержать надо!.. Будь он огнем - все равно ничего не мог бы поджечь, без помощи со стороны. Нельзя так, Сергей Герасимович! Не стоит злоупотреблять своей властью, времена окрика прошли, мы все - товарищи по работе. Раньше говаривали: от сильного всегда цветами пахнет. "Вышестоящее" начальство, дескать, всегда право. Но ведь мы социализм строим, мы уничтожили господство одного человека над другим, а значит, и привилегию более высокого руководителя унижать криком и бранью тех, кто стоит хоть на ступеньку ниже. Да и себя тоже… Сама по себе должность не может быть ни правой, ни виноватой.
Впрочем, Бабалы пока не решался прямо выступить в защиту Ивана Петровича. И не только потому, что по возрасту был моложе Новченко, - нет, он еще не имел права голоса потому, что на стройке-то провел всего несколько дней, не разобрался во всем как следует.
И опять он покосился на Ханина. Однако хоть тот уже подошел к общей группе, но и бровью не повел даже тогда, когда Новченко обрушил на бедного Ивана Петровича откровенную матерщину. Стекла его пенсне поблескивали на солнце холодно и равнодушно.
А когда наконец Новченко выдохся, Ханин, вместо того чтобы одернуть его и оборонить Зотова от грубых упреков и угроз, принял сторону начальника строительства. Обращаясь к Ивану Петровичу, он процедил:
- Видно, нянчились с тобой слишком, товарищ Зотов. Вот ты и распоясался. Тебя давно следовало бы выгнать со стройки.
Тут уж Бабалы не выдержал:
- За что?
- За головотяпство.
- Что Иван Петрович головотяп - еще не доказано. И в безобразиях, творящихся на участке, виноват не только он.
Холодный блеск пенсне ударил прямо в глаза Бабалы:
- Кто же еще?
- А вот в этом вы должны были разобраться. И оказать Ивану Петровичу необходимую помощь. Да, да, его надо было поддержать, а не валить все на его голову! Это легче всего…
- Гм… Вы, как я понимаю, даете указания руководству стройки? Не слишком ли много вы на себя берете, товарищ…
- Товарищ Бабалы Артык, - подсказал Новченко, успевший уже несколько остыть. - И кончайте спорить. Спор - бесплодный. Зотов уже снят с должности. Бабалы Артык как раз и назначен новым начальником участка Рахмет. Поздравим же его и с назначением, и с приездом.
Бабалы подумал, что вот с этого Новченко и следовало бы начать, тогда, может, вся ситуация не приняла бы такого острого характера, и Иван Петрович не обливался бы потом от обиды, страха и унижения.
Зотов все стоял перед Новченко в беззащитной позе, растерянно моргая белыми ресницами:
- А… а куда же меня, Сергей Герасимович?
- А ты, дорогой, можешь катиться на все четыре стороны. В партии, возможно, тебя и оставят, но на строительстве Большого канала тебе не место!.. Я бы с удовольствием отдал тебя под суд… Да не хочется класть пятно на участок. Вот так, гражданин Зотов.
У Ивана Петровича опустились плечи. Бабалы казалось, что он вот-вот расплачется… Самое время было за него вступиться.
Бабалы, однако, знал, как упрям Новченко. Сергей Герасимович не привык брать обратно свои слова. Если уж что скажет - умрет, а от своего не отступится.
Как-то на строительстве Сарыязинского водохранилища он приказал шоферу ехать по дамбе, которая была еще слабо укреплена. Шофер видел, что машина здесь не пройдет, но ему ничего не оставалось, как подчиниться приказу Новченко - спорить с ним решались не многие. Не проехала машина и десяти метров, как колеса завязли в рыхлой глине. С трудом удалось вытянуть машину из глины, шофер дал задний ход, а Новченко повторил приказ: вперед!.. Снова машина увязла, снова ее пришлось выволакивать. На заколдованное место насыпали сухой земли, - не помогло. Машина, едва двинувшись вперед, застревала, ее вытаскивали, и так повторялось много раз, до тех пор пока шоферу наконец не посчастливилось проскочить злополучный участок. Новченко был доволен, хотя если бы он поехал стороной, то потерял бы две-три минуты лишних, а на преодоление трудной дороги потратил целый час. Это его, однако, не удручало, он был доволен - потому что добился все-таки своего!..
Таким знал Сергея Герасимовича Бабалы и потому медлил, раздумывая, как бы к нему подступиться…
Но когда-нибудь надо же было начать! И он сказал:
- Сергей Герасимович… У меня к вам просьба…
- Только одна? - насмешливо переспросил Новченко. - Что ж, говори.
- Скажу. Но с условием, что вы выслушаете меня до конца, не прерывая.
- Вот как! Еще не приступил к работе и уже ставишь условия?
- Не такие уж невыполнимые, Сергей Герасимович.
Новченко усмехнулся:
- Это для кого как. Ладно, товарищ начальник, постараюсь сдержаться и не перебивать тебя. Говори.
- Видите ли, Сергей Герасимович… Полностью я в курс дела на участке, естественно, не успел еще войти. Но кое-что Мне уже ясно. Прорех тут более чем достаточно, но не все они возникли по вине Ивана Петровича, он просто не в силах был многие залатать…
- Обязан был, черт его подери!