"…Но померкла, видно, былая слава мебельщиков-умельцев Северной Горы, слава мастеров, еще в давние, дореволюционные годы участвовавших на Парижской выставке. Новая фабрика, недавно построенная на родине мебельной славы Урала, выпускает грубую и неуклюжую мебель, непрочную и неряшливо отделанную… Недавно в Новогорском универмаге снова была забракована крупная партия мебели последнего выпуска…" Дальше в статье говорилось о быстром росте населения области, о строительстве жилищ в городах, о том, что пора, наконец, понять мебельщикам, какую продукцию ждут от них.
Таня вернула газету Ивану Филипповичу.
- Ну и как? - спросил он и, не дождавшись Таниного ответа, добавил: - В общем, хлопот у вас будет ой-е-ей сколько! - Иван Филиппович протянул газету через окно. - Возьми, Тимофеич.
- Вот так оно… - принимая газету, ответил Тимофеич. - Я худого не скажу, только за это дело еще не так нас лупить требуется.
- Вот именно! - Иван Филиппович подхватил со стола заготовку и деку и, потрясая ими в воздухе, обратился к Тане:
- Ну скажите, разве мебельное дело не сродни вот этому? Эх, знали б вы, какие у нас в Северной Горе мастера были! Вот Илья Тимофеич порасскажет вам как-нибудь. Только мало от искусства осталось нынче в мебельном деле. Нет! Недоволен я вами, мебельщиками, недоволен!
В голосе Ивана Филипповича забурлили гневные нотки.
- И чего, думаете, не хватает? Просто-напросто позабыли вы, инженеры, что вы-то и есть первые вдохновители красоты, что человек, любой человек, "по натуре своей - художник"! Горький Алексей Максимыч сказал это. Или не помните?
Иван Филиппович снова потряс в воздухе куском дерева и, наверно, распалился бы еще больше, если б не остудил его неожиданный оклик жены, показавшейся в дверях.
- Ты чего ж это, Иван Филиппыч, перед гостьей-то поленьями размахался?
Иван Филиппович опустил руку и виновато уставился в растерянное лицо Тани, которая и в самом деле не ожидала столь энергичной атаки.
Варвара Степановна выглянула в окно.
- Не иначе, вы это моего опять раздразнили, Илья Тимофеич.
- Не говори, Степановна, - откликнулся Илья Тимофеевич - Я, голубушка, сам до того "раздразнился", что, не дай бог, назначил бы кто меня сию минуту директором… Ух, наломал бы дров!
Илья Тимофеевич потряс в воздухе крепким суховатым кулаком, сказал:
- Пойду почитаю столярству нашему… - Он засунул газету в карман пиджака, махнул рукой и зашагал вдоль улицы.
Иван Филиппович, который все еще испытывал неловкость от своей неожиданной атаки, сказал Тане:
- Вы уж не обижайтесь на меня…
- Ои у нас, Танечка, такой, - перебила его Варвара Степановна, - попадись ему свежий человек, зальет разговором, как из пожарной кишки. - И добавила: - Завтракать идемте.
Таня попыталась отказаться, но Иван Филиппович предостерег:
- Даже и не думайте, не в те руки попали. - Он кивнул на жену. - У супруги моей порядок строгий: пришло время - за стол! И никаких тебе возражений! Ну, а еще попадись нам свежий человек-беда! До потери сознания закормим. И к тому же, имейте в виду, пожаловаться некому. - Иван Филиппович рассмеялся, подмигнул жене, положил заготовку и, скинув запорошенный мелкой стружкою фартук, легонько подтолкнул Таню. - Пошли-пошли…
Сидя за столом, Таня все думала о том, что говорил ей Иван Филиппович, и вспоминала лето 1948 года, московскую свою квартиру и похожие слова об искусстве, о художестве - очень похожие слова. "Вот и сейчас, как тогда, - подумала Таня, - будто глоток ключевой воды в дорогу".
4
…Таня сидела в приемной на диване с высокой, похожей на стену спинкой. Приходилось ждать: секретарша разъяснила, что и директор, и главный инженер с самого утра в цехе.
Ждала она долго. В приемную поминутно входили, спрашивали директора и, услышав короткое: "В цехе. Будет не скоро" - уходили. Наконец появился невысокий человек в светлом летнем костюме, подал секретарше какой-то список, сказав только:
- Четыре экземпляра, пожалуйста.
Секретарша молча взяла бумагу, сказала, обращаясь к Тане:
- Вот с парторгом поговорите, с Мироном Кондратьевичем.
Человек внимательно оглядел Таню, протянул руку.
- Ярцев.
Таня поднялась.
- Озерцова, - она пожала его руку. - На работу приехала.
- Очень хорошо. Идемте ко мне.
Он повел Таню по коридору, отворил дверь со стеклянной табличкой "Начальник отдела кадров". Пропустил Таню вперед.
Она села у стола и положила перед Ярцевым свои документы. Он долго рассматривал их и о чем-то раздумывал. Таня видела, как на большом крутом его лбу, на который все время сползали очень непослушные волосы, то сбегались, то разбегались морщинки. Наконец Ярцев сказал:
- Вот что… Татьяна Григорьевна. Так, кажется?.. Пойдемте-ка с вами прямо на производство, разыщем директора, там обо всем и договоримся, придумаем, какую вам дать работу.
- Мне любую, - сказала Таня, - только там, где не слишком легко.
- Не слишком легко? Ну, эту просьбу вашу исполнить не слишком трудно. - Ярцев засмеялся, и Таня подумала: "Какие у него чудесные зубы…" - Ну, пойдемте, - сказал он.
В станочном цехе, куда Ярцев привел Таню, начался обеденный перерыв. Они шли вдоль второй линии станков. В конце, у фрезеров, толпились рабочие. По-видимому, что-то там произошло, потому что кто-то коренастый сонным скрипучим голосом кого-то отчитывал.
- Товарищ Шпульников, Токарева не видели? - спросил Ярцев.
Коренастый повернул к Ярцеву небритое унылое лицо.
- Токарев, Токарев… Да мне, Мирон Кондратьич, самому товарищ директор вот так нужны. - Он провел ребром ладони по собственному горлу и кивком головы показал на стеллаж возле станка. - С этими деятелями разобраться надо.
На стеллаже сидел молодой широкоротый парень с удивительно плоским бабьим лицом и заплывшим левым глазом. Поодаль, отвернувшись к стене, стоял другой - рослый и крепкий, с мускулистой шеей, с короткими, ежиком, волосами. Он обернулся, исподлобья глянул на Шпульникова и отвернулся снова.
- Я тебе, Новиков, говорю, тебе. Вот, - нудно и тягуче заговорил Шпульников, скобля ногтями шершавую щеку. - Еще раз говорю, вот… Должен был мне заявить, а не кулаки в ход пускать. Не трудколония тебе здесь. Понял? Не с блатным народом дело имеешь, вот…
Тот, кого называли Новиковым, вдруг круто повернулся и сжал кулаки так, что слышно стало, как заскрипела кожа на ладонях. Он шагнул вперед. Те, кто стоял поближе, посторонились, Шпульников переступил с ноги на ногу и на всякий случай попятился.
- Что здесь происходит? - строго спросил Ярцев.
- Нюрка Боков "норму перевыполнил"! - раздался тоненький девичий голосок. Послышался смех. Все посмотрели на парня с подбитым глазом.
- Вон директор идет, - сказал кто-то.
Вдоль прохода к станкам твердой грузноватой походкой приближался широкоплечий человек. Лицо его показалось Тане суровым. Может быть, это было от его щетинистых темных бровей и строгих складок в углах рта. Подойдя, Токарев отрывисто спросил:
- Что за базар?
Пока Шпульников, не переставая скоблить щеку, собрался открыть рот, чтобы ответить, вперед выступила пожилая женщина в халате и серой косынке.
- Разделить их, товарищ директор, надо, в разных сменах пущай работают, - сказала она, кивнув на Новикова и оглядывая с ног до головы сидевшего на стеллаже Нюрку Бокова. - Мы давно Костылеву говорим, а он и во внимание не берет. Этот вон тоже… Даром, что Нюркой прозвали. Харя, оно верно, бабья, да повадки зато, что у хомяка. У Новикова у Ильи две сотни без малого ножек стульных от фрезера к своему стеллажу переволок. На браке прогорел, так чужим горбом наверстать думал. А тот Аника-воин тоже… Ишь, разукрасил как: кулачище-то, словно утюг.
- Уберите вы от меня этих двух, Михаил Сергеич, - взмолился Шпульников, - только и делаю, что дрязги ихние разбираю, вот…
Токарев подошел к Бокову.
- Ну-ка, поднимитесь, Боков, - сказал он.
Боков сперва отвернулся, прикрыл рукою подбитый глаз, потом нехотя встал.
- За что это он вас?.. А?
- За что… - буркнул Боков, - известно, блатная привычка, - не поднимая головы и все еще заслоняя глаз, пробубнил Боков. - От зависти… что зарабатываю больше его.
- Но вы же украли у Новикова детали!
- Я свое взял.
- Позвольте, Михаил Сергеич, я разъясню, - вмешался Шпульников. - Заваруха эта у них вчера еще началась, вот… Боков по первому копиру фрезеровал и напортил сотни две… А Илька… Новиков то есть, откидал порченые от своего фрезера, не стал, в общем, пропускать, вот… Меня не спросил, сам распорядился, тоже мне хозяин! Я только недавно про это узнал, вот. Ну, у Бокова заработок за вчерашнюю смену и слетел. Он и попер у Новикова сегодня, благо оба по одному копиру фрезеруют, вот…
- Значит, Боков считает, что взял свое? - Токарев сделал ударение на слове "свое".
- Натурально, - буркнул Нюрка.
- А ну покажите работу, - Токарев подошел к боковскому стеллажу, принялся рассматривать сложенные на нем березовые ножки стула. Ножки были корявые, словно изгрызенные резцами, сделанные явно наспех. Токарев взял ножку из тех, что Боков перетащил к своему стеллажу от Новикова, поманил Шпульникова и Бокова пальцем.
- Скажите-ка, товарищ мастер, и вы, Боков, есть разница?
Ножка со стеллажа Новикова была аккуратной и гладкой. Боков косился на детали и молчал. Шпульников снова заелозил ногтями по щеке.
- У них и в выполнении разница ведь, Михаил Сергеич, - неуверенно заговорил он. - Боков, тот по девяти сотен прогоняет за смену, вот, а…