- А при чем здесь смычка? - спросила Клаша, бледнея.
- А при том здесь смычка, что ваш супруг некрасиво поступает. За что он Настю смертью казнил?
- Никого мой муж не казнил! - Клаша дрожала с головы до ног. - У него рабочая специальность. Токарь. И в палачи он сроду не нанимался!
- Некрасиво поступил, ах, некрасиво… - тянул старик. - Такая была сношка, - старик оскалил зубы. - Покров на носу, а оне босые бегают. Что нам делать? Пущай приедет и разъяснит, по одному их душить или всех скопом.
- Повторяю, - сжимая кулаки, чеканила Клаша. - Никого мой муж не казнил! Нe срамите!
- А ну, сынок, подойди-ка, - поманил старик Митю. - Про красный обоз ты хвастал?
- Ничего он не хвастал! - Клаша оттащила Митю за шиворот в сторону. - Откуда он знает? Не было его там!
- Его не было, а батька евоный был. Товарищ Платонов вроде фамилия?
- Коли Платонова знаете, так Платонова и спрашивайте. Приезжайте в город и спрашивайте. Пошли, Митя!
Старик дернул уздечку и загородил дорогу лошадью.
- Серчай, родительница, не серчай, а завтрашний день ехать нам не с руки. Престол. Может, сегодня в ночь обернемся? Федька, ты как? Нет, не управимся. Вот бы товарищ Платонов лично сам бы к нам припожаловал. Складней было бы. Да куда там. Человек занятой. Погнушается.
- Почему погнушается?: - оживилась Клаша. - Приедет. Он человек легкий, общительный. Обязательно приедет. Правда, Митя?
- А чего, - Митя понял, что мама водит за нос старого чурбана. - Ему ничего не составляет. У него провизионка даровая по всей дороге.
- Расскажем, как его тут марают, бегом прибежит, - добавила Клаша.
- Вот и сговорились, - мужик снова то ли улыбнулся, то ли заплакал. - Как хорошо!
- А как же, - Клаша веселела на глазах. - Чужие люди все-таки. Свалились, ровно снег на голову… Митя, лови барашка. А вы, батюшка, нашли кого слушать! Да он у нас с утра до ночи "Мир приключений" читает, его от книжки не оторвать. Бывает, такую фантазию загнет, не знаешь, куда деваться. Роман Гаврилович приедет, сами увидите: отзывчивый, общительный. Своими глазами увидите. Вырезку из газеты про этот красный обоз привезет. Там все точно описано. Книжонки про смычку привезет.
- Вот это хорошо, что книжонки есть… А Роман Гаврилыч приедет?
- Не сомневайтесь. Приедет. Ей-богу, правда. Приедет. Ну, до свиданья. Честное слово, правда.
- Да ты, родительница, не божись. Мы и без божбы верим, - старик улыбнулся плачущей улыбкой. - Ты бы, чем божиться, наш бы адресок спросила. Наше фамилие.
- Ах да, - смутилась Клаша. - Адрес. У вас, случаем, бумажки нет?
- Какая у нас бумажка. Мы некурящие. Вера не позволяет.
- Вот беда-то! И у нас ни карандаша, ни бумаги,
- А на што карандаш? У нас тут не город. Ни улиц, ни номеров - ничего нету. Хутор безымянный, а фамилия Буторины. Вот и весь адрес. Как прибудет в Атамановку, пущай спросит Буториных, любой укажет.
- Запомни, Митя: Буторины. Устал? Потерпи маленько. На поезд к дяде Ивану сядем, отдохнешь.
- О пацане не тужи, - сказал старик. - Он у нас поиграет.
- у кого это у вас? - Клаша боялась понять сразу. - Кто?
- А мальчонка, - старик приобнял Митю. - Будь спокойная. Ночку переночует, а как папаня прибудет, мы и сдадим его с рук на руки. В целости, невредимости.
- Да вы что, с ума сошли? Еще не хватало! Пошли, Митя.
- Нет, обожди, - грязный волосатый кулак сжал Митину руку. - Ты что, родительница, вовсе нас за индюков почитаешь? Настю пристрелили, как собаку все равно, а они - вырезки, книжонки. Нет, дамочка, мы хоть и в степи живем, а законы знаем… Смычку нарушать никому не позволено!
- Пусти ребенка, старый черт! Слышишь! - каким-то не своим, птичьим криком закричала Клаша. - Пусти, а то я… я не знаю, что с тобой сделаю!..
Митя оглянулся, увидел искаженное ужасом чужое, не мамино лицо и, пугаясь за маму больше, чем за себя, выгнулся и впился зубами в толстый палец старика.
- Ну погоди, кутенок! - сказал старик, залепляя ранку листиком лозняка. - Хватай его, Федька!
Отцепившись от лошади, Федор шатнулся, раскинул в стороны руки и пошел на Митю. Митя отбежал саженей на десять, глянул наверх и стал карабкаться на крутой откос. Оказалось, что забираться не так уж и трудно, особенно когда тебя налаживаются схватить за ногу. К услугам Мити были и крепкие мочала травы, и мышиные норки, и выпирающие из глины рябые морды валунов. Федор, не подумав, полез было за ним, но хмельные пары тянули его не вверх, а вниз. После двух неудачных попыток он решил применить более верный способ - достать мальчишку камнем. Пока он искал подходящий голыш, Митя забрался сажени на две. Это было не так высоко. Тем не менее пулять вверх было неловко, да и небезопасно. На обратном пути камни норовили угодить в лоб самому Федору. Для прицельного броска пришлось отойти назад, лезть в ледяную воду.
- Ладно ваньку валять! - приказал ему старик. - Вылазь. Пущай бежит. Мы евоную мамку в заклад возьмем. Верней будет.
Митя замер. Мама стояла внизу и смотрела на него, зажав рукой рот. И вдруг словно кто-то шепнул ему верный и удивительно простой путь к спасению.
- Погоди, мама! - закричал он. - Я сейчас!
Спускаться было сложнее, чем подниматься. Митя стал сползать, притормаживая у попадавшихся под руку валунов. Страх у него пропал начисто. Осталась только ненависть. Старик попытался схватить его. Он увернулся и проговорил, как взрослый:
- В чем дело? Уберите руки. Я не убегу. Нечего меня грязными руками лапать. Я вот он. Дадите постельные принадлежности, пойду к вам. Переночую. Добровольно.
Старик уставился на него, как барбос на божью коровку.
- Подумаешь, испугали, - продолжал Митя. - Пошли. Я не возражаю.
- Глядите-ка, он не возражает! - воскликнула мама. - А я возражаю!
- Будешь возражать, хуже будет, - сказал старик.
- А вы не стращайте. Мы в Советском Союзе живем. И ты, мама, не бойся. Ничего они с нами сделать не могут.
- Гляди, герой нашелся! Никуда ты не пойдешь, не выдумывай.
- Не трожь меня, мама. Пусти руку. А то укушу. Бери барашка и ступай… За меня не переживай. Они меня не тронут. Пусть только посмеют. Ступай, понимаешь…
Так он говорил, а ловя ее взгляд, молча внушал: "Я пойду с ними, а ты беги обратно, к милиционеру. Он наверняка прибыл домой. Расскажи, что тут творится. Про старика скажи". Милиционер прискочит на своем Фугасе, арестует злодеев, даст справку, и будет полный порядок. Все было до того просто, что и объяснять не надо.
Но Клаша до того растерялась, что не улавливала Mитиных мыслей. Она стремилась только к тому, чтобы заслонить сына от беды, вызволить его из вражеских лап, не допустить, чтобы злодеи измывались над безвинным ребенком.
И, когда подошел Федор, она сбила его с ног, кинулась к Мите и дико завопила:
- Караул! Спасите!
- Заткни зевло, сука! - Старик, широко размахнувшись, ударил ее в ухо. Она зашаталась и, падая, прижала к себе Митю.
- Мама, погоди… Мама, послушай, что скажу… - говорил Митя, пытаясь выползти из-под матери. Но в ее нежных руках обнаружилась такая цепкая, судорожная хватка, что он ничего не мог сделать.
Их били ногами. Как только Митя по-черепашьи пытался высунуться, тупые подкованные носы сапогов лупили его по рукам, по плечам, по чем попало. Только ватная ушанка немного приглушала удары по голове.
Раза два-три Клаша успела крикнуть в полную силу: "Караул, убивают!" Потом дернулась и застонала. Ее объятия ослабли. Митя выбрался, встал, вымазанный песком и кровью, и столкнул Федора в воду. Старик его ударил сапогом в живот…
Опомнившись, он не увидел ни старика, ни Федора, ни лошадей. Какие-то люди хлопотали вокруг мамы.
Милиционер Моргунов, не сходя с коня, писал что-то на планшетке и подзывал одного за другим расписываться.
Клашу привезли домой на телеге.
Врач велел ей лежать и не шевелиться. Она кашляла кровью, а Митя все время утирал ей лицо полотенцем.
За сутки она несколько раз умирала и оживала.
На второй день, когда папа побежал к мороженщику за льдом, она, собрав последние силы, шепнула:
- Береги отца. Пропадете…
И потеряла сознание. Минут через пять очнулась и добавила:
- Пропадете вы друг без дружки.
Перед ужином кровь перестала идти и Клаша умерла окончательно.
Нo Митя не верил в это, пока ее не похоронили.
ГЛАВА 5
ШЛЯПА С ОПУЩЕННЫМИ ПОЛЯМИ
Сразу после похорон Митя ощутил себя вознесенным высоко над коловращением жизни. Все, что прежде казалось нужным и важным, само собой разумеющимся, стало далеким, мелким, лишенным смысла: странным был стук в дверь, нелепыми - громкие гудки автомобиля, глупыми - споры жильцов на кухне. Зачем они шумят, о чем хлопочут? Неужели не понятно, что умерла мама.
А у папы от горя высыпали, как у маленького, веснушки. И он сердился, когда почтальон приносил адресованный маме журнал "Работница".
Однажды он пришел повеселевший.
- Гляди, чего я для нашей мамки сообразил, - сказал он, доставая из брезентового портфеля рамку, сплетенную из латунных трубок. - Карточку увеличим, застеклим, и тогда она… тогда она снова…
В горле у него заклинило. Он отвернулся и стал глядеть в окно. А Митя побежал подогревать суп.