- На-ко дерни стопочку.
Егорович, не зная, что делать, поправил рубаху. Но его уже затащили в каюту второго класса:
- Давай, давай, батя!
- Что-то… это… ребятушки, колебательно, - сказал Егорович. (Если рассуждать по совести, то, конечно, с этого момента и начались все наши беды: и мои, и моих товарищей.)
- Ничего, шпарь!
- Ну, спасибо, ежели, - не устоял старик.
- Куда поехал-то?
- В город, значит, зять Станислав там и дочка. Ваше здоровьице…
- Сержант, а ты чего? Бери пример с гренадеров!
- Нет необходимости, - сказал здоровенный, с начищенными частями обмундирования младший сержант, ехавший в этой же каюте.
- Какой же ты вояка, если водку не пьешь?
- Нет необходимости.
- А вот когда я в двадцать шестом артиллерийском… - Егоровичу хотелось рассказать, как он служил, но его не слушали.
- Чего, сержант, наверно, к сударушке заезжал? Сержант важничал и молчал. Однако спутники не унимались:
- Это уж как в аптеке.
- Ничего девка?
- Студентка, второй курс, - сказал сержант. Его все-таки допекли, у него свело улыбкой полную важную физиономию.
- А как зовут?
- Демьянчук, Игорь Михайлович.
- Да я про сударушку. Ладно, держи. Стриженый мужчина наигрывал на гитаре.
- А вот я, когда в двадцать шестом отдельном… Добро, ладно, хорошо. - Егоровича никто не слушал.
- Закусь-то того, накрылась, - сказал один.
- Схожу в буфет, куплю чего-нибудь. - Стриженый взял тарелку и вышел.
Многие уже спали около своей поклажи. Буфет оказался закрытым. Стриженый побарабанил пальцами в раздаточное окно. Потом подошел к кадушке с рыжиками, понюхал. Дремавшая Настасья не заметила, как он поднял дощечку в кадушке, подчерпнул тарелкой рыжиков, сделал все как было и вернулся в каюту.
Теперь, кроме спавших, тут все слушали Егоровича, который рассказывал, как служил:
- Полковник был у нас по фамилии Фой, борода что помело, на две стороны. А мы уже к тому времю до того дожили, что нас и по утрам не будили. Вот приезжает полковник Фой, мы выстроились. "Здорово, братцы!" А мы все как воды в рот набрали. Он вторично: "Здорово, братцы!" Мы молчим. Он, значит, в третий раз здоровается, а я и кричу: "Господин Фой, отпусти нас на пасху домой!" Вся рота как грохнет. Добро, ладно, хорошо! Гляжу, полковник качнулся в седле-то. Потом кобуру расстегнул, вытаскивает револьвер…
- Ну?
- Ох, дедко, ты и врать!
- Пальнул, наверно, прямо тебе в пуп, да?
- Вытаскивает, значит, револьвер, приставил к уху, к самому этому месту…
- К твоему уху-то?
- К своему. Приставил и выстрелил, как дернется! Будто шти пролил, повалился из седла-то, лошадь под ним так и взвилась.
Пароход плыл ночью ни быстрее, ни тише, только без музыки. Настасья дремала у кадушки. Какой-то франт неутомимо болтал со своей молоденькой спутницей. Девушка стеснялась, потупившись, но слушала с волнением. Франт стряхивал пепел сигареты в кадушку. Николай Иванович невдалеке вполголоса разговаривал с соседом. Лешка сладко спал на корме, на пожарном ящике. В каюте появление новой закуски несколько оживило обстановку.
- Ну давай, дед, помянем твоего Фоя, - сказал стриженый и поднес Егоровичу.
- Добро, ладно, хорошо! Я, значит, приезжаю в Питер, на Финский вокзал. На тунбах афишки висят - так и так, война до победы. Иду, значит, по площади, гляжу… броневик.
- Прошла?
- Вот, ребятушки, что я вам скажу. - Егорович закусил рыжиком и потюкал пальцем по бутылке. - И в ту и в эту войну она нас выручила! Она, кабы не она… Тьфу!
Он выплюнул закуску:
- Это разве рыжики? Вот у меня, ребятушки, рыжики, это… и посолены как раз, и загнетены… Ну-к я сейчас схожу принесу.
- Ладно, дед, сиди.
- Один к одному, что пуговки! Нет на скус лучше моих рыжиков. Зять Станислав… говорю… А это… разве рыжики? Не рыжики это, оне все прокисли. Да я таких в рот не возьму… Товарищ военной!
Но сержант давно спал на своей полке, спали и остальные. Только один стриженый, зажмурившись, тихо наигрывал на гитаре.
Старик совсем охмелел и разговаривал сам с собой, собеседников не было. Он еле встал, надел по ошибке фуражку сержанта и пошел искать Николая Ивановича.
- Это разве рыжики? Эти рыжики тьфу, одно расстройство. Вишь, в брюхе-т стало… неловко. Вот у меня рыжики… Добро, ладно, хорошо.
Он дошел до кадушки, присел и сразу уснул, успел только погладить рукой по клепке.
Пароход все шлепал колесами, плыл в белой тихой ночи.
Теперь я рассуждаю точь-в-точь как мои друзья: если бы да кабы. Если бы Егорович не обменялся с сержантом картузами, может, и не пришла бы мне в голову эта наполеоновская идея: написать сценарий кинокомедии. Впрочем, надо глядеть правде в глаза. Я признаюсь, что мне хотелось хоть немного выправить свой бюджет, о котором с таким любопытством расспрашивал сегодня Николай Иванович…
В печати тогда шли дискуссии о жанре современной кинокомедии. Работники кино, режиссеры писали, читали, спорили на страницах газет, негодовали из-за отсутствия хороших кинокомедий, предлагали свои рецепты и т. д. Мой друг, причастный к кино, писал из Москвы, что я обязательно должен сделать сценарий. И вот я за три дня и три ночи написал этот сценарий. Вернее, записал то, что произошло с Егоровичем, Лешкой и Николаем Ивановичем. А что, собственно, произошло? Ничего не произошло особенного, я повторяю это еще раз.
У пристани была шумная утренняя суматоха. Над выходом трепало ветром длинный плакат с надписью: "Горячий привет участникам слета передовиков с/х-ва!" Кричали матросы, кидая чалки. Гудели легковушки. Пассажирская гуща хлынула с парохода. Вчерашний сержант в картузе Егоровича первым сошел с дебаркадера. Видимо дожидаясь, когда появится старик в его сержантской фуражке, он встал на берегу, у самого трапа, и стал следить за пассажирами.
Егоровича не было. Сержант нервничал, рядом Настасья тоже ждала своих спутников и тоже расстраивалась, охала, однако при виде сержанта заговорила:
- Что, батюшко, каково вас кормят-то? Сержант буркнул что-то в ответ.
- Добро? - обрадовалась Настасья. - Ну и слава богу. Матку-то, батюшко, не забывай, письма-то пиши.
В это время на пароходе Егорович с Николаем Ивановичем бегали по всем палубам, искали Лешку. Лешка спал на корме сном праведника…
Сержант на берегу глядел на часы, нервничал. Комендантский патруль в составе лейтенанта и двух солдат появился на пристани.
- Товарищ сержант! - Лейтенант был очень низенький, на голову ниже своих подчиненных. - А ну идите сюда!
Сержант оглянулся.
- Я вам, вам говорю!
- Слушаюсь!
Сержант подбежал и откозырял:
- Товарищ лейтенант, младший сержант Демьянчук по вашему приказанию…
- Документы! Почему не по форме?
- Товарищ лейтенант, я…
- Что это такое? А ну снимите этот кокошник!
- Товарищ лейтенант, я…
- Что я, что я! - Лейтенант положил документы сержанта в карман. - А ну пошли!
Настасья хотела даже заступиться за сержанта, но патруль уже повел его в комендатуру. А когда военные исчезли, с парохода сошла сонная троица. Двое, пыхтя, волокли кадушку. Лешка при виде Настасьи опять сделал болезненную гримасу:
- Ну, кресная, ты тут чего? Ночлег-то есть?
- Есть, Олеша, есть. У Акимовны и остановлюсь. Она мне все рассортовала, куда идти, что по за чем на дороге будет.
- Это которая летом приезжала?
- Она, батюшко. У вас-то есть где ночевать?
- Есть, есть. Ты давай это… иди.
- А то, думаю, дом у ее свой, места бы для всех хватило.
Николай Иванович хотел что-то сказать, но Лешка уже отправил Настасью:
- Найдешь дорогу-то?
- Найду, Олеша, найду! Настасья ушла.
- Добро, ладно, хорошо, - сказал довольный Егорович. - Мы сейчас, значит, это… зять Станислав… Придем, чаю попьем…
- Егорович, а ты чего… фуражка-то. Ты у нас в новом чине, повысили за ночь, что ли? - спросил Лешка.
- Хм… мать честная! А вить фуражка-то не моя!
- Обокрал кого-то или подменил, - подначивал Лешка старика. - Ведь теперь тебя искать будут.
Егорович с вопросительным испугом поглядел на Николая Ивановича, потом на Лешку.
- Это уж точно, - не унимался Лешка, - всю милицию поднимут на ноги. Чья фуражка-то?
- Хм… убей, не помню. Ох, мать-перемать, а вить адрес-то… зять Станислав… адрес-то в той фуражке остался…
- Бармалей! - уже всерьез рассердился Лешка. - С кем обменялся-то?
- Не говори! Наделал делов. Может, вспомнишь?
- Дом-то помню, семьдесят семь, два топорика. Квартера пятьдесят.
- А улица?
- И улицу помню, на сы букву.
- На сы, на сы! Вот тебе и на сы! - передразнил Лешка. - Это… ну ладно, держи хвост пистолетом. Узнаем в справочном. Фамилия какая у зятя?
- Есть и фамилия.
- Узнаем, - уверенно сказал Лешка. - А пока рыжики сдадим в камеру хранения.
На камере хранения висел большой замок и бумажка: "Ушла здкументацией". На самом же деле приемщица барабанила на дебаркадере языком со своей товаркой. Она не торопилась, хотя заметила клиентов. Наконец пришла, важно открыла свою контору.
- Хозяюшка, можно сдать? - Лешка знал правила городского обхождения.
- Можно.
- Вот, рыжики… - не к месту сунулся Егорович.
- Мокрых вещей не принимаем!
- Девушка, девушка… - Девушке было под пятьдесят. - Это как же теперь?
- Могу принять без квитанции.
- Да шут с ней, с квитанцией, - сказал Лешка.
- Фамилия?
- Воробьев Егор Егорович, - сказал Егорович.