- Как понять? - говорил Герасим Ильич. - Вот как понять… Пошли, пошли! - Он шагал быстро и широко, размахивая рукой, увлекая за собой собеседников. В конце блока делянок он остановился. - Видите, Филипп Иванович? Колышки видите в гнездах кукурузы?
- Вижу.
- На конец каждого колышка нанизана картофелина и - зарыта в почву на четыре-пять сантиметров. Мы рекомендовали в свое время, и я, заметьте, подписал ту рекомендацию: для борьбы с проволочником на овощных и кукурузе использовать картофель. Проволочник любит вгрызаться в мякоть картофелины. А через день-два картофелина извлекается из почвы с этим колышком. Проволочника уничтожают. Так мы рекомендовали. И были уверены, что это хорошо - оградить линией картофеля пятна, зараженные проволочником. Даже два колхоза подтвердили это на семенных участках овощных… Ну конечно, благодарили и… все прочее…
- Никак не пойму, при чем же здесь "подрубание" самих себя? - спросил Филипп Иванович.
- Ну какой же вы нетерпеливый! Смотрите соседнюю делянку. Здесь в почву внесен гексахлоран - и нет проволочника. Совсем нет! Агроном Московской области Крутиховский установил: гексахлоран - спасение от проволочника, а урожай при этом увеличивается на двадцать процентов. Вот мы провели его исследования. И что же: мои четырехлетние исследования покатились к чертям! Идея Крутиховского отрицает мою начисто. И я рад этому. - Герасим Ильич неожиданно обернулся к научному сотруднику и сказал: - Понимаешь, Коля, очень рад этому отрицанию. Мы с тобой проверили данные Крутиховского и тем самым подрубили самих себя. И радуемся. Правда же?
- Да, правда, - с улыбкой ответил Коля.
Герасим Ильич обратился к Филиппу Ивановичу:
- Вот мы с Колей решили: часто бывает так, что новое в исследовании заключается в отрицании предыдущего исследования, опыта, эксперимента. Так, Коля? - Он толкнул его локтем.
- А судить его будем? - спросил Филипп Иванович у Масловского, подмигнув Коле.
Герасим Ильич прямо-таки отпрянул от Коли, надвинул шляпу поплотнее и повторил строго:
- Я еще намылю ему шею. - И пошел вдоль делянок второго блока. - Он у меня еще узнает кузькину мать… "Директор, директор". Может быть, тебе Чернохаров прикажет?.. Я вам! - Грозил он на ходу кому-то.
Филипп Иванович дернул за рукав Колю и тихо сказал:
- Оставьте его на минутку. Дайте успокоиться. Я его знаю.
- А вы откуда?
- Агроном колхоза. Кончал когда-то этот же институт. А вы давно у Герасима Ильича?
- В прошлом году окончил. Ну… он и оставил меня здесь.
- Счастливый вы человек, Коля, - сказал Филипп Иванович.
Герасим Ильич ходил, ходил и как-то сразу, неожиданно, остановился невдалеке. Потом крикнул:
- Эй вы, заговорщики! Идите сюда.
Когда "заговорщики" подошли, он спросил у Коли:
- Это вы заборонили пар после дождя?
- Я.
- Кто приказал?
- Никто. Сам решил.
- Молодец. Правильно. - Он помолчал чуть и добавил: - Впрочем, путайте, ошибайтесь, но… не очень сильно ошибайтесь… Не так, как с сорняками…
Солнце совсем опустилось к горизонту. Повеяло прохладой. Растения на делянках навострили верхние листочки, слегка опущенные днем; от делянок на дорожки легла короткая тень. Герасим Ильич застегнул плащ, окинул взором поле, посмотрел на Колю, на Филиппа Ивановича; потом взял в горсть клинышек бородки и, задумавшись, повторил:
- Ладно. Ошибайтесь. Но… не очень сильно.
Через несколько минут они были в квартире Герасима Ильича. Сели на диван рядом.
- Ну, рассказывайте, какие новости в колхозе?
- Новость на всю волость - сняли меня с работы. Уже я не колхозный агроном.
- Что?! - воскликнул Герасим Ильич. Он вскочил и заходил по комнате, говоря: - И какова же причина? Впрочем, можете не отвечать на этот вопрос. Все ясно… Все ясно… Ясно, - повторял он, взявшись за клинышек бородки и продолжая ходить из угла в угол. - Агроном, ненавидящий рутину и консерватизм в агротехнике, оказывается "опасным" человеком. Все ясно, все ясно… Но все-таки расскажите.
- На свой риск перенес травы в пойму, получил огромный урожай сена, а полевой севооборот сделал не двенадцатипольный, а шестипольный… Соединил по два поля в одно. Увеличил площадь зерновых на двадцать процентов. И вот "за игнорирование травопольного севооборота, за самовольство и анархизм в агротехнике (так и записано), за нарушение агроправил"… освобожден.
- И что же вы теперь?
- Что ж, из колхоза не пойду.
- Но жить-то надо чем-то?
- Нашел работу. - Филипп Иванович положил на стол приказ Карлюка, - Вот, опыты буду ставить в колхозе. - Он внимательно следил за выражением лица Герасима Ильича, пробегавшего глазами бумагу.
А тот поднял глаза и удивленно, так, что густые брови вскинулись на лоб, спросил:
- К Карлюку? Вы?.. Не понимаю. Вы сошли с ума!
- Я буду иметь возможность ставить и свои опыты!
- Ах, та-ак!.. Пожалуй… Это мы подумаем… Вы еще не сошли с ума… Но вас нагрузит Чернохаров "по линии Карлюка" так называемыми производственными опытами.
- Уже все - не нагрузил. - Филипп Иванович рассказал о событиях последних двух дней. - Не доверяет мне Чернохаров, - заключил он.
- Тогда Карлюк вас просто-напросто уволит. Все, кто мешает "массовому внедрению" исследований Чернохарова, из системы научно-исследовательских учреждений увольняются. И скажу прямо: иногда с большими… неприятностями, мягко выражаясь…
- Не уволит, - уверенно перебил Филипп Иванович.
- Откуда такая уверенность? Вы забыли, как "избивали" меня, обвиняя в менделизме, морганизме и прочих смертных грехах? - Герасим Ильич все больше волновался. - Вы многого не понимаете. Чтобы защитить свою диссертацию, мне пришлось ехать в другой город. Но все-таки и туда приехал Чернохаров в качестве неофициального оппонента. Более пятнадцати лет готовая диссертация, обошедшая все столы в некоем научном учреждении, пролежала без движения… Нет, вам надо уходить самому… Но…
- Но бросить колхоз сейчас я не могу. Это значит согласиться с обвинениями, поставить крест на всем, что сделано мною в поле, согласиться с тем, что не нужны радикальные изменения, согласиться с тем, что все колхозники будто бы уже живут богато. Не могу!
- Да. Это правильно. Но ведь вас же…
- Не уволит, - еще раз повторил Филипп Иванович с еще большей уверенностью.
- Послушайте, где вы добыли такую самоуверенность? Когда уверенность переходит в самоуверенность - это плохо. Вы уже не так молоды, вам уже около сорока, а утверждаете как-то так… Мой жизненный опыт подсказывает совсем другое… Да что же это я? Вот так принял гостя! Мария Степановна! Мария Степановна! Милая Мария Степановна! Вы там чего-нибудь того-этого…
- И того есть и этого есть, - ответила Мария Степановна, входя с подносом, на котором, кроме всего прочего, по-хозяйски занимала главное место бутылка коньяку.
- Ну, Филипп Иванович! - весело сказал Герасим Ильич. - Теперь о делах, о науке, о колхозах - ни слова! Только на веселые темы.
Они сели за стол. Выпили за "докторскую". Поговорили о рыбной ловле, вспомнили какого-то необыкновенного сазана, который ломал и рвал снасти, но наконец был подведен к лодке и все-таки… ушел, подлец.
- Вот какой был! - восклицал Герасим Ильич, показывая руками, - Царь-сазан! Выдающееся явление среди сазанов!
- А помните, как вы с лодки-то?
Оба рассмеялись.
- И главное в чем, - сквозь смех говорил Филипп Иванович. - Сам-то в воде - в одежде барахтается! - а сам кричит: "Шляпа! Моя шляпа где?" А шляпа-то в лодке осталась.
Бывает так, встретишься с человеком и не сразу его поймешь. Но вот он засмеется искренне и неподдельно, от всей души, и сразу полюбишь такого человека. Есть в настоящем смехе что-то такое, что открывает дверцы в тайники человека.
Филипп Иванович уже видел подергивание живота Чернохарова, выражавшего этим приемом смех, и именно поэтому-то он еще больше любил Масловского в тот вечер, когда они ужинали вдвоем.
Посмеялись-посмеялись собеседники, отдышались, покачали головами.
- Ну и ну, - произнес Герасим Ильич.
- Прочистили мозги, - заключил Филипп Иванович.
- Посмотрел бы на нас Чернохаров!..
- А ну их! - махнул рукой Филипп Иванович.
- Кстати, давайте-ка посмотрим тематику Карлюка. Мне кажется, там больше чернохаровского.
Филипп Иванович достал программу опытов, врученную ему при назначении, и они углубились в изучение тем, забыв, что решили не говорить о делах.
- Так, - начал первым Герасим Ильич, читая отдельные темы вслух. - "Посев пшеницы яровизированными и неяровизировапными семенами". Не ново: два десятка лет испытываем яровизацию. Ну-ка, что тут еще?.. "Подзимний посев яровой пшеницы…"
- Вы смотрите десятую тему, - предложил Филипп Иванович, улыбаясь.
- Десятая, - читал Герасим Ильич, - "Экономические обоснования скармливания овощных конскому поголовью". Он бросил тематический план на стол и, как обычно в волнении, заходил по комнате, засунув пальцы в карманы жилета. - И это все в то время, когда вопрос о кормовой базе для всех животных, а не только для лошади, надо решать немедленно и радикально: силос, зерно, сено.
- Все возможно! - Филипп Иванович засмеялся. - Тысячу лет известно, что лошадь любит свеклу, но редька - тоже ведь овощная культура. Э, была не была! А не заняться ли мне испытанием скармливания редьки жеребятам?
- А чеснока - коровам, - добавил Герасим Ильич.
- Предана забвению вечная истина: "лошади едят овес". Вот и надо искать заменители…
Герасим Ильич улыбнулся, но улыбка погасла сразу же. Он спросил:
- Как это там у него?.. "Что ест конь…" и как дальше?