Ребенка своего задушила она и против царя всякие книжки читала!
Аксенчиха закрыла дверь на крючок. Еще дрожа от гнева, подошла к Порфирию.
Может, зря это все люди болтают. Никто толком не знает.
Порфирий отодвинул Аксенчиху рукой.
Пойду я.
Куда? Лица на тебе нет. Воды хоть попей.
Не надо. Тяжко мне.
Он откинул с двери крючок, спустился с крыльца, пересек двор и вышел за ворота. Посмотрел направо, налево.
Сходи к Василевым, - услышал за спиной Порфирий.
Кто это сказал? Он оглянулся.
Из калитка высунулась Дуньча, торопливо выкрикнула:
Теща твоя там в няньках живет. Может, она тебе больше расскажет.
И прихлопнула за собой калитку. Звонко брякнула щеколда., Порфирий потер лоб рукой:
"Узнать всю правду о Лизе и тогда решать. Тогда решать, уж в самый последний раз…"
Дом Василевых отсюда налево? Порфирий повернул налево…
Вот и новый дом Василева. Порфирий остановился, окинул его посуровевшим взглядом. Крепко построен дом. Из окантованных бревен в лапу, крыша железная с узорчато выстриженными поверху водосточными трубами. На дымовых трубах словно беседки из жести построены, и в самом верху, на шпилях, флюгера - узнавать, откуда дует ветер. Порфирий усмехнулся. Своими руками в тайге готовил он этот лес. А живет здесь другой… за его здоровье…
Все было прочно сделано в этом доме. Прокованные железом двойные ворота; в шпунт сбитые заборы, такие плотные, что казалось - налей во двор, как в бочку, воды, и ни одна ее капля не вытечет наружу. На калитке висит витое железное кольцо. Порфирий попробовал повернуть его. Нет, щеколда чем-то придавлена. Справа от парадной двери на медной сияющей пластинке кнопка электрического звонка. Нажать ее? Выйдут и обругают. Или откроют дверь на цепочку, глянут и снова захлопнут. Мало ли шляется нищих и попрошаек! Порфирий сдвинул брови. Он в этот дом - нет, дом ему не нужен, - в этот двор он войдет в распахнутую настежь калитку или совсем не войдет. Сквозь щелку он не станет разговаривать!
Он взялся за витое кольцо и застучал им, резко, решительно. Где-то в глубине двора залаяла собака. Зло, остервенело. Порфирий застучал сильнее. Послышались неторопливые шаги.
Эй, кто там? - окликнул его строгий мужской голос- Кого тебе надо?
Открой. Мне надо Клавдею.
Щелкнул засов, приподнялась щеколда, и повернулось кольцо. Калитка распахнулась, Порфирий вошел.
Ты дворник здесь, что ли? - спросил он, оглядывая открывшего ему калитку мужика с забинтованной по локоть правой рукой.
Ну, дворник, - неприветливо ответил тот. - Думал, кто тут стучит… Тебе зачем Клавдею надо?
Позови мне ее, - сказал Порфирий. - Скажи: зять пришел.
Зять? Фью! - свистнул дворник. - Бона, не знал, - и потряс больной рукой, - разломило всю, язви ее.
А с чего?
Кобель с цепи сорвался, на улицу выскочил, бросился на людей. Я стал отымать, а он и меня с азарту цапнул. Вишь, тварюга, почуял тебя, расходился! - Собака лаяла все сильнее' и злее, мешая им говорить. - Клавдею тебе, говоришь? Нет ее. Хозяин по делу услал.
На веранде показалась Елена Александровна. Прикладывая руки к вискам, она неодобрительно сказала дворнику:
Арефий, да уйми ты, бога ради, Нормана! В квартире сидеть невозможно.
Арефий побежал во внутренний двор.
Ну, а ты, мужик, чего? - брезгливо опуская углы губ, спросила Порфирия Елена Александровна. - Побираешься?
Нет.
Ищешь работу?
Нет.
Норман взвизгнул и успокоился. Елена Александровна облегченно вздохнула.
- Попрошайничаешь, говорю? - снова спросила она. Порфирий нахмурился. Молча отрицательно качнул
головой.
Ну, пройди тогда в садик и посыпь свежего песку на дорожки, - распорядилась Елена Александровна. - Сколько раз говорила Арефию! Все тянул, а теперь с рукой своей нянчится. Я тебя, мужик, покормить
велю.
Чувство гордой независимости всегда владело Порфирием. Оно не давало ему мириться с несправедливостью, не позволяло кланяться, унижаться перед хозяевами. Вот на высокой веранде, над ним, стоит полная, изнемогающая от безделья женщина; белые, словно перетянутые нитками у кистей, холеные ее руки никогда, наверно, не прикоснулись ни к чему, где можно бы им запачкаться. И она ему так пренебрежительно приказывает, заставляет перед нею согнуться и сыпать ей под ноги песок… У Порфирия в глазах потемнело. Он трудно перевел дыхание.
Что же ты стоишь? - нетерпеливо спросила Елена Александровна. - Тебе ведь за это поесть дадут.
Не нужно мне, - вдруг хрипло вырвалось у Порфирия. - Не нужно… И песок… тебе… я сыпать не стану!
Лицо Елены Александровны передернулось злой судорогой.
А! Чего же тогда тебе надо? - гневно спросила она. - Спустить на тебя Нормана? Да? Сейчас же, бродяга, вон со двора!.. Арефий!
Уйду я сам, - сказал Порфирий, сдерживаясь, но угроза прозвучала в его словах, - и дай тебе бог, чтобы нам никогда больше не встретиться.
Он медленно повернулся и, высоко неся голову, вышел за ворота, на улицу.
22
Лонк де Лоббель занимал всегда самый лучший номер в гостинице. Это для него было таким же правилом, как одеваться по последней моде, носить крахмальные манишки, лаковые туфли и душить носовые платки самыми лучшими, дорогими - подлинно французскими - духами.
Шиверские деятели, мало и поверхностно знавшие Лонк де Лоббеля, считали его расточительно богатым и чуть оригинальничающим, Маннберг, Василев и Киреев определяли как человека среднего достатка, а Баранов после первой же встречи с маленьким французом решительно заявил:
- В одном кармане у него блоха на аркане, а в другом вошь на цепи. Ха-ха! Ходит в красивых штанах только потому, что без штанов Америку за Америку не выдашь.
И Баранов был прав. Лонк де Лоббель находился в очень стесненных житейских обстоятельствах. Американский железнодорожный синдикат, неофициальным представителем которого он до сих пор еще являлся, принимал на себя, по специальному контракту, любые расходы по-найму помещения и по личной его, Лонк де Лоббеля, экипировке, но во всем остальном жестко его ограничивал. Правда, в основном пункте контракта были записаны достаточно крупные суммы, но их синдикат обязывался выплатить Лонк де Лоббелю только в случае удачной защиты в соответствующих русских инстанциях проекта магистрали Канск - Аляска. Но как ни настойчиво стремился Лонк де Лоббель подготовить своему проекту дорогу к высоким инстанциям, быстрого успеха достичь он не мог. Неожиданные возникали препятствия: кто-либо вмешивался, посылал проект на заключения, согласования, консультации, потом он куда-то пропадал на целые месяцы и вдруг, как бумеранг, снова возвращался к нему в руки.
Лонк де Лоббель отлично понимал: идет борьба. Но не за проект и не против проекта как такового. Идет борьба против политики, которую он здесь проводит, тщательно это скрывая. Таковы инструкции синдиката: согласно им проект только инженерный, и политических целей в нем нет никаких. Но не всегда удается сделать это невидимым. Тот же Баранов при встрече с Лонк де Лоббелем, выслушав главные положения его проекта, откровенно спросил:
Ты только вот что скажи мне, милочок: на кой… вам на нашу землю с этой дорогой лезть?
О, - не теряясь, сказал тогда Лонк де Лоббель, - прогрессивные технические идеи должны стать достоянием всего человечества. Америка не настолько скупа, чтобы отказать в этом России.
Угу! - понимающе кивнул головой Баранов. - На-
сколько я зпаю, вы индейцам и неграм вашим прогрессив-
ные идеи свои уже здорово показали!
А Баранов имел большой вес в Иркутске, у генерал-губернатора.
Так отзывались о проекте многие. И не только в каком-нибудь Шивероке, но и в Иркутске, и в полуофициальных кругах Петербурга. При этих условиях пойти сразу ва-банк, добиться рассмотрения проекта правительством непосредственно значило в случае отказа - и весьма вероятного! - провалиться окончательно и бесповоротно. Лонк де Лоббель изложил свои соображения владельцам синдиката. Надо вести неторопливую, но основательную работу с промышленниками, финансистами, инженерами, общественными деятелями - и прежде всего тех мест, где предположительно должна пройти железная дорога. Если перед русским правительством проект поддержат русские же деятели, успех будет обеспечен. И подниматься к высшим инстанциям надо последовательно, по ступеням, без резких скачков и толчков…
"Так, как в России пекут пасхальные куличи, боясь стряхнуть сдобное тесто, - образно писал в своем докладе владельцам синдиката Лонк де Лоббель. - Неосторожный толчок - и вместо пышного, вкусного хлеба - комок мокрой замазки. Потерянного времени жалеть нечего - оно окупится собираемыми сейчас экономическими сведениями о Сибири".
С ним согласились. Это влекло за собой лишние издержки для синдиката, и это отдаляло для Лонк де Лоб-беля счастливую минуту получения крупной суммы по контракту, но это надежно вело к цели. И с этим мирились все - и владельцы синдиката, обитающие в пышных виллах за океаном, и Лонк де Лоббель, снимающий лучший номер шиверской гостипицы. К слову сказать, лучший, но далеко не такой уж хороший.
Лонк де Лоббель только что закончил свой завтрак из двух сырых яиц, сбитых с молоком и посыпанных сахарным песком, как в номер к нему постучался Маннберг. Француз торопливо прикрыл салфеткой столовый прибор, встряхнул носовой платок, так что тонкий аромат духов сразу разлился по всей комнате, и крикнул:
Прошу вас! Войдите!
Он ожидал Маняберга, но не думал, что тот явится так рано.
У меня ужасный беспорядок в номере, - извинялся он, тепло пожимая руку Маннберга. - Ах, эта вечная неустроенная жизнь путешественника!