Чувилев помнил свой приезд в Лесогорск осенью 1941 года, когда он, почти больной после двадцатидневного пути, очутился в общежитии заводской молодежи. В Кленовске ремесленники жили в больших светлых комнатах, кровати были с сетками, мягкими шерстяными одеялами и двумя простынями, в каждом дортуаре (это слово привилось перед войной) висел репродуктор, на стенах - портреты вождей и картины. В Лесогорске ребята увидели наскоро сколоченный барак, где немилосердно дымили печи, на топчанах лежали грубые сенники, а уж о радио и разных там играх и мечтать не приходилось!.. Игорь Чувилев всю первую ночь не опал от дыма и холода. Теперь новичкам уже было полегче: все эти месяцы ребята "дрались" за свое жилье и добились кое-каких перемен к лучшему. Только в одном им не повезло: завхозом в общежитии назначили Олимпиаду Маковкину, жену сталевара Алексахи Маковкина. Все сразу и дружно возненавидели "завхозиху", и она платила "общежитчикам" той же монетой. С ней приходилось воевать из-за каждой мелочи, и победа, по выражению Толи Сунцова, "переходила из рук в руки". Особенно свирепствовала Олимпиада, когда прибывали новички, которых она встречала с такой враждебной подозрительностью, будто все они покушались на ее жизнь.
"Сегодня будет очередная баталия, - озабоченно думал Игорь. - Севастопольца мы, ясное дело, втиснем как-нибудь в нашем углу. Тесновато будет, но перепланировать можно".
- Слушай, Чувилев, а где у вас тут живет Иннокентий Петрович Ракитный? - прервал молчание Игорь Семенов.
- Ракитный? Иннокентий Петрович? - повторил Игорь Чувилев. - Это кто же такой?
- Художник. Он четыре месяца прожил у нас в Севастополе, да и сейчас, наверно, все еще там. И у нас на участке он бывал, всех нас срисовывал… и до чего же похоже!.. Он здешний, лесогорский, но с начала войны на фронте. Однажды видит: Максим из разведки ползет "с гостинцем" - тащит немецкий пулемет. Ну, зарисовал, ясное дело, - и до того похоже: вылитый Максим!
Лицо Семенова вспыхнуло, стало совсем ребячьим. Он порылся в кармане бушлата и вынул два конверта.
- Вот эти два письма я в госпитале у себя в бушлате обнаружил. Одно - лично мне. Вот что Ракитный мне пишет… слушай!
Игорь Семенов остановился и прочел:
- "Милый Игорюша! Желаю тебе скорого выздоровления. Это я посоветовал начальству отправить тебя в наши лесогорские места. Живи у меня. Квартира теплая, дрова есть, тебе будет хорошо. Не скучай, знакомься с ребятами, приглашай их к себе. Передай от меня письмо и сердечный привет директору Лесогорского завода Михаилу Васильевичу Пермякову, - ключ от квартиры я оставил у него. Ну, обнимаю, тебя… Твой Иннокентий Ракитный". Видал?.. Теперь, значит, я должен получить ключ у вашего директора.
- Устроим, - пообещал Чувилев.
- Ты с директором знаком?
- Ну еще бы… - усмехнулся Чувилев.
Приближаясь к заводоуправлению, они увидели, как к стоящей у подъезда "эмочке" подошли двое. Группа рабочих окружила их.
- Пойдем скорей! - заторопился Игорь Чувилев. - Там как раз наш директор!
- Это который же?
- Да вон тот, высоченный, в кожанке.
- Вижу, вижу… А другой с ним кто, в морском кителе? - заинтересовался Семенов.
- Это парторг ЦК, Дмитрий Никитич Пластунов.
- Откуда он, Пластунов? С Черного моря?
- Нет, он из Ленинграда… А ну, двинем… Ой, они уезжать собираются!
Оба Игоря подбежали в ту минуту, когда, заканчивая разговор, директор уже взялся за дверцу машины.
- Михаил Васильевич, вот тут Игорь Семенов… из Севастополя. А я не знаю, где квартира художника… - сбивчиво начал Чувилев. - Художник вам с Игорем письмо послал…
- Да, и привет вам велел передать, - подтвердил Семенов и невольно засмотрелся на могучего человека в потертой кожанке.
Семенову понравились густые сивые усы директора, пристальный и спокойный взгляд, твердые, словно высеченные, морщины вдоль бритых щек и крупного носа, понравилась и улыбка, строгая и медлительная.
- Вот как! Значит, ты из Севастополя? - неторопливо, низким басом произнес директор и, приняв письмо, осторожно пожал руку Игорю. - Ну, дело, дело, что к нам приехал: нам люди нужны!
Потом, указывая на бушлат и бескозырку севастопольца, директор кивнул Пластунову и пророкотал:
- Похоже, вояка приехал?
- Ну, как там наши моряки держатся? - мягким тенорком спросил Пластунов.
Его коричневые круглые глаза улыбнулись Семенову, но лицо, желтое, с обтянутыми скулами, словно после тяжелой болезни, было серьезно.
- В каком положении город? Давно ты из Севастополя?
- Положение трудное, но наши отобьются, - уверенно сказал севастополец.
Пока директор читал письмо Ракитного, парторг успел расспросить Семенова, как выглядел Севастополь, когда Игорь месяц назад оставил его. Дмитрий Никитич бывал в Севастополе, отлично знал город, и тем приятнее было Игорю отвечать на его вопросы.
- Вот что, Игорь Семенов, пока помочь тебе не могу, - сказал директор, положив письмо в карман. - Товарищ Ракитный просит, чтобы я тебе передал ключ от его квартиры, но он запамятовал: ключ-то он отдал Тербеневу, моему заместителю. А Тербенева я вчера послал в область, и вернется он через несколько дней. Вот Чувилев устроит тебя пока в общежитии, позаботится о тебе.
- Ну ясное дело, - охотно отозвался Игорь Чувилев и тут же опасливо подумал: "Будет сегодня баталия с этой поганой бабой!"
Почти у самого общежития оба Игоря нагнали двух путешественниц - тетку и племянницу. Позади них, согнувшись под тяжестью узлов и растрепанного чемодана, еле шагал Толя Сунцов. Глаза его устало моргали, лицо побагровело, он обливался потом.
- Тоже, нар-род! - презрительно бросил севастополец. - Всю дорогу эти две гражданки рыда-али и весь белый свет проклинали, будто у них у одних домик да садик немцы разбомбили!.. Люди побольше потеряли, да вот не плачут же!
Почти одновременно все пятеро подошли к крыльцу барака.
- Боже ты мой! - жалобно воскликнула тетя, всплеснув руками. - Вот в этом ящике нам придется жить?.. Юля, куда мы попали?!
- Тетя, не надо!.. - беспомощно взывала Юля.
- Довольно вам трагедии разводить! - вдруг вспылил Семенов. - Барак как барак, стекла в окнах имеются… Мы вон в Севастополе в подвалах жить научились, а то и просто в пещере или под скалой…
- А мне какое дело? Я тут при чем? Живите, как хотите. Вот еще!.. Всякий мальчишка еще учить меня будет! Вот жизнь пришла! - вспылила приезжая гражданка.
- Успокойтесь, товарищи, успокойтесь, - смущенно бормотал Чувилев, услышав в конце коридора знакомые раскаты голоса Олимпиады Маковкиной.
С ней уже вступил в объяснение Сережа, который с группой встреченных им ребят подошел раньше других к "запретной зоне" - двери кладовой.
- Не отопру! Не пущу! Нет у меня никаких запасов! Нет! Я вам не фабрика!! - кричала, как под ножом, Олимпиада.
- А я говорю: откроешь - и откроешь! - вдруг пронзительно выкрикнул Сережа.
- Полундра-а! - усмехнулся Игорь-севастополец и потянул за собой Чувилева.
Олимпиада Маковкина, расставив короткие ноги и вцепившись пятернями в дверные косяки, стояла, широкая, толстая, как тумба, врытая в землю. Чувилев повысил голос:
- Это что за отказы? Общежитие для того и открыто, чтобы все наши ребята здесь жили… Оборудованием оно теперь довольно обеспечено…
- Ну тебя! - взвизгнула Олимпиада и еще злее впилась пальцами в дверные косяки. - Что за напасть такая, всамделе?.. Всякий мальчишка распоряжаться хочет!..
- Ай-яй, красавица! Ай, королевна!.. Ну и голосок благословенный - на конце улицы слыхать!.. Не иначе, думаю, наша Олимпиада с ребятками ласковый разговор ведет! - раздался чей-то насмешливый, покряхтывающий голос.
На пороге появился малорослый старичок в темносинем рабочем халате, поверх которого, как осенний кленовый лист, горела рыжая бороденка, тронутая сединой.
- Дедушка Тимофей! - шумно обрадовался Игорь Чувилев.
- Здорово, ребятки! - засмеялся дедушка Тимофей, пронзая Олимпиаду острым взглядом аквамариновых глазок. - Вот везу на станцию целый грузовик нашей продукции - ящички снарядные. Слышу, Олимпиада Маковкина бушует, кого-то не пущает… так, что ли, королевна?
Кругом засмеялись, посыпались шуточки. Олимпиада сразу присмирела.
Дедушка Тимофей еще несколько секунд озирал растерявшуюся завхозиху, а потом грозно помахал небольшим, но крепким кулаком.
- Ну, что стоишь, словно слепая? Не видишь, как ребята уморились за дорогу? Распахивай дверь в свое царство… ну! Вот и открылась дверь, слава тебе господи! Ребята-товарищи, кто у вас за старшого? Принимай добро!
ГЛАВА ВТОРАЯ
РОДНАЯ ЗЕМЛЯ
В тот день в печи № 1 у Александра Нечпорука шла обычная варка стали. Он сварил ее в этой печи уже не одну тысячу тонн, и весь ход работы - от завалки печи до пробивания летки - был выверен "до последней секунды", как любил прихвастнуть Нечпорук. Но сегодня ему казалось - сталь шла как-то особенно легко, и усталость он почувствовал позже, чем обычно. Завалки, проходили минута в минуту, и кип в печи начинался тоже без промедления, и на доводку металл в его мартене словно даже поторапливался: скорей, скорей бы вырваться на волю!
Шла уже третья плавка. Нечпорук выпил у киоска большую кружку газированной воды и довольно крякнул: вода сегодня тоже как-то особенно приятно пощипывала язык. Бросив придирчивый взгляд на подручных своей бригады, Нечпорук безмолвно одобрил и их:
"Ничего, навострились ребята!"
- Эй, не зевай! На доводку-у-у! - зычно крикнул он, хотя подручные как раз стояли наготове.