Глава четвертая
Враг на горизонте
На другой день Филипп Иванович Егоров пришел к профессору Чернохарову. Профессор только вчера прибыл из Одессы, где участвовал в качестве оппонента в защите докторской диссертации доцентом Масловским. Как показалось Егорову, Чернохаров был несколько взволнован - он ходил по кабинету.
- Разрешите? - спросил Филипп Иванович, приоткрыв дверь.
- Гм… Конечно. - Он с некоторым недоумением посмотрел на вошедшего, остановившись в дальнем углу комнаты.
- Здравствуйте, Ефим Тарасович!
- Приветствую вас, дорогой! Приветствую вас!
Такое же приветствие произносил и Карп Степаныч Карлюк. И это не случайно. Он просто-напросто подражал Чернохарову.
Заметьте, Ефим Тарасович слово "дорогой" употреблял, приветствуя и знакомых и незнакомых, а Карлюк прибавлял это слово только при обращении к знакомым, так как считал, что называть незнакомого "дорогой" позволительно будет не раньше, как после защиты докторской диссертации.
- Позвольте… С кем имею честь?.. Гм… (Короткое, отрывистое мычание часто завершало мысли профессора.)
- Егоров. Помните? Ваш ученик.
- Егоров? Ученик? Ах, да! Его-оров!.. Егоров?.. Не помню.
- Тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Вместе с Карлюком кончали.
- Постойте, постойте! Это не у вас теленок… изжевал тетрадь по учету урожая? Гм…
- Нет, не у меня. Мне только подсунули. Карлюк подсунул изжеванную.
- Э, вы все продолжаете отказываться. Помню, помню. Э! Молодость, молодость… - Ефим Тарасович рассмеялся. Весь угловатый, костистый, но с животом, висящим ниже пояса, он потряс этим самым животом, стянул губы в одну сторону и совсем закрыл маленькие глазки на широком лице. Это и означало, что Ефим Тарасович рассмеялся. - Ну не будем вспоминать. Не будем. Садитесь, дорогой, садитесь! - пригласил он Егорова.
Филипп Иванович сел около массивного письменного стола, а Ефим Тарасович погрузился в кресло за столом. Теперь его видно было только по грудь.
- А изменились, изменились вы, Егоров… Четырнадцать лет утекло… Да. Ну и как у вас дела? Где вы?
- В колхозе.
- В науку, значит, не удалось… проникнуть?
- Как это, простите, "проникнуть"?
- Ну, может быть, неточно выразился… Гм… Все достигают. Стараются достигать вершин науки. Диссертации, обобщения… опыты.
- Вот и я буду ставить опыты. Теперь мой начальник - Карлюк. К вам прислал.
- Вот как?.. Но… вы же тогда с Карлюком как-то… Помните?
- Помню.
- А с системой земледелия? Все на стороне Масловского?
- Я на стороне колхозов, - уклончиво ответил Филипп Иванович.
- Похвально, похвально, дорогой. Самостоятельное, значит, мышление. И… все прочее… Гм… Не считаете ли вы это опасным?
- Самостоятельное мышление?
- Нет, нет. Я в смысле авторитетов. Отсутствие авторитетов у молодого научного работника приводит к бесплодности… К безуспешности… Гм…
- Думаю, главный успех должен заключаться в том, чтобы в колхозах было больше зерна, мяса, молока.
- А теория? Теоретическая наука? К забвению?
- Мне кажется, нельзя так ставить вопрос. Давно известно - в поле теория и практика неотделимы.
Филипп Иванович знал еще со времени учебы, что "гмыканьем" всегда заканчивался только-только начавшийся спор. Он осекся и перестал возражать.
А Чернохаров, видимо, считал этот спор ниже своего положения (хотя злые языки говорили, будто он стоит на высоте не своего положения). Но он все-таки сказал:
- Вы все такой же… ершистый. Трудно так… вам. Гм…
Филипп Иванович промолчал. Тогда только и возобновил разговор профессор.
- Итак, приступим к делу. Мы попробуем. Вы сами убедитесь в том, что в науке надо держаться… какой-то линии. Я дам вам тему. Поставьте ее в колхозе… на большой площади.
- Каково же содержание темы?
- Вот слушайте. - Ефим Тарасович медленно вытер платком лысину. Его безбровое лицо изменилось: он стал строг, во всех чертах выразилась непреклонность и прямолинейность. - Слушайте. Некоторые "ученые" - поняли: "ученые"? - на задворках науки - поняли: на задворках науки? - скулят о том, что на юге области не растет люцерна. Это подрыв системы… Единственной… Вильямса… Надо доказать - понимаете? - доказать надо, что… люцерна там растет. Гм…
- Но если она действительно не растет? - спросил Филипп Иванович. - Тогда как?
- Если вы захотите - она будет расти. Структура! - воскликнул Чернохаров. - Структура… А где ее взять без люцерны?
- Но если она не растет, то какая же структура?
- Если вы захотите - она будет расти, - повторил с нарочитой подчеркнутостью Чернохаров. - И корм… Гм…
- Не понимаю: как это "захотите"? - пробовал возражать Егоров.
…… - Вы, дорогой, погрязли в колхозе и ничего еще не смыслите.
- Еще бы! - вставил Филипп Иванович.
Чернохаров, не обращая внимания, продолжал:
- Вы должны захотеть, чтобы люцерна росла. Если вы не захотите, то вы не сможете работать. Надо покончить с идолопоклонством перед буржуазной наукой, люцерна должна расти везде. Всюду! - воскликнул он и закончил: - Гм…
Из необычно длинной для Чернохарова речи Филипп Иванович понял все. Он сказал:
- Захочу. Но… захочет ли люцерна? - И пожал плечами.
Чернохаров встал. Голова его, расширенная книзу из-за малости лба и вообще черепной коробки, стала красной. Он обозлился, чуть-чуть попыхтел, пожевал губами, нижняя губа вздрогнула, отвисла, глаза открылись во всю ширину.
Он сказал:
- Вам этой темы я поручить не могу. Гм… - И сел.
- Простите! Но ваша тема не в программе. Вот программа, которую дал мне Карлюк.
- Да. Она идет сверх плана, но по линии… По линии, руководимой Карпом Степанычем Карлюком, достойным моим учеником. И все же не могу вам поручить. Не рискую. Гм…
Встал и Филипп Иванович. Надо было уходить.
- До свидания! - сказал он.
- Будьте здоровы, дорогой! - сказал и Чернохаров, глядя уже в окно и не оборачиваясь.
Филипп Иванович направился к двери. Но вдруг Чернохаров обратился к нему, все так же не отрывая взгляда от окна:
- Вопрос. Неужели ученик Чернохарова ничего не вынес из института? Все, что вам дано, покоится на травопольной системе. Неужели ничего не осталось в голове?
- Осталось.
- Что?
- Путаница и… пустота.
- Что-о?
- Пустота, - со сдержанной злобой повторил Филипп Иванович. - Ваши студенты, выходя из стен института, практически не знали сельского хозяйства, а теоретические знания оказывались путаными. Впрочем… - Филипп Иванович безнадежно махнул рукой и вышел.
Ефим Тарасович тяжело зашагал по кабинету, сначала медленно, потом все быстрее.
Не прошло и часа, как вошел Карп Степаныч Карлюк. Он еще у дверей согнулся в дугу. Но что это за дуга получилась, сообразить нетрудно, - она получилась только с тыльной стороны тела, а спереди была заполнена до краев благодаря идеальной полноте тела. Согнувшись в дугу, он произнес:
- Извините за то, что оторвал вас от мышления.
- Приветствую вас, дорогой! Вы очень кстати.
- Я всегда в вашем распоряжении, весь.
- Приняли этого… Егорова… вы?
- К сожалению, я. И по вине главным образом моего зама.
- Вы его хорошо помните… Егорова?
- Еще бы!
- По-моему, он был бездумен, горяч и… Гм…
- И безрассуден.
- Точно. Гм…
- Дрянь.
- Пожалуй. Гм… Как это получилось?
- Неполноценность анкетного материала.
- Возможно. Гм…
- А вы, Ефим Тарасович, дали ему тему?
- Нет. Не рискую.
- Отлично. Я был уверен. Человек он весьма…
- Опасный, - дополнил Чернохаров.
Каждый из собеседников понимал другого с полуслова, поэтому у них бывало часто так: только один начнет говорить, а другой уже завершает мысль совершенно точно.
- Что же вы думаете сделать, Карп Степаныч?
- Исправить ошибку.
- Как?
- Постепенно.
- Исправьте так, чтобы он не совал нос…
- В науку.
- Гм… Его надо…
- Уволить, - дополнил Карп Степаныч.
- Гм… И, видимо, он…
- Менделист.
- Очень похоже. Противник в зародыше. Гм…
- Интересно, о чем он говорил у вас?
- Странные вещи говорил… Клеветал на сельскохозяйственную науку. - Тут Ефим Тарасович в задумчивости прошелся по комнате. - Такие люди вообще… Гм…
- Оторваны от науки, - договорил Карп Степаныч.
- Возможно. Гм…
Они помолчали. Уселись друг против друга, побарабанили пальцами по столу. Вздохнули. Карп Степаныч спросил:
- И что же с Масловским?
- Дают кафедру здесь.
- Здесь?! - ужаснулся Карп Степаныч.
- Здесь, - подтвердил Ефим Тарасович.
- Куда же смотрит высокое начальство?
Ефим Тарасович не ответил на этот вопрос, а продолжал:
- Да, здесь. Антитравопольщик на кафедре! - Он попробовал рассмеяться, но только чуть подергал животом, лицо же оставалось неизменным, сосредоточенным.
- Но мы-то, мы, преданные науке люди, обязаны не молчать.
- Обязаны. И знаете, что я вам скажу, дорогой? Масловский менее страшен, чем этот… в ватнике… Егоров. Такому море по колено, ибо ему терять нечего - ему диссертацию не защищать.
- Опасный человек.
- Примите меры.
- Приму меры.
- Если оставлять таких в покое, то они могут нам вырыть… - Ефим Тарасович думал сказать "яму".
Но Карп Степаныч не совсем уразумел мысль учителя.