Они вошли в правление колхоза. Два дюжих мужика сидели у дощатого стола возле затворенных окон и под отчаянный мушиный звон сражались в шашки. Вместо фигур на доске лежали зубчатые металлические крышечки от пивных бутылок.
Ключарев поздоровался буднично, без наигранной начальственной бодрости, оглянулся, сморщившись, ногой отшвырнул окурки.
- Нет Блищука?
- Нет, товарищ секретарь.
- А вы играете?
- Играем.
- Дежурите?
- Дежурим.
- Стережете дом? Убежать может? Давайте и я с вами сыграю, раз нет у нас в такую горячую пору другого занятия, - помолчав, предложил он.
Игроки нерешительно вздохнули и расставили пивные жестянки.
- Значит, сколько выпил председатель, столько и фигур?
- Да не… - виновато возразили игроки. - Здесь больше от ситра!
- Играли серьезно, страстно. Женя присела в сторонке на скамью и тоже невольно следила, вдумываясь в каждый ход…
Первую партию Ключарев проиграл. И хотя Блищук уже пришел и стоял тут же, у доски, подбадривая игроков, он вновь расставил шашки и вторую партию свел вничью. Ободренный миролюбивым настроением секретаря, Блищук предложил ему весело:
- Что с Максимом? Со мной сыграйте…
Но Ключарев уже встал и прошел в соседнюю комнату - кабинет председателя, где на бревенчатых стенах, кроме похвальных грамот под стеклом и в рамочках, висело несколько пышных снопов льна. Бубенчики головок чутко вздрагивали от тяжести шагов.
- Ну вот, Блищук, хочу знать, долго ты еще с нами будешь в прятки играть? - негромко сказал вдруг Ключарев. - Половину хозяйства разорять, а из другой рекорды выколачивать? - И, не дав ничего возразить, спросил: - Сколько в этом году дашь на трудодень деньгами?
- Думаю…
Блищук осторожно повел глазами в сторону Жени: мол, неизвестно мне, кто такая.
Женя безразлично отвернулась к окну и принялась разглядывать колодец с длинным журавлем, пепельное небо…
- В Братичах всего двести восемьдесят хозяйств, доход получили восемьсот сорок тысяч, миллионерами не стали, а на трудодень колхозникам дали больше.
- Так мы ж еще зерном…
- Когда было последнее общее собрание?
- В мае. В середине.
- Итоги за полугодие обсуждали с колхозниками?
- Нет… ревизионная комиссия…
- Скот продавали?
- Да…
- А с общим собранием не согласовали?
- Так это самое легкое дело, - оживился Блищук. Стремительные вопросы Ключарева, жесткий тон, видимо, сбивали его с толку. Ему хотелось отдышаться, обрести привычное спокойствие. - Самое легкое дело, - повторяет он. - Собрание против не пойдет. Если я скажу: продадим тысячу голов, - все крикнут "добре!"
Женя невольно оборачивается: такая недобрая звенящая тишина настала вдруг в комнате. Блищук и Ключарев сидят друг против друга, как на поединке, за лохматой байковой скатертью.
Какое лицо у Ключарева! Словно Женя увидела его в первый раз. Глаза сужены и остры, как лезвия, но самые различные выражения тенью облака проходят по нахмуренному лбу и в уголках рта. Досада, гнев, странная жалость, стыд за другого человека… Жене казалось, что он вот-вот обрушится на Блищука, багровея от ярости, как тогда на старика-сторожа, у карантинного поста.
А он сказал совсем тихо:
- Значит, на вас одном колхоз держится? Без вас, Блищук, все бы прахом пошло?
Они замолчали на несколько секунд. Ключарев посмотрел на Женю рассеянным взглядом, как на пустое место, и перевел взгляд дальше, на окно.
- Сколько заготовлено торфу?
- Уже девять тысяч тонн, - оживая, вскинулся Блищук. - Накопали столько, что на весь район хватит!
Ключарев тяжело встал:
- Хорошо, едем. Посмотрим.
Жене он сделал рукой неопределенный знак: "Ну что ж, мол, идемте пока с нами. До вас еще очередь не дошла, как видите".
Женя торопливо побежала к машине.
Болото было густозеленое, перепаханное черной канавой.
- Туда не проехать, - забеспокоился Блищук, - завязнет машина.
- Ничего. На "победе" не проедем - пешком пройдем.
Он перепрыгнул канаву - сапоги его по головку ушли в мокрую мягкую почву - и, обернувшись, видя, как Женя тоже уже примеривается перескочить, сказал не ей, а скорее ее нарядным белым босоножкам:
- Обождите здесь.
Женя послушно осталась на месте, провожая Ключарева только глазами. Райкомовский шофер Саша, флегматичный парень, вышел на травку поразмяться. Из кармана достал яблоко-скороспелку и надкусил его с хрустом. Брызнул белый сок.
Было уже далеко за полдень, что-то жужжало в воздухе или в Жениных ушах. Она опустила голову на руки и закрыла на мгновение глаза, под ложечкой у нее сосало…
- У вас нет еще одного яблока?
…Когда они уже оба согласно ели черный, круто посоленный хлеб, заедая его сладкими яблоками, повеселевшая Женя спросила:
- Ведь Большаны у вас лучший колхоз? Мне так в области говорили.
Саша неопределенно повел плечами:
- Лучший. Конечно.
- А скажите, - доверительно проговорила Женя, - скажите, почему он так ругает председателя?
Саша, чуть прищурившись, посмотрел туда, где на бледном небе, выцветшем от солнца, как старая фотография, маячили две фигуры: в высоком зеленом картузе и защитном френче - Ключарева, и юркая, в черном распахнутом пиджаке, - Блищука.
- Ругает! - лениво сказал Саша. - Разве так его за его художества еще будут ругать? Барон такой завелся! Грузовики гоняет, как такси, в Городок! На одном сам, на другом - счетовод, вязочку льна везут сдавать, чтоб в газете про них написали поскорее!..
Ключарев и Блищук к машине возвратились молча, с одинаково насупленными лицами. Садясь рядом с Женей, Блищук снова опасливо посмотрел на нее, но сейчас же отвернулся. Лицо у него было упрямое, тусклые, оловянного цвета глаза смотрели не мигая.
…На птицеферме, к которой Блищук шел очень неохотно, косясь в сторону и сбивая подобранным прутом высокие головки трав, Женя увидела приземистый сарайчик. В загоне, за загородкой, сидел инвалид и, помахивая веточкой, гонял несколько десятков разноперых бесхвостых цыплят. Они яростно копались в сухой земле, обильно посыпанной половой.
- Пшеницей кормим, творогом, - и здесь прихвастнул Блищук, мельком оглядывая свою "куроферму". - Утя у нас лучше.
Ключарев кинул на него досадливый, насмешливый взгляд.
- Что им пшеница? Им черви нужны, минеральная подкормка. Глубынь сколько от вас? Девять километров? Почему не послать туда воза с ребятами? Пусть корзинами ракушек насобирают. Потом над паром подержать, створки раскроются; даже свиней кормить моллюсками можно. А ты кур на одну пшеницу посадил. Тебя на печку посади да одним медом корми, хорошо?
- Я не люблю мед, - буркнул Блищук, скучно глядя в сторону.
- А сало любишь? Так и одного сала не захочешь.
- С курами мы сделаем. Это можно…
- А свиноферма? Стыдно идти. Вот что, завтра твоя машина в Городок пойдет?
- Лен повезем сдавать, - веско ввернул Блищук. - Обязательно пойдет.
- Так ты сделай крюк, подскочи в Братичи - не миллионеры, - посмотри на свиней, перейми опыт.
Блищук вдруг сверкнул глазами.
- Не поеду. Еще лучше сам зроблю, - самолюбиво сказал он.
Над гладкой, повитой горьким дымком костров водой большанского озера неумолчный стук: на деревянных терницах женщины треплют лен. В воде, как в волнистом зеркале, отражаются их фигуры в полный рост, словно плывут и все не могут уплыть красные кофты, белые платки…
Женщины поздоровались с Ключаревым, повернув к нему лица. Красные, как рябина, бусы вместе с капельками пота сверкали на их загорелых шеях.
- Ничего, что трудно, товарищ секретарь, большанские работы не боятся! - задорно сказала одна, тряхнув головой. - Мы на поле идем, не спрашиваем, когда солнце зайдет, а говорим: "Хоть бы день дольше!"
- Интересно, чем отличается эта картинка от доисторической? - слегка задыхаясь от крутого подъема (они поднимались по косогору на мост), сквозь зубы проговорил Ключарев. - Что тогда единоличники сеяли, а теперь колхозом? А если при первобытно-общинном строе, то ведь тоже была общая земля. Разве только Блищука в председатели не выбирали… Ну? Почему льномялку не купишь?
- А где ее взять?
- В Городке, на базе.
- Какие колхозы их мают? - хмуро, почти высокомерно спросил Блищук.
- "Советский шлях", "Имени Чапаева"… Да что ты маленьким прикидываешься, Блищук! Ты же все это лучше меня знаешь. Разбазариваешь трудодни. Думаешь премиями пыль в глаза пустить. Перерос тебя колхоз, вот что, а ты тормозишь сегодня, хотя вчера еще создавал его своими руками, - сурово сказал Ключарев.
И что-то в его тоне было такое, от чего Блищук впервые вскинул глаза с откровенным испугом.
- Товарищ Вдовина останется пока у вас, - сказал Ключарев, уже держась одной рукой за дверцу машины, и мимолетно обернулся в сторону Жени. - Через неделю подъеду, если пожелаете, еще глубже отвезу.
Не протягивая руки, он кивнул на прощание и, садясь в машину, нагнул голову, снял картуз. Поперек лба шла коралловая полоса от околыша.
"Какой твердый околыш", - подумала вдруг Женя, грустно следя за тем, как тает на дороге пыль, поднятая "победой". Нехотя она обернулась к Блищуку - и не узнала его! Председатель стал словно выше ростом: такими властными, полными достоинства и важности сделались все его движения.
- Пройдемте в правление, - пригласил он. - Расскажите, какое у вас дело. Максим, чемодан! - крикнул он не оборачиваясь.