- Пусть мой тост не покажется странным, но я желаю молодым огня и воды.
Удивленные гости перестали стучать вилками и с недоумением скрестили взгляды на Бурове, ожидая разъяснения. Буров оглядел всех сидящих за столом иронически, встал, повернулся к жениху и невесте. Сказал с нравоучительной торжественностью:
- Огонь - беда, и вода - беда, а пуще беды - без огня и без воды.
Из ресторана вышли, когда было уже темно. Прошел дождик. Асфальт блестел под фонарями, и молодая зелень блестела тоже. В пруду, на широкой воде, словно опавшие листья, покачивались желтые блики света. Пахло свежестью, ночью, весной...
Буров спорил с кем-то о Кафке. Викин папа оценивал возможности футбольной команды "Спартак" на получение золотых медалей. По какому-то поводу смеялась Настенька Шорохова.
Митя вел под руки меня и Вику. Вика сказала:
- Ты знаешь, он какой. Ты можешь его поздравить еще раз. Вчера Митю приняли в партию.
- Поздравляю, - сказала я. - Только не зазнавайся. Скоро и меня сможешь поздравить...
- Вот это да! - воскликнула Вика. - Вот на ком тебе нужно было жениться. Идеальная, высокоидейная, современная супружеская пара. Звучит?!
- Звучит, - согласился Митя. Наклонил голову ко мне: - Может, разведемся и попробуем?
- Никак нельзя.
- Почему?! - с деланным возмущением произнес Митя.
- Мы с тобой идейные, хорошие люди. А хорошие люди живут не для себя.
- Как верно ты сказала, - вздохнул Митя.
И мы втроем засмеялись громко-громко, привлекая внимание всей остальной компании.
6
- Стихийность и сознательность характеризуют отношение между...
- Нет, нет, - перебивает меня Буров, поворачивается на бок, пружины матраца скрипят под ним громко. - Не опускай главного: категории исторического материализма...
- Стихийность и сознательность - категории исторического материализма, характеризующие отношение между объективной исторической закономерностью и целенаправленной деятельностью людей. Под стихийностью разумеется такой ход общественного развития, когда...
За тюлевой занавеской и лето, и ночь, и горький запах отцветших тополей над улицами, вытянувшимися пусто... Ошалело буйствует соловей...
- ...когда его экономические и социальные законы не осознаются людьми, не находятся под их контролем и зачастую действуют с разрушительной силой природных стихий...
О, студенческая сессия!!!
7
Из распахнутого окна соседнего дома доносилось шаловливо и грустно:
Нагадал мне попугай
Счастье по билетику.
Я три года берегу
Эту арифметику.
Любовь - кольцо,
А у кольца начала нет и нет конца.
Любовь - кольцо.
У кого кольцо. А у меня свобода. От мужа и от работы. На доске приказов можно прочитать кому не лень, что мне, как студентке-вечернице, положен тридцатидневный экзаменационный отпуск.
Буров проявил чуткость: на месяц освободил от своего присутствия. Не думаю, чтобы мамочка лелеяла его и кормила чем-нибудь другим, кроме кофе. Но считалось, что там, на Кропоткинской, он не только "пишет вещь", но и снимает с меня "часть бытовых хлопот". Я вновь почувствовала себя свободной, впрочем, не одинокой. Из института каждый раз меня провожал кто-нибудь из однокурсников, чаще всего парень по имени Леша: длинный, игравший в баскетбол за какую-то сборную. С командой он объездил чуть ли не всю Европу, был даже в Южной Америке, кажется, в Бразилии. Подарил мне блок жевательной резинки: на вкус она была противной, как зубная паста.
С Лешей, как говорится, нужно было держать ухо востро, потому что он слишком вольно и, как признавался, современно понимал смысл супружеской верности, уверяя, что если двум людям сегодня хорошо, то и третьему не может быть плохо. Под третьим он имел в виду конечно же Бурова.
Моя наивность объяснялась двумя причинами. Во-первых, я очень рано вышла замуж, не дружив до замужества ни с одним парнем. Во-вторых, мне и в голову не приходило изменять Бурову, поэтому я не считала зазорным появиться возле дома в сопровождении мужчины и постоять с ним в подъезде пятнадцать - двадцать минут.
Итак, июнь... Поздний вечер. Но небо не черное, а серое, словно предрассветное. Я и Леша сидим на скамейке возле моего дома. Была такая скамейка, как раз в проходе к подъезду. Над ней кусты сирени. Цветы, разумеется, оборваны. Зелень есть. Густая. Рука Леши обнимает меня за плечи. Время от времени я сбрасываю его руку. Но это, как сказал бы Буров, сизифов труд.
Леша рассказывает про какого-то парня на Западе, который в целях рекламы съел автомобиль - шестицилиндровый "холден" - и заработал 20 тысяч долларов. Леша не такой умный, как Буров. Может, поэтому, слушая его, отдыхаешь.
- В Италии есть хохмачи, - рассказывал Леша, - которые ходят по укромным местечкам с фотоаппаратами и магнитофонами. Щелкают влюбленных на пленку, записывают вздохи, охи... А потом гони монету. Иначе покажем все это папе, маме, мужу... Смотря кого застукают.
- Это называется шантаж.
- Бизнес! - в голосе у Леши не осуждение, а просто смех. Интересно, смог бы он вот так ходить с магнитофоном и фотоаппаратом?
Я вижу Бурова. Он идет мимо нас в своих очках, о чем-то думает, опустив голову, и, конечно, не видит, с кем и где сидит его жена.
- Здравствуй, Буров, - говорю я.
Леша поспешно снимает руку с моих плеч. Очень поспешно. Можно подумать черт знает что.
- Хороший вечер, - говорит Буров, всматриваясь в нас, - теплый и хороший.
- Стопроцентное совпадение мнения, - я заведомо говорю буровским языком. Все-таки мне нравится злить его. - Сразу видно, что мы муж и жена.
- А этот товарищ кто? - вкрадчиво спрашивает Буров.
- Мой друг, Леша.
Леша нескладно поднялся, выпрямился, стал длинным и тонким, как спица. Сказал:
- Здравствуйте, - протянул руку.
Но Буров не подал руки. Отступил на шаг, чтобы рассмотреть лучше, чуть присвистнул:
- Полагаю, что друг Леша баскетболист.
- И мой сокурсник.
- Сокурсников не выбирают, сокурсники проходят по конкурсу, - нравоучительно изрек Буров.
- Выбирают мужей и друзей, - пояснила я.
- Верная мысль! - живо откликнулся Буров. Ему уже трудно было скрывать раздражение. - Не подняться ли нам в комнату и что-нибудь выпить? В холодильнике есть коньяк.
- Мне нельзя, - сказал Леша. - Спортивный режим. За выпивку наказывают строго.
- За свидание с чужими женами - нет?
Леша не ответил. Возможно, он думал, нужно ли драться? А возможно, просто, не знал, что сказать.
- Иди домой, Леша, - решила я. - И больше не провожай меня. Мой муж ревнует.
- Глупости, - сказал Буров. - Каждый человек свободен и волен поступать по своей совести и разумению.
- Спокойной ночи, - сказал Леша и, ссутулясь, ушел.
Я продолжала сидеть на лавочке. Ночь была теплая, воздух легкий, и сидеть было хорошо. Буров закурил, потом сел рядом. Спросил:
- Ты влюблена в этого мальчика?
- Сумасшедший, - усмехнулась я.
- Тогда все в порядке, - сказал он нормальным голосом. - Только обниматься лучше не под соседскими окнами, а в подъездах.
- В подъездах пахнет кошками.
- Вот об этом я не подумал.
- Нервишки.
- Может, и нет... У нас найдется, чем поужинать?
- Если ты принес.
- Я ничего не принес.
- Тогда вот только плитка шоколада. Угостил Леша.
- Сойдет, - сказал Буров, срывая обертку. - Калории... Как успехи?
- Всегда со мной. Два экзамена скинула. На четверки.
- Норма... А я, между прочим, по делу.
- Думала, по сплетням.
- Нет. По делу. Завтра тебя будут принимать на парткоме.
- Опять экзамен.
- Какой экзамен! Там все свои.
- Когда чужие - лучше. Завтра купи мне, пожалуйста, все утренние газеты.
- Газеты нужно читать каждый день.
- Буров, почему ты всегда и все говоришь правильно?
- Потому что я не играю в баскетбол.
- Зря. У тебя были бы крепче руки.