Фомичеву в эту ночь тоже не спалось. Пока за столом с ним сидели Иван Иванович и Федор, было хорошо. Говорили, шутили. О делах у строителей за столом не принято много говорить, тем более если дела не блещут. А вот ушли они, и мечется по комнате Фомичев, не обращая внимания, что половицы скрипят под его нервными шагами. Ну хорошо, не заинтересовал стройкой, но вот придет колонна, там люди, а ведь даже не спросили, где они, куда их… Как же так? Я у себя первым делом поинтересуюсь, накормили ли, устроили человека. А тут после такой дороги!
Владимир Николаевич включил настольную лампу, взял со стола папку и лежа перелистал бумаги, нашел нужную страницу, жирной чертой перечеркнул все двадцать пять вопросов, намеченных на предстоящую неделю. Сверху написал: "Найти место под опорную перевалочную базу". Вынул из папки красный карандаш и подчеркнул слово "найти". Он не стал, по обыкновению, выстраивать цепочку дел, связанных с главным, а всего лишь написал на странице: "Март. 1969 год". Справа от цифр он подрисовал флажок, как бы отмечая населенный пункт, который предстояло взять, точнее - разведать боем.
Так оно и получалось в жизни, - разведка, бой. Другой раз наоборот, - бой, а потом разведка. Первый отряд он сам снарядил из Чернышевского в Магадан. Это три тысячи верст бездорожья, но он долго не мог побороть искушения поехать вместе с колонной. И только вопрос Ивана Ивановича: "А кто же их будет в Магадане встречать?" - отрезвил Фомичева.
Владимир Николаевич, как сейчас, видит: выстроилась колонна, прицепы, трейлеры, груженные лесом, инструментом, дизельная электростанция, на одной из машин бульдозер. Между машинами снуют заиндевелые до самых глаз парни; проверяют сцепки, увязку возов. Якутский мороз поджимает, а Егор Жильцов - улыбается замерзшими губами. "Чему радуешься?" - не выдержал Фомичев. "А как же - дорожку мороз скатертью выстилает".
Да, дорожка От Чернышевского на Сунтар марями. От Сунтара до Якутска Усть-Нера, а там Магаданской трассой тысяча двести восемьдесят верст - по карте посмотреть, и то глазом не сразу окинешь.
Фомичев не знал, что и Лена на пути колонны - барьер многокилометровый, ледяной. Бывали случаи - и проваливались, и тонули. После Лены - Алдан-река, а сколько мелких рек и речушек, которые непроходимы из-за полыньи. Не менее коварны на стыке малых и больших морозов наледи. Бывает, их не обойти и не объехать, как ни старайся.
Фомичев попытался вычислить движение колонны, но цифры были мертвы. Уравнение со многими неизвестными не решалось. Неизвестными были и погода, и толщина льда на реке и марях, заносы, метели, выносливость людей, их мужество. Фомичева теребили, заставляли учащенно биться сердце, жгли мысли. И сердце застревало где-то в горле, мешало дышать. Владимир Николаевич нашарил на стуле сигареты и закурил. Курил он жадно - взахлеб.
В комнате было прохладно, а свет от уличного фонаря делал ее нежилой. Сигарета сгорала, и Владимир Николаевич прикурил другую, в несколько затяжек спалил и ее.
В поисках "Швейцарии"
Нехотя разгоралась в это утро заря над Магаданом. Вначале просочился синеватый свет над городом, слабо рассыпая сиреневые тени. Окно разгорелось вполрамы, а потом и все занялось. И вот наконец солнце скупым желтым светом заглянуло в холодную комнату Владимира Николаевича. И солнечный зайчик скакнул от зеркала на пол и словно в хохоте затрясся, забился на крашеной половице, Фомичев отбросил одеяло.
- Проспал!
Он пружинисто вскочил, присел несколько раз, в суставах щелкало, трещало.
- Как немазаная телега. - Владимир Николаевич досадливо махнул рукой, взял сигарету, но, посмотрев на часы, отложил ее в сторону. Схватил со спинки стула полотенце и только намылил лицо - умывальник был тут же в номере, - в дверь достучали. Плеснул несколько раз в лицо, открыл замок, но за дверью никого уже не оказалось. "Иван Иванович или Федор, - подумал Фомичев. - Продрыхли, да и я тоже хорош. Счастливо живу, беззаботно: заставляю приходить".
Он направился было в буфет, но, дойдя до лестницы, передумал: "Приеду на обед, заодно и позавтракаю". Надел пальто, скорым шагом спустился по лестнице и вспомнил вдруг о жене, вспомнил с нежностью: "Вот уж бы кто не выпустил без завтрака".
"Газик" стоял у подъезда. Иван Иванович топтался у машины, помогал Федору утеплять радиатор. Владимир Николаевич по куржаку на капоте и по скрипу снега под ногами определил, что мороз за ночь покрепчал.
- Ну, Иван Иванович ладно, проспал, он всю ночь мыл посуду, а вы, Владимир Николаевич? - упрекнул Фомичева Федор. - Велели в шесть…
- Работал, - сказал врасплох застигнутый Фомичев.
- Не видно. Вон если Иван Иванович работал, дак факт налицо, три экскаватора заработал.
- Как три экскаватора? - переспросил Владимир Николаевич. - Заводите рака за камень. Наверно, только что подрулили?
Но по тому, как Иван Иванович сел в машину и откинулся на сиденье, решил: "Неспроста воду мутят ребята".
- Что-то ты не в себе с утра, Иван Иванович?
- Злодеи, вот что! - выкрикнул Иван Иванович.
- Кто злодеи? - ничего не понимая, хмыкнул Фомичев. И вдруг развеселился. - Да мы такое сейчас место найдем! А то город, тесно, душно, развернуться негде - верно, Федя?
- А что тут неясного? Ясно: наливай и пей, - откликнулся Федор, еще не зная, о чем пойдет разговор, но старался попасть в тон начальнику. - Не город - каменный мешок.
- Что-что? - переспросил Иван Иванович.
Федор показал пальцем на сопки.
Фомичев опять рассмеялся.
- Не вижу смешного, - пробурчал Иван Иванович себе под нос. - Надо в бой идти, отстаивать, доказывать, а мы за город полетели… "Швейцарию" искать.
- Правильно, Иван, поищем. Поехали, Федор.
- Ну а все-таки, что у вас за экскаваторы? - спросил Фомичев, когда машина тронулась.
- Это длинный разговор, - отмахнулся Иван Иванович, - приедем - расскажу.
- А куда ехать? - притормозил машину Федор.
- Давай за город, - приказал Фомичев.
- На свалку, что ли? На Олу? На Армань? По Колымской трассе?..
- Да хоть на свалку, - подал голос Иван Иванович.
- Нет, по Колымской, Федя, как по Ямской, да вдоль по Питерской. Не слушай, Федя, Ивана Ивановича - на свалку захотел.
- Я и не думал, такого - да на свалку?! Нет уж, Иван Иванович! Посмотрели бы вы, Владимир Николаевич, как он вчера в буфете перед Зоей…
У Фомичева округлились глаза. Обернувшись, не мигая смотрел на Ивана Ивановича.
- Ну, чего уставился? Верно Федор сказал. Но я ведь для дела.
"Газик" одолел ухабистую городскую дорогу, вырулил на бетонку, и машина покатила легко, без толчков и взбрыкиваний.
Иван Иванович пометался на заднем сиденье от стекла к стеклу, не нашел ничего интересного, успокоился. Мимо пробегали телеграфные столбы да с воем проносились машины по трассе.
- Не торопись, Федя, - попросил Фомичев. - Не проглядеть бы. Наша задача - найти подходящее место для базы. И ты, Иван Иванович, и ты, Федор, в оба смотрите.
- Понятно, - выдохнул Иван Иванович и прилип к стеклу.
Куда ни поглядишь, всюду торчали белые головы сопок. И сколько ни ехали, все было удручающе однообразным, ни одной сколько-нибудь подходящей долины не встретилось. Так они доехали до двадцать третьего километра. Здесь Фомичев велел остановиться.
Иван Иванович забегал вдоль дороги, пытаясь выбраться на обочину, но утонул в снегу. Куда ни сунься - снег по горло.
- Эх, зря не взял лыжи у Зои, - пошебутился Иван Иванович, - сбегал бы в распадок, а сейчас посмотрю поселок. - И он заспешил к дому с высоким крыльцом.
Федор набросил телогрейку на радиатор и залез в "газик".
Фомичев жадно всматривался в неширокий распадок и все дальше отходил от машины, все надеялся, что вот-вот раздвинутся, раздадутся, расступятся сопки и он увидит широкую желанную долину. Но сколько он ни шел, сколько ни всматривался по обе стороны дороги, видел одно и то же: неширокую пойму с голубым ярким льдом, вмороженные заснеженные тополя вдоль речки. Но и сквозь снег уже угадывалось, что бродит в тополях неукротимая сила, только и ждет, когда вскроются речки, чтобы взорвать изнутри, как выстрелить, голубыми почками. И зальет ветки прозрачной зеленью.
Фомичеву нравится здесь, - если бы стесать вон ту сопку, можно было бы и втиснуться в этот распадок.
Иван Иванович вернулся из поселка, когда Фомичев вытряхивал из ботинок снег.
- Баня есть, и человек двадцать можно распихать по квартирам, а где двадцать, там и сорок. Речка только, с виду широкая, это наледь блестит. Говорят, в иную зиму промерзает до дна. За речкой земля совхозная, собираются свинокомплекс строить…
- Вот ты говоришь, - Фомичев дотронулся до плеча Ивана Ивановича, - плотину ставить.
Иван Иванович даже рот открыл от удивления. Он не помнил, чтобы говорил это, но всего не упомнишь, и сейчас он нашелся:
- Ну, допустим. А сколько отберем суши? Что, тесать гору? А когда базу строить?
- Да-а, а чем еще тесать? - протянул Фомичев и пошел к машине. А Иван Иванович еще стоял над, речкой, которая с маху проваливалась в расщелину гор.
- Эта холера в половодье, поди, бьет, как из брандспойта. Может быть, перехватить ее в самой горловине ущелья? А… - махнул он рукой, - только и будешь заниматься этой водой, - и тоже пошел к машине, где его уже ждал Фомичев.
- Ладно, садись, поглядим, что там дальше.
За ветровым стеклом все так же маячили оплывшие снегом сопки.