А у испольщиков в Маз-Киркуцисах все-таки праздник. Комнатка тщательно прибрана и украшена. К величайшему удовольствию пастуха Анджа и прочих маленьких людишек в усадьбе, испольщик Брумелис, несмотря на больную ногу, кое-как взобрался на дуб за ветками. Хозяйская дочка Марта украсила этой зеленью потолок в комнате. Пол вымыт так, что местами кажется, будто доски прозрачные. На плите, как на параде, выстроились котелок, подойник и две шайки - одна, побольше, железная, другая, поменьше, с деревянной дужкой. В самой же печи, в темноте, притаилось глиняное блюдо, крышкой которому служит опрокинутая миска и еще что-то побольше размерами. На радость мухам даже печь истоплена, как это всегда бывает по большим праздникам.
Сам Брумелис сидит на кровати босой, в холщовых штанах и рубахе, волосы у него гладко причесаны. Бороду он тщательно выстриг ножницами, которыми стригут овец, так что теперь подбородок и добрая половина щек у него совершенно гладкие. Брумелису жарко, пот заливает глаза, но он не смеет его смахнуть, боясь взъерошить старательно приглаженные женой волосы.
Жена Брумелиса, гладко причесанная, в новом переднике, тоже сидит - у окна за столиком. Порой она посматривает на миску, которая загадочно пофыркивает на плите, потом на старика - он, по ее мнению, уже просидел глубокую яму в пышно взбитой постели. Она снова и снова поворачивается к окну с таким любопытством, что забывает смахнуть капли пота, висящие, словно бусинки, у нее на носу и на подбородке.
Входит дочь хозяина - Марта, она тоже нарядилась. Чета Брумелисов поворачивается к ней и спрашивает - глазами задает вопрос, прежде нежели рот успевает произнести слова.
- Ну?
Марта качает головой. Потом даже отмахивается.
- Ничего. Смотри - не смотри, а его нет и нет.
Вид у Марты грустный. От этого и жене Брумелиса становится тоскливо, а потом тоска берет и самого Брумелиса.
- На машине-то на этой он, верно, не поехал, - через некоторое время говорит жена Брумелиса. - А то бы он уже давно здесь был.
- Ну, а на наших-то ему тоже пора быть… - Брумелис чешет за ухом. - Далеко ли здесь.
- Тебе все недалеко… - начинает жена, но не кончает.
- Да, уж должен бы приехать, - заверяет Марта. - Коли ветер с той стороны, здесь всегда гудок слышен. Не случилось бы только несчастья…
Жена Брумелиса от страха подскакивает.
- Несчастья! Что ты, дочка, говоришь! Какое же могло с ним приключиться несчастье?
- Почем я знаю, да ведь всякое бывает. Может, сошел с рельсов…
- Это Юкум, что ли?
- Поезд. Сколько раз про такое рассказывали!
- Ну… - бурчит Брумелис. - Это только зимой может случиться, когда из-за вьюги пути не видать или когда поезд наезжает на сугроб.
- Молчи уж лучше! Что ты, старик, понимаешь! - в сердцах прерывает она мужа. - Не приведи господь, всякое ведь приключается.
- Еще в прошлое воскресенье я читала в приложении… - дрожащим голосом говорит Марта. - Про одного молодого графа, он вот тоже ехал домой на родину. Отец, мать и… невеста ждали его… но у самой станции поезд соскочил с рельсов… и он погиб. Мать и невеста горячими слезами поливали его холодный труп…
С трудом она выговаривает последнее слово и сама заливается слезами. Потом закрывает глаза кончиком передника и плачет навзрыд. Почти одновременно с ней начинает плакать и жена Брумелиса.
Брумелис неспокойно ерзает на кровати. Забыв о прическе, над которой трудилась жена, он рукавом утирает со лба пот.
- Ну… ну… что за враки. Что за рев? Как дети малые…
Брумелис снова трет рукавом лицо, но, пожалуй, больше глаза, чем лоб. Он усердно пытается начать разговор.
- Гм… да… Но какой же наш Юкум граф? Да и там совсем иное дело - с людьми большими всякое бывает. А мы что? И какая ты, Марта, ему невеста? Еще до этого не дошло…
У жены моментально высыхают слезы.
- Молчал бы лучше! Не невеста! А кто же она ему по-твоему! Ясное дело, невеста!
Марта смущенно трет глаза.
- Окончательно мы, правда, не договаривались. Но я думаю… и он думает… и я думаю…
- Чего там еще раздумывать! - прерывает жена Брумелиса. - Думай - не думай, а выходит одно: невестой была, невестой и осталась. Раньше, когда он еще здесь жил, то вы с ним все вдвоем… Ну, а письма-то где, которые он тебе посылал? Через день ведь их посыльный приносил…
- Да… прошлым летом. А теперь он уж давненько не писал.
- Что ж это она говорит! Как же нет, когда писал! Ведь недавно, на троицу весточка пришла.
- Да, но это только поздравительная открытка…
- Погляди-ка! А разве такие поздравительные открытки каждому посылают? И коли он теперь реже пишет, то, знать, потому, что времени нет у него.
- Понятно! - соглашается с ней Брумелис. - Тот, кто тридцать рублей в месяц платит, знает за что. Тридцать рублей в месяц… Боже ты мой, да ведь это куча денег! Это выходит больше, чем три сотни в год?
- Больше… Это выходит…
Марта начинает считать, но перестает и прислушивается. Старики тоже слушают.
- Ты что-нибудь слышишь? - шепотом спрашивает жена Брумелиса.
- Мне показалось… как будто колокольчик… но, может, я ослышалась.
- Лучше бы ты сам поехал встречать его на своей кобыле, - немного погодя говорит жена Брумелиса.
- Да разве бы я не поехал! - волнуется Брумелис. - Но ты же видишь, что он не хочет. Писал ведь, что на почтовых приедет. Ну, где письмо-то? Дай, пусть Марта прочтет.
Жена Брумелиса открывает ящик стола, вынимает открытку и, немного отвернувшись, подает ее Марте. Та берет ее и в десятый раз, почти не глядя, на память читает:
"Отец, мать! Принимая во внимание вашу просьбу, прибуду к вам третьего июля. Свою старую, хромую кобылу за мной не присылайте: она бежать не может, а я не переношу тряску на телеге, на деревянных осях. Приеду на почтовых".
- Гм… - ворчит Брумелис. - Не худо бы тебе всю жизнь иметь телегу на деревянных осях.
- Замолчи ты! - прерывает его жена, глядя на Марту, будто ожидая чего-то еще.
- Подпись нельзя разобрать… - Марта, красная, смущенная, кладет открытку на стол перед женой Брумелиса. - Это не его имя… а почерк его.
- Кто же другой напишет, он сам и писал. Да вот одно я в толк не возьму, - на что эта бесстыжая картинка…
Не окончив фразы, она вскрикивает. Марта тоже вскрикивает и бежит к окну. Брумелис делает попытку встать, но снова садится. Слышится громкий звон колокольчика.
- Приехал?! - восклицает жена Брумелиса и, не дождавшись ответа, выскакивает из комнаты. Марта мечется из угла в угол, пока наконец не прячется за дверью.
Но вот дверь широко открывается, и появляется молодой человек в желтом пыльнике. У него маленькие светлые усики и такая же бородка, очки на носу, вогнутая соломенная шляпа с очень широкими полями, в руках трость с металлическим набалдашником. Влетает он так, словно за кем-то гонится или от кого-то бежит. Размахивая руками, жестикулируя, не глядя ни вправо, ни влево, он начинает большими шагами ходить по комнате.
Брумелис, несколько смущенный, покашливает.
- Здравствуй, сын! Что ж ты меня больше не замечаешь? Очки на носу, а не видишь.
- Здравствуй, - цедит сын сквозь зубы. - Вижу, отлично вижу.
Отец с еще большим недоумением следит за сыном, который продолжает бегать по комнате.
В это время входит мать, тихонько прикрывает за собой дверь. Она остается стоять у порога.
- Разве у тебя, Юкуминь, ничего нет с собой? В коляске я ничего не нашла.
- Нет, ничего.
И он продолжает ходить по комнате не то в возбуждении, не то в раздражении.
- Послушай, Юкум, - начинает мать немного погодя, и в голосе ее слышится обида. - Разве ты не видишь, кто здесь стоит?
- Вижу, отлично вижу.
- И ты ничего не скажешь ей?
- Что ж я, по-твоему, должен ей сказать?
- И, сынок, разве мне тебя учить! Ну, поздоровайся хотя бы.
- Пусть она здоровается…
Отец пытается все это превратить в шутку. Он неестественно смеется и встает.
- Он все шутит… Но что это ты, сынок, бегаешь, как ошпаренный. Садись. Мать, помоги ему снять пальто… или как это там называется.
- Сними, сыночек, сними!
Старушка спешит сыну на помощь. Он позволяет раздеть себя, и мать осторожно снимает светло-желтый пыльник, тщательно складывает его и кладет в ногах кровати. Потом возвращается и с любовь смотрит на сына. Перед ней стоит худощавый юноша в светлых полосатых брюках, в светлом пиджаке, с красной розой в петлице. На нем высокий воротничок и клетчатый, завязанный петлей галстук.
Отец, стоя, некоторое время рассматривает его, как некое диво. Невольно у старика прорывается смех. Он тут же рукой прикрывает рот и снова опускается на кровать, но еще долгое время не может успокоиться. Прикрывает руками рот и то и дело тихонько сморкается.
Марта, не то смущенно, не то удивленно, смотрит на гостя, прикрыв лицо передником.
Сын обращает гордый, уничтожающий взгляд на отца. Он прислоняет трость к столу, бросает на стол шляпу и садится сам. Его светлые волосы, спутанные и примятые, длинными прямыми прядями падают на лоб и плечи. Он барабанит пальцами по столу.
- Ну, я здесь долго не выдержу. Что здесь за атмосфера?
- Как ты сказал, сынок? - услужливо спрашивает мать, но тут же спохватывается: - Ах, да… здесь и впрямь жарко. Печь сегодня утром топили. Пироги испекли. Но что же я стою, как овца? Болтаю без толку, а сыночку поесть не даю…
Она спешит к печке.
- Оставь, у меня пока еще нет аппетита.
- Как же так, Юкум! - восклицает отец. - Гостю кушать положено.