Данное издание - самое полное собрание сочинений Исаака Бабеля. В него вошли практически вся известная на сегодняшний день проза, драматургия, киносценарии, публицистика писателя и большой корпус писем.
Второй том включает в себя книгу "Конармия", дополнения к ней, статьи из "Красного кавалериста", дневник 1920 года, планы и наброски.
Содержание:
Киндербальзам среди кентавров 1
Конармия* 6
Дополнения к "Конармии" 28
Статьи из газеты "Красный кавалерист" 31
Дневник 1920 года* 32
Планы и наброски к "Конармии"* 48
Комментарии 52
Примечания 57
Исаак Эммануилович Бабель
Собрание сочинений в четырех томах
Том 2. Конармия
Киндербальзам среди кентавров
В год от начала новой эры седьмой (от рождества Христова - 1924-й) командарм Буденный, "въехав в литературу на коне и с высоты коня критикуя ее" (Горький), обнаружил, что под его началом служил клеветник, садист и дегенерат от литературы - гражданин Бабель. "Под громким, явно спекулятивным названием "Из книги Конармия", незадачливый автор попытался изобразить быт, уклад, традиции 1-й Конной Армии в страдную пору ее героической борьбы на польском и других фронтах. Для того чтобы описать героическую, небывалую еще в истории человечества борьбу классов, нужно прежде всего понимать сущность этой борьбы и природу классов, то есть быть диалектиком, быть марксистом-художником. Ни того, ни другого у автора нет… Гражданин Бабель рассказывает нам про Красную Армию бабьи сплетни, роется в бабьем барахле-белье, с ужасом по-бабьи рассказывает о том, что голодный красноармеец где-то взял буханку хлеба и курицу; выдумывает небылицы, обливает грязью лучших командиров-коммунистов, фантазирует и просто лжет".
Через шесть лет "рядовой буденновец" Вс. Вишневский, посылая т. Горькому свою версию - драму "Первая Конная", - дудел в ту же трубу. "Несчастье Бабеля в том, что он не боец. Он был изумлен, испуган, когда попал к нам, и это странно-болезненное впечатление интеллигента от нас отразилось в его "Конармии". Буденный мог оскорбиться и негодовать. Мы, бывшие рядовые бойцы, тоже. Не то дал Бабель! Многого не увидел. Дал лишь кусочек: Конармия, измученная в боях на Польском фронте. Да и то не всю ее, а осколки. Верьте бойцу - не такой была наша Конармия, как показал Бабель".
С Буденным за Бабеля воевал будущий командарм советских писателей. Сам автор не отбивался, а объяснялся и соглашался.
"Что я видел у Буденного, то и дал. Вижу, что не дал я там вовсе политработника, не дал вообще многого о Красной армии, дам, если сумею, дальше", - говорит он Д. Фурманову, автору "Чапаева", издательскому редактору, в 1925 году, используя даже стилистику еще не написанного послания Вс. Вишневского (дал - не дал).
В начале 1930-х на одном писательском собрании он берет в союзники и самого командарма: "…Я перестал писать потому, что все то, что было написано мною раньше, мне разонравилось. Я не могу больше писать так, как раньше, ни одной строчки. И мне жаль, что С. М. Буденный не догадался обратиться ко мне в свое время за союзом против моей "Конармии", ибо "Конармия" мне не нравится".
Обещания исправиться и исправить, дать "то" - может быть, к счастью - остались неисполненными.
Книга из 34 рассказов (хотя Фурманову Бабель говорил о 50) сложилась за три года и потом переиздавалась в неизменном виде. Уже в 1930-е годы Бабель опубликовал еще два "хвоста" ("Аргамак", с датировкой 1924–1930, и "Поцелуй", 1937) и даже успел включить первый текст в очередное издание. Стилистически рассказы написаны "так, как раньше". Сюжетно они отчасти дублируют другие вещи ("Аргамак" - "Историю одной лошади" и "Моего первого гуся", "Поцелуй" - "Переход через Збруч" и "Вдову"). Возможно, эти тексты нашли бы свое место где-то в середине сборника. Но механическая постановка их в конец ломает продуманную и сложившуюся структуру. Сегодня их место - в приложении. Книга прекрасно обходится без них. Эти рассказы лишь дополняют "основной текст", как дополняют "одесские рассказы" другие сочинения на ту же тему.
К завершенной, классической "Конармии" Бабеля привели три шага, три ступени преобразования сырого жизненного материала в произведение искусства.
Путь
С неба полуденного жара не подступи,
конная Буденного раскинулась в степи.
Н. Асеев
Польский поход был предпоследним значительным эпизодом Гражданской войны (впереди - штурм Перекопа) и последней отчаянной попыткой экспорта русской революции на Запад. Захват поляками Киева, ответное наступление Первой Конной на Варшаву, страшное поражение ("Мы проиграли кампанию, - бормочет Волков и всхрапывает. - Да, - говорю я". - "Замостье"), откат на Украину, мирный договор и фиксация границ (до 1939 года) - все это к середине 1920-х превратилось в ближнюю историю, еще кровоточащую, но уже твердеющую, покрываемую хрестоматийным глянцем (отсюда - протесты Буденного и "рядовых буденновцев").
"Вот они, наши героические сестры! Шапку долой перед сестрами! Бойцы и командиры, уважайте сестер. Надо наконец сделать различие между обозными феями, позорящими нашу армию, и мученицами-сестрами, украшающими ее".
"Польская армия обезумела. Смертельно укушенные паны, издыхая, мечутся в предсмертной агонии, нагромождая преступление на глупость, погибают, бесславно сходя в могилу под проклятия и своих и чужих".
Этот стиль идеологических лозунгов и банальностей, пышных метафор и риторических фигур, конечно, понравился бы командиру Первой Конной. Да и возможно ли было иное в армейской газете? Но в бабелевских рассказах такая стилистика стала эпизодическим "чужим словом" - объектом остраненного рассмотрения и тонкой эстетической игры. "- Бойцы! - сказал тогда, глядя на покойника, Пугачов, командир полка, и стал у края ямы. - Бойцы! - сказал он дрожа и вытягиваясь по швам. - Хороним Пашу Трунова, всемирного героя, отдаем Паше последнюю честь…
И, подняв к небу глаза, раскаленные бессонницей, Пугачов прокричал речь о мертвых бойцах из Первой Конной, о гордой этой фаланге, бьющей молотом истории по наковальне будущих веков. Пугачов громко прокричал свою речь, он сжимал рукоять кривой чеченской шашки и рыл землю ободранными сапогами в серебряных шпорах" ("Эскадронный Трунов").
Параллельно, "для себя", Бабель ведет дневник. Он был утерян, сохранился чудом и опубликован через много лет после гибели автора. Здесь - подробная хроника похода, откровенные оценки и своих, и врагов. Героические формулы газетных статей корректируются картинами жестокостей, грабежей, пьяного разгула, эротики. "Житомирский погром, устроенный поляками, потом, конечно, казаками.
После появления наших передовых частей поляки вошли в город на 3 дня, еврейский погром, резали бороды, это обычно, собрали на рынке 45 евреев, отвели в помещение скотобойни, истязания, резали языки, вопили на всю площадь".
"Ужасное событие - разграбление костела, рвут ризы, драгоценные сияющие материи разодраны, на полу, сестра милосердия утащила три тюка… Зверье, они пришли, чтобы грабить, это так ясно, разрушаются старые боги".
"Надо проникнуть в душу бойца, проникаю, все это ужасно, зверье с принципами".
"Разговор с комартдивизионом Максимовым, наша армия идет зарабатывать, не революция, а восстание дикой вольницы. Это просто средство, которым не брезгует партия".
Бабель был расстрелян через двадцать лет после конармейского похода. "Можно удивиться тому, что в следственном деле и присоединенных к нему доносах почти ничего не говорится ни о претензиях Буденного, ни об обвинениях в клевете на Конармию. В приговоре Бабель признан виновным "всего лишь" в том, что был активным членом контрреволюционной троцкистской организации, вел шпионскую деятельность в пользу французской и австрийской разведки и готовил террористические акты против партийно-правительственного руководства, - замечает польский литературовед, переводчик Бабеля Е. Помяновский. - Я считаю, что, будь известно содержание его военного дневника, приговор был бы вынесен раньше".
Сохранились также планы и наброски к "Конармии". Повторяющие дневник по материалу, они содержат важные замечания о форме, художественной структуре будущей книги. "Рассказ стремителен и быстр. - Короткие главы, насыщенные содержанием. - По дням. Коротко. Драматически. - Никаких рассуждений. - Тщательный выбор слов. - Форма эпизодов - в полстраницы. - Без сравнений и исторических параллелей. - Просто рассказ. - Стиль, размер. - Поэма в прозе". Последнее определение повторяется трижды.