И вот однажды собрался лечь на операцию мастер Ляховский, тот самый знаменитый Ляховский, что был у Матюшенки как бельмо на глазу - его смена постоянно занимала первые места, получала премии, и заливщики Ляховского поддевали Матюшенку - мол, уметь надо работать. Порой доходило до боевых действий, после чего Матюшенко форменным образом стонал: "Я этого не переживу. Не я буду, если мы этих живоглотов не обставим!" Потом орал на меня, я бегал высунув язык, старался, но, видно, чего-то главного в своей работе еще не понимал.
Ляховский уходил на два месяца, и мне сказали, чтобы я шел в его смену, а кого поставить вместо меня, думали, думали и решили - Матюшенко.
- Как ты считаешь, справится? - вызвал меня к себе начальник. - Как-никак двадцать лет в цехе, фронтовик, и образование все же - семь классов.
- А чего же, - говорю, - конечно, справится! - И стал хвалить Матюшенку - мол, признанный среди рабочих лидер, не пьет, не курит, ни разу не прогулял. Родственников за границей не имеет.
- Так-таки совсем... не курит? - высказал сомнение начальник.
- Ну, не то чтобы совсем... - и я посмотрел шефу в глаза.
- Ладно, - говорит он, - что ты мне поешь... Я свои кадры тоже знаю. Попробуем, деваться нам некуда.
Я никому не сказал об этом разговоре, велено было пока молчать, но, видно, начальник советовался и с другими людьми, потому что уже на другой день к Матюшенке стали подходить и спрашивать:. "А правда, Иван, что ты теперь у нас начальством будешь?" И одни вполне добродушно спрашивали, другие же - с издевкой. Одни говорили: "Ну, Иван, с тобой, мы смену Ляховского наверняка обгоним". Другие, отойдя в сторонку, ехидно посмеивались: "Если по выпивке - то это точно..."
Сам Матюшенко от таких расспросов розовел, скромно опускал глаза в землю.
- Да что вы, хлопцы, меня - мастером? Да какой же из меня мастер? Я и писать давно разучился, расписываюсь только в аванс и в получку. Да бросьте! Да брешут все. Да кто ж меня поставит. Да пошли вы все к черту! - А сам потом тихонько спрашивает у меня: - Ты не слыхал ничего такого?
- Какого?
- Ну, этого, что меня хотят мастером поставить? - и воровато оглядывается по сторонам.
- Слыхал, - говорю.
- Ну, что?
- А то, - говорю, - что я очень за тебя рад. Погляжу теперь, каким ты пастухом будешь.
- Нет, правда?
- Правда.
- Так у меня ж образования нету.
- А зачем тебе образование? - говорю. - Ты и так лучше всех все знаешь.
- Ну, все-таки...
И как подменили Матюшенку. В походке, когда он не бегал с ковшом вдоль конвейера, а шел, скажем, пить воду или в туалет, появилась солидность заслуженного человека, мыслящего широко и по-государственному и которому не безразлично, валяется ли под ногами огнеупорный кирпич или этот кирпич пойдет в дело, - нагибался и аккуратно клал кирпич в штабель. Оглядывался вокруг, выискивая, что бы ему еще поднять.
- Сколько ты алюминия в ковш бросаешь? - кричал озабоченно напарнику.
- А что, столько, сколько и ты, - моргал тот глазами.
- Да разве ж я столько? Если мы будем так расходовать, никаких материалов не хватит. Этот алюминий такие же люди, как мы с тобой, добывают. Уважать надо чужой труд.
И так далее. И хотя он по-прежнему на всякие расспросы отвечал: да бросьте вы, да чепуха все это, да зачем оно мне сдалось, - невооруженным глазом было видно: Матюшенко рад.
Как-то в конце смены его вызвали в партбюро и всё сказали: так, мол, и так, товарищ Матюшенко, возлагаем на вас надежды, думаем, не подведешь, оправдаешь, поможем. И все остальное, что говорят человеку в подобных случаях. Матюшенко заверил руководство, что не подведет. А когда кончили работу, помылись в душевой и переоделись, компания ближайших сподвижников героя прямиком отправилась в столовую мясокомбината - посидеть. Я тоже попал в число приглашенных.
Когда уже хорошо разогрелись - дело было зимой - и несколько поиссяк поток поздравлений в адрес новоиспеченного "бугра" - так, на манер грузчиков, стали уважительно звать Матюшенку, - он отодвинул от себя кружку с пивом и обратился к друзьям с тронной речью.
- Ну, хлопцы, - обведя собрание отечески добрым взглядом, сказал он, - теперь держись. Теперь мы этим жлобам из смены Ляховского покажем, как надо работать!
- Покажем, покажем! - загудели сподвижники. - А что, разве мы хуже, да мы с тобой...
- Прошу не перебивать. - Матюшенко постучал вилкой по стакану. - Сегодня у нас какое число? Ага, вот, значит, с первого и начнем наступление по всему фронту. Двадцать плавок в день! Не меньше! А то и все двадцать две. Не-ет! Вы слушайте меня, я знаю, что я говорю. Не выйдет... Все выйдет! Давайте проанализируем, что нам мешает работать. Правильно: плохая организация труда. Руки нет! Ты не кривись! - не глядя, мотнул головой в мою сторону. - Ты неплохой парень, но работать ты не умеешь и еще не скоро научишься. Ты - зелень. В чем твоя беда: не в том даже, что ты плохо дело знаешь, а в том, что ты плохо знаешь людей. А к людям подход нужен. Под-ход!
- Правильно, подход, подход, - опять загалдели сподвижники, заглядывая "бугру" в глаза. - Если хороший подход...
- Вот-вот, если правильно подойти к человеку, он для тебя все сделает, он тебе, если хочешь знать, горы передвинет!
- Передвинем, передвинем! - гудел дружно народ и подходил к "бугру" с полными кружками; потом тянули пиво, жевали какой-нибудь обглоданный рыбий хвост, сплевывая на стол кости.
- А я людей знаю, - вытерев ладонью губы, продолжал Матюшенко. - Потому что в этом цеху - двадцать один год. И меня люди знают. Мне с народом не надо искать общий язык. Так я говорю, хлопцы? Так. Почему мы разливаем за день шестнадцать плавок, а не, как Ляховский, восемнадцать или даже больше? А потому: прогулы, опоздания, пьянка!
- Металлолому не хватает, - подсказал кто-то. - И это, ковши некому набивать.
- Чепуха! Металлолому... Я вас завалю металлоломом. Все зависит от шихтовщиков, а они у него, - кивает в мою сторону, - полсмены сидят. Но у меня - не засидятся. Я так: сказал обеспечить смену металлоломом - и точка! Пять раз повторять не буду. А что касается набивщика ковшей - иду прямо к директору завода.
- Правильно! Так и надо! А то они только деньги получают, а делать ничего не хотят.
- А что, иду к директору завода и говорю: не дадите еще одного набивщика - я останавливаю смену. Говорю это в последний раз. Я вам не мальчик. Людям кормить семьи надо, а они по полсмены без работы стоят. И остановлю! Мастер имеет такое право. Пусть знают.
- Правильно! А то они все на ставке, а мы сдельно!
- Они ж этого не понимают!
- Не понимают! Они думают...
Они - это те, кто не с нами, а как бы против нас, в основном все наше и ваше начальство, начиная со школьного физрука и кончая... Но конца начальству, как известно, нет: над каждым начальником есть еще начальник, над тем - еще, и так далее, и так далее, до самого неба; на небе летает космонавт, но и у него, надо думать, начальников - собьешься считать. Бывают очень хорошие начальники. Но в кругу Матюшенки и его друзей считают, что хороший начальник - это тот, которого за какую-то провинность уже сняли, он станет теперь с тобой в один ряд, возьмет лопату и примется копать, а ты ему с любовью скажешь: "Будешь теперь знать, как люди хлеб добывают".
- Но главное все же, хлопцы, - Матюшенко опять позвенел вилкой о стакан, - вот это самое дело... - И вздохнул.
- А что такое? - хлопцы настороженно переглянулись.
- А вот это самое... Вот этого, хлопцы, я вам прямо говорю: больше не будет. В рабочее время - ни-ни-ни. За воротами ты там хоть залейся - слова не скажу, а на работу приди трезвый.
- Так как же это можно, Иван? - уставился на Матюшенку Витя Бричка.
- Что - можно? - не понял тот.
- Ну, это, хоть залейся, а приди трезвым.
- Хи-хи, - послышалось за другим концом стола.
Матюшенко разозлился:
- Ты мне не придирайся к словам! Как знаешь, так и приходи. А пьяного я тебя к работе больше не допущу! Так и знай.
- Вот гад, - сказал Витя Бричка и сплюнул.
А Матюшенко невозмутимо продолжал:
- Пора честь знать - головы уже седые. А то в результате: лом не завезли, свод на печке не поменяли, кран стоит, а электрик в это самое время в столовой пьет пиво.
- Что и говорить, - поддакивали, пряча друг от друга глаза.
- А как же, я ведь это все вот так знаю. Я на заводе двадцать пять лет.
- Двадцать один, Иван.
- Какая разница. Я разгильдяйства не потерплю. Зажму в кулак - не пикнешь. Зато теперь все деньги ваши будут. Я...
И он уже откровенно хвастался, хлопал меня по плечу, расписывал, как все у него хорошо пойдет, как он все наладит, и напирал главным образом на то, что меня не слушаются люди потому, что я черт знает кто, а он плоть от плоти народа, на заводе двадцать пять лет или даже не двадцать пять - все тридцать (его уже никто не поправлял) и авторитет у людей ему автоматически обеспечен.