Арнольд махнул рукой, приосанился и бодро засеменил через зал. Солидный шел мужчина, знающий, чего хочет. Он приблизился к столику и поклонился, заложив одну руку за спину. Изысканно держался, дьявол заводной. А уж как они с толстухой отплясывали - это загляденье. Ими все любовались - и редакция газеты, и Новохатов, и оркестровые ребята. Заготовитель, немного поманерничав, рубанул вприсядку. Его дама сначала будто оробела, а потом так пошла, так пошла павой, что и Арнольд заспотыкался вокруг нее. После танца он за стол не вернулся, присоседился к редакционному празднику. Он там сразу выступил с тостом, как будто его только и ждали. Судя по тому, как все смеялись и как протягивали к нему рюмки, тост удался. Нина все оборачивалась к Новохатову, но он заскучал. Он поднялся и пошел в номер, чтобы проведать старика Николаевича.
Старик сморщился возле приемника, бессмысленно крутил ручку настройки. Было впечатление, что он недавно плакал. На появление Новохатова никак не откликнулся.
- Ты что, дедушка, какой-то мокрый весь? - спросил Новохатов.
- Ничего не мокрый, сынок. Завспоминал тут кое-что из былого. Конечно, расстроился маленько... Не хошь выпить чайку?
- Про что вспоминал, дедушка?
- Да рази сообразишь? Память нынче стала худая. Завспоминаю, загорюю и тут же враз забуду. Хоть караул кричи. Иной раз, как себя самого зовут, не помню. Так-то, сынок. Несладкая вещь - старость. Доживешь до моих лет, узнаешь, почем оно, лихо.
- Как же вас в командировку послали?
- Это дело иное, общественное. Тут у меня все по бумажке записано. А как же! Кого же посылать, как не деда Николаевича? Ко мне начальство всюду с уважением. Кто помоложе, может, несолоно хлебавши уйдет, а у меня заслуги и орден боевой. Опять же голос дребезжащий - все свое значение имеет, - дед хитро сощурился, очень довольный собой. - Конечно, спроси меня: зачем ты, дед, в город прибыл? - я не отвечу. А в бумажку загляну и сразу умом проясняюсь. Председатель у нас - ох, башковитый мужик! Чуть что такое, он меня всегда кличет. Езжай, говорит, дедушка, немедля по такому-то и такому-то вопросу. Только ты можешь спасти положение от беды. И, конечно, бумажка уже заготовлена... Господи ты боже мои! Вспомнил! Бумажку-то я эту, заразу, никак потерял. Весь обыскался - нету ее. Теперь и куда к кому идти, чего просить - не знаю. Ах ты господи!
Лицо старика расползлось в потерянной, жалкой улыбке. Божась и чертыхаясь, он начал, наверное, в сотый раз развязывать и обшаривать свой нехитрый чемоданишко, сновал дрожащими руками по карманам, обиженно сопел и все безнадежнее горбился. Но, видимо, он уже пережил и переплакал потерю, потому что, повозившись, присел к столу и с интересом спросил:
- А ты чего же один вернулся, парень? Сибиряка-то где оставил?
- Вы, дедушка, бумажку потеряли - дело поправимое. Я вот жену свою ищу, не могу найти. Любимая жена из рук выпала - это очень обидно.
- Как не обидно? Конечно, обидно. И давно ищешь?
- С того четверга.
Дед глубоко задумался, и, пока он думал, Новохатов успел налить и выпить чашку ароматного чая и пожевал холодца. Николаевич, прежде чем дать совет, сделал еще уточнение:
- А почему знаешь, что она в нашем городе прячется? Откуда такие сведения?
- Источник надежный, - ответил Новохатов.
- Тогда послушай меня, сынок. Жену искать вовсе не следует. Ежели любит, сама вернется. Прощения попросит. А не любит - и разыщешь, толку никакого. Только себе нервы истрепешь. Плюнь на нее! Отдохни, заночуй, а завтра ехай домой. Это самое лучшее. Я старый человек, понимаю, что говорю.
Новохатов вздохнул и сказал:
- Я ее люблю, дед, и мне без нее жизни не будет.
- Вона как! Тогда совсем другой выходит расклад. Ты что же, значит, забижал ее, почему ушла? Буйствовал, может?
- Нет, дедушка, не буйствовал и не забижал. Я ее очень любил.
И задумался горько. "Да, любил. Да, не забижал". Именно в явной беспричинности Кириного ухода таилась жуть.
- "Любил" - слово большое. Только ведь мы и обувку свою любим, и вещи свои всякие. Смотря как любить.
- Я ее по-человечески любил, как положено.
Новохатов не ожидал от старика подсказки или какого-нибудь обнадеживающего разъяснения; его древняя мудрость была Новохатову понятна и не нужна. Он находил успокоение в самом процессе разговора о Кире, в этом несуетном сидении за гостиничным столом с посторонним, доброжелательным человеком. Он мог быть со стариком вполне откровенным, до определенного, разумеется, предела, до того предела, когда трудно становится быть откровенным и с самим собой. Он мог ему жаловаться и говорить простые, наивные слова, в общем, держаться естественно, как не мог бы держаться, к примеру, с эротоманом-заготовителем. Только он о нем вспомнил, как тут же Арнольд и явился. Но не один, а с дамами. Он привел с собой Нину и танцующую толстуху. Он был возбужден уже сверх всякой меры, его багровая рожа, казалось, могла лопнуть в любой момент и забрызгать комнату алым помидорным соком. Заготовитель заговорил неожиданно тихо, степенно, и голос его шел как бы из брюха.
- Принимайте гостей, сударики мои! - пробулькал, не сводя воспаленного взгляда с толстухи. - Решили тебя, дед, развлечь. А Нина вот к тебе пришла, Григорий. Влюбилась в тебя наповал, ха-ха-ха!
- Да что это вы говорите, Арнольд! - не слишком смутилась журналистка. - Зачем это, право, так говорить и шутить... Мы на минутку, извините!
Новохатов наконец опомнился, вскочил и пододвинул гостьям стулья. Дед переместился на свою кровать, улыбался с пониманием и приветливо шевелил лебяжьими усами. Арнольд выставил на стол бутылку коньяка, банку шпрот, вывалил груду яблок. Жарко шепнул Новохатову: "Твоя сама напросилась, сама!" - и плотоядно уркнул от предвкушения. Откровенность его желания была похожа на чесотку.
- Дедушка, вы что там, садитесь за стол! - позвал Новохатов с горячей настойчивостью, показывая, что именно старик для него главное лицо в комнате, а не неотразимый заготовитель и даже не женщины.
- Да чего уж, вы пейте, гуляйте, мне уж, поди, хватит... - скромно забормотал Николаевич, но тем не менее перебрался за стол, и как-то ловко, со своим стаканом. Плясунью звали Таисьей. Это имя ей удивительно шло. Она смеялась без устали и корявым шуточкам Арнольда, в которых обязательно присутствовал постельный намек, и милой застенчивости старика, и просто так - от избытка здоровья и радости.
Арнольд произнес:
- Дорогие дамы! Первый бокал я поднимаю за вас и за наше приятное знакомство, за то, чтобы оно перешло еще в более приятную дружбу. Короче, за любовь и взаимность! За это - святое - до дна!
Новохатов, поскучневший и одинокий, к своему стакану не притронулся. Арнольд этот его странный поступок прокомментировал так:
- Гришка хитрый, силы для другого дела бережет!
- Охолонись, ради бога! - попросил Новохатов. Он покосился на Нину и натолкнулся на вопросительный, доверчивый взгляд. Девушка словно спрашивала у него, как ей себя вести и не пора ли возмутиться и уйти. "Нет, оставайся, - взглядом же ответил Новохатов. - Без тебя будет и вовсе тоска!"
Он не знал, что ему делать с Ниной и о чем с ней говорить, но не хотел, чтобы она уходила. Заготовитель пожирал глазами Таисью, и у него задергалась щека от нетерпения
- Забавный у вас приятель, - шепнула Нина. - Какой-то необузданный.
- Недавно из заключения, - тоже шепотом пояснил Новохатов. - Одичал совсем без женского общества. Вы бы, Нина, предупредили потихоньку подругу.
- Ох, Таечка! - вещал между тем Арнольд. - Если бы ты знала, какие чувства разрывают мою грудь! Протяни руку доброты несчастному, погибающему путнику. Давай еще споем!
Нина обернулась к Новохатову:
- Вы сказали, у вас беда и я могу помочь. Это правда или шутка?
- Уже нет беды. Было, да сплыло.
Заготовитель крепко прихватил Таисью за бок, не удержался, и она кокетливо взвизгнула.
- Ой, ведите себя прилично, Арнольд!
Заготовитель дрожащей рукой налил себе стакан воды и шарахнул залпом. Потом позвал Новохатова в коридор.
- Мы на минутку, девочки! По мужскому вопросу.
В коридоре он надвинулся на Новохатова, охватив его горячим дыханием.
- Слушай, Гришка, куда деда девать?! У меня все на мази. Растаяла! Слушай, возьми Нинку и деда и тащи их в ресторан. Там наш стол накрыт. Ну, сделай милость. Потом я уйду, а ты с Нинкой вернешься. Ну!
- Оставь деда в покое! - сказал Новохатов.
- Ты чего, Гриша?!
У Новохатова чесались руки звездануть по багровой, распаленной роже.
- Не трогай, говорю, деда!
Арнольд угадал опасность в его угрюмом взгляде, но у него не было времени выяснять отношения и обижаться. Он принял противодействие Новохатова неожиданно легко, как каприз балованного москвича.
- Интеллигентничаешь, парень? Ну, давай-давай.
Новохатов пошел провожать Нину. Город угомонился и спал, замороженная, пустынная улица глазела редкими огнями фонарей. Нина взяла его под руку.
- Ты так и не рассказал, что хотел?
- Нечего рассказывать. Я лучше тебе завтра позвоню. Можно?
- Конечно, звони. А ты правду говорил про Арнольда, что он сидел?
- Шутил. Глупо, разумеется. Извини! Ты чудесная девушка, Нина. Я тебе очень благодарен.
Нина сжала его локоть:
- Не говори так, не надо.
- Почему?