- Под ними голая правда: кто любит - не может быть несчастлив. Он богаче того, кого любят, и во много раз.
Она безнадежно взмахнула загорелой рукой:
- Значит, мы с тобой необыкновенные богачи. Миллионеры. Я-то во всяком случае.
- Да, - так обреченно вздохнул Петушков, словно богатство это давило на него.
- Ах, Анатик, - посочувствовала Филимон. - Наверное, у тебя вместо сердца - нетопырь. Серый, холодный, висит один в пустом чердаке…
Нет, ничего хорошего из такого разговора не получится - это Васька наконец-то понял, и ему захотелось спать.
- Ну, я пошел, - проговорил он.
- Иди, - не оборачиваясь, отозвался Петушков. - Дверь не запирай, я скоро.
Васька постоял, посмотрел, как они идут под тополями, то скрываясь в черной тени, то вдруг появляясь в голубоватом "дневном свете" ярких фонарей. Он ведет ее под руку, и пышный подол платья плещется вокруг ног, как будто оба они запутались в пене морской и никак не могут из нее выбраться.
"Венера, - подумал Васька, - кто она такая? И зачем ей эта пена? Только мешает".
Петушков и в самом деле пришел так скоро, что Васька не успел даже уснуть. Он сказал, что был у Грака. Там собрались все ближайшие друзья и соратники, но так как многие из них уезжают завтра утром, то засиживаться было некогда. Выпили по бокалу шампанского и разошлись…
"Не по одному, видать, бокалу", - подумал Васька. Никогда еще не видел он Петушкова таким нелепо оживленным и разговорчивым. Лежа в своей постели, он смотрел, как в чаше матового абажура бьется залетная серая бабочка. А Петушков рассказывает, кто и когда уезжает и куда, и где назначены встречи. Все это Васька узнал раньше Петушкова и потому почти не слушает.
Но Петушков, продолжая рассказывать, в то же время раздевается. В одних плавках он ушел в ванную, и оттуда послышалось такое восторженное уханье, какое может издавать только здоровый спокойный человек, стоя под холодным душем.
Когда он вернулся, Васька медленно проговорил:
- Никакой жизни мне без цирка теперь нет.
- Мне тоже, - ответил Петушков, яростно растирая полотенцем плечи и грудь.
- Пол подметать, зверям клетки чистить…
- Занятие превосходное для такого дурака, как ты. Значит, все, чему я тебя учил, побоку?
Ваське сразу стало нечем дышать. Его, как волной, накрыло, оглушило и выкинуло на берег. Всхлипнув, он уткнулся в подушку. Трудно было, больно было - не плакал. А тут откуда-то взялись слезы.
Сильная рука взлохматила его волосы.
- Ну что ты, дуралей. Что ты навыдумывал? Да я тебя и не отпущу никуда. Теперь мы с тобой навсегда братья по цирку. Представь себе афишу: "На манеже весь вечер братья Петушковы".
Повернув Васькину голову, он спросил:
- Ну, что ты?
- Филимона жалко, - всхлипнул напоследок Васька.
- А мне, думаешь, не жалко…
- Одна она. Плачет, наверное, сейчас. В этой своей… пене.
Почему Васька сказал про пену - он и сам не знал. Просто представилось ему, как совсем одинокая Филимон, расставшись с Петушковым, вбежала в свой номер и упала на кровать.
- Да, - проговорил Петушков, - в белой пене. - Он молча посидел на Васькиной постели, потом поднялся и, так же ничего не сказав, потушил свет. В темноте скрипнули пружины и наступила тишина.
Спит Теплый город у самого синего моря. Большие южные звезды заглядывают в распахнутые окна. Васька смотрит на них, слушает, как потрескивают каштаны, выпрыгивая из своих игольчатых скорлупок. Прошумев по узорчатым листьям, они гулко ударяются о землю.
Откинув одеяло, Васька укрылся одной простыней. Мысли его были такими же гладкими и отчетливо-упругими, как каштаны. Выскочит и, прошумев где-то в темноте, гулко стукнет о твердую землю. Выскочил Капитон, тупой, самодовольный базарный прощелыга. Выскочил и тут же провалился в темноту. Появился друг детства Володя Вечканов. Так он и не ответил на Васькино письмо. А вот и Тайка трясет своими косичками - попробуй, тронь! Хорошая девчонка, самостоятельная.
Наш город - сейчас там осень, колючий дождь стучит в стекла, и кружатся в воздухе желтые листья. Ох, как все это далеко!
Как давно все это было.
Глава седьмая
ПИСЬМА ИЗ СЕВЕРНОГО ГОРОДА
Из Северного города пришло необыкновенное письмо: четыре странички, заполненные смешными рисунками и грустными подписями. Снежков очень скучал, рвался домой, но его не пускали старые дела и новые заботы, Кроме того, нелегко расставаться с городом, где ты вырос как художник.
"Город, - писал он, - это не только дома и улицы, это прежде всего люди, друзья, знакомые и незнакомые, но которым известны не только твои картины и твое имя, но и твои дела". И тут же нарисованы дома, из окошек выглядывают человечки, они машут платками и некоторые плачут, роняя огромные слезы. И еще он писал, что очень боится, как бы мама и Володя не позабыли про него. Этого он не переживет, а если и переживет, то тогда женится на Елении и всех выживет из дома.
- Мама, посмотри: это он меня так нарисовал. А это Тайка с вывороченными ногами. А это, мама, ты! Какая-то уж очень красивая тут получилась. Как в кино. Мама, ты что?..
По случаю выходного дня мама затеяла генеральную уборку, для этого она надела старый розовый халат и волосы повязала синей косынкой. Володя считал, что это идет ей больше, чем все остальные ее наряды.
Когда она читала письмо, у нее дрожали губы, так что не поймешь, смеется она или собирается заплакать. Нет, улыбнулась и, обняв сына, проговорила тоненьким, девчоночьим голосом:
- Очень я его люблю, Володя. - Вытирая слезы, строго добавила: - Очень.
Володя тоже стер со своей щеки мамину счастливую слезу и пожал плечами:
- Ну и что же? Он самый лучший из людей.
Он думал, что сейчас мама тоже скажет про Снежкова что-нибудь хорошее, но она только задумчиво разглядывала смешные рисуночки и улыбалась. Он повздыхал немного, но сочувствия не дождался и вышел на улицу. Сидя на скамейке у ворот, он вспомнил то прекрасное время, когда болел свинкой и когда мама целиком принадлежала только ему одному.
Но этого ему оказалось мало. Для полного счастья нужен еще и Снежков.
Володя и сам прекрасно знает, какой хороший, какой необыкновенный человек достался ему в приемные отцы. И мама это прекрасно видит. Володя понимает, как далеко ему до Снежкова. Кто он такой? Обыкновенный человек и не очень хороший, если учесть его незначительные школьные успехи и неблаговидное поведение как в личной, так и в общественной жизни. Не за что его особенно любить, и даже мама это поняла сразу, как только появился Снежков и у них началась новая жизнь.
На смешной картиночке в письме Снежкова люди плачут, провожая его. Слезы льют. А если подумать, то ничего в этом нет смешного. С хорошим человеком трудно расставаться. Вот, когда Володя ненадолго исчез в неизвестном направлении, то мало кто горевал. Одна мама, наверное. Слез, во всяком случае, никто не пролил, а если и пролил, то разве что от радости - одним хулиганом в школе меньше стало.
Обидно, а что делать. Сам виноват.
Никогда прежде не думал об этом, и, конечно, от того что не было рядом Снежкова - родного человека. Были другие хорошие люди, но чужие, а тут свой, да к тому же отец.
А вечером, когда уроки уже были сделаны и Володя вышел во двор посидеть на крылечке, подумать о прошедшем дне, явился посетитель. И хотя калитка была такая широкая, что в нее мог бы пройти даже слон, этот посетитель прошел не сразу. Сначала он треснулся одним плечом, потом другим, словно с превеликим трудом продирался сквозь лесную чащу. Наконец, вырвавшись на простор, он остановился посреди двора и зыбким нетрезвым тенорком звонко оповестил о своем прибытии:
- Пришел Хорошун!
В это время мама в дальнем углу двора снимала с веревки высохшее белье и складывала его в корзину. Она продолжала свое дело, не обращая на нежданного гостя никакого внимания. А он, большой, ладный и, видать, очень сильный парень, стоял, покачиваясь и выкрикивая:
- Вот я пришел к тебе. Хорошун я…
- Володя, - позвала мама, - помоги мне.
Он подбежал к маме, стараясь держаться подальше от явно нетрезвого дядьки. Но мама пошла прямо и даже, проходя, толкнула его плечом.
- А, это ты? - спросила она, как будто только сейчас заметила Хорошуна. - А я подумала, что это еще за алкоголик? Раньше ты никогда не пил. Это что-то новое…
Хорошун шел следом и говорил отчаянным голосом:
- Твоя правда, не пил я никогда. Это ты меня так…
- Не болтай глупости. Я знаю, ты подумал, что если напьешься, так я сразу и отступлюсь от тебя?
Поставив корзину на крыльцо, мама села рядом.
- Не отступлюсь, и не думай. Не помогут тебе никакие хитрости. Очень ты прост для этого.
- Да зачем я тебе? Зачем? Для отчетности? Перевоспитано три целых двадцать сотых процента прогульщиков и пьяниц. А я еще не прогулял ни одного часа своей жизни и не пил сроду. Я хочу жить смирно. Почему нельзя?..
- Да живи ты как хочешь! А вот для чего? Поработал, поел, поспал. Как лошадь… А ты рабочий человек. Ты молодой человек, сильный, здоровый. Тебе сознательно жить надо, и даже весело.
- Значит, не будет мне от тебя милости? - спросил Хорошун, бессильно опускаясь на землю против крыльца. Сидел на траве, широко раскинув ноги, обутые в огромные кирзовые сапоги, и печально говорил:
- Злоба прошла, остался смех. - Он засмеялся и покрутил головой. - Такая ты вот с мой палец пигалица, а берешься меня сдвинуть. Ох ты, мать моя Евгения…
- Ну ты, осторожнее, - прикрикнула мама. - Тут дети.
- Да я смирный, ты знаешь. Сын?