Костя несколько повеселел. Он зашел вперед трактора, похлопал по радиатору и сказал, как живому:
- Ну ты, инвалид! Ничего, ничего.
На душе стало немного легче, и мы с Катковым помчались переводить "ХТЗ" на сев. По дороге встретилась нам автопоходная мастерская. Наверно, механик разыскал ее в массиве по радио и направил сюда. Нам стало веселее. Митрофан Андреевич прибавил скорость и по-мальчишечьи крикнул:
- Держись, Владимир Акимыч!
В ушах засвистело. Борозды пошли вкруговую. Автоколея, по которой мы ехали, набегала на нас узкой лентой и проваливалась под мотоцикл, как молниеносный конвейер, а та колея, что рядом, бежала в противоположную от нас сторону. Никаких толчков - так мягок в езде "ИЖ-49".
Митрофан Андреевич что-то подпевает в тон мотоциклу, но что - разобрать трудно. А телеграфные столбы несутся к нам редким частоколом. Каждый из них, проскакивая мимо мотоцикла, кажется, чуть сваливается в сторону, и звук мотора ударяет о столб хлестко и звонко: "ж-жих!" - и проскочил, "ж-жих!" - и проскочил.
Но вот близ дороги стоит трактор. Тракторист кончил загон пахоты и, видно, собирается переезжать в другое место. Мы остановились около него. В средине загона пахота была отличной - черная пашня лежала без единой полоски огрехов, но края пахоты пестрели "обизами", треугольнички незапаханной стерни, похожие на балалайки, и канавки от небрежных заездов уродовали вид пашни. Иной бригадир, глядя на такое, будет кричать на нее поле, выходить из себя, а бывает, - что там греха таить! - и выражаться начнет черным словом, для крепости. "А как, - думал я, - отнесется к этому Катков?"
Митрофан Андреевич сдвинул фуражку на лоб.
- Та-ак…
Он бросил пристальный взгляд на тракториста, ухмыльнулся и с хитроватой веселостью крикнул:
- Здорово, Леня-а! Как спалось?
- Я пахал ночью, - ответил Леня. Малый он молодой, лет девятнадцати, над губой пушок, вымазанный с одной стороны автолом. Невысокого роста, плотный, он смотрел недоверчиво на Каткова. - Вон сколько напахал. Во! А вы - "спалось"!
- Значит, все отлично?
- Отлично. Пахота - во! - Леня поднял большой палец и вытер рукавом лицо, отчего оно стало еще грязнее.
В его покрасневших добродушных глазах исчезла искорка недоверчивости, они прямо-таки подкупали, и мне стало жаль юношу. Боялся я острого на язык Каткова. Только, как оказалось, напрасно боялся.
- А что я хотел у тебя спросить?.. - продолжал Катков серьезным тоном.
- Что?
- Если я сошью тебе первейший из всего колхоза кожух… Черной дубки или хромовой, как шелк, выделки, из самой лучшей овчины… - Он щелкнул пальцами и вытянул ладонь, будто кожух уже висел у него на руке.
- Ну?
- Подожди, я договорю. Сошью такой вот кожух, а воротник и опушку сделаю от старой дохлой, полинялой козы… Будешь носить такой кожух?
- Не. Не буду. Это, может, дурачок какой будет носить. А зачем портить дорогой кожух? Лучше уж не шить совсем.
- А ты-то именно так и сделал! Сшил дорогой кожух, а опушку - от облезлой козы. - И он показал Лене на "балалайки", канавки, валики, в общем на всю "опушку".
Леня слегка покраснел, сделал движение локтями, будто почесал бока, и не нашел ничего ответить.
- Ну хорошо. А как ты думаешь - моя учетчица примет от тебя такую пахоту? Нет, не примет. И я акт не подпишу.
- Значит, пропахал задаром всю смену? - нерешительно спросил Леня.
- Благо, ты первый сезон работаешь, а то бы припечатал я тебе расход. Теперь уж не знаю, как быть… Что Владимир Акимыч скажет, так и будет. - И он пошел к мотоциклу, посвистывая, будто то, что я скажу Лене, вроде бы и неинтересно ему знать.
- Опаши края хорошенько, - сказал я Лене. - Сейчас опаши, пока старший агроном не проезжал. А в следующий раз без контрольной борозды не начинай пахоты. Сперва поперек краев борозду пройди, а потом и начинай. Плуг будет сразу входить в пашню. И… опушкой не будешь портить кожух.
Леня улыбнулся.
- Опашу. Прямо сейчас и опашу. - И он облегченно вздохнул.
Мы поехали дальше. Я оглянулся и увидел, что Леня держал в руке шапку и смотрел нам вслед. Ну, этот еще молод, начинающий. А ведь многие трактористы, научившись отлично обрабатывать землю, не считают нужным заправить края пахоты или сева, привести в порядок дорогу около пашни. Едешь потом близ такого посева и видишь: в середине - отличный хлеб, а с краю - бурьяны да канавы. Бьются бригадиры полеводческих бригад над этим вопросом, спорят, доказывают, настаивают, но "балалайки" нет-нет да и выскочат над дорогой. Ну и здорово же придумал Катков с кожухом!
Оба "ХТЗ" мы перевели на сев без задержки и направились на посадки лесополосы - за девять километров от села, на границу землепользования колхоза.
Снова засвистело в ушах, снова - поля, поля. Кажется, и нет края этому могучему простору. Бескрайность колхозных полей в степной черноземной зоне поражает не только человека, впервые увидевшего поле. Этот простор удивляет и того, кто в поле встречает и провожает каждую весну. Удивляет потому, что редко встречаются люди без машин: то встретите деловитый "ДТ" с сеялками или культиваторами, торопливо перебирающий гусеницами, будто спешащий поскорее охватить этакую громадину-поле, - и кажется он рачительным хозяином, главным из всех тракторов; то вдруг из-за пригорка вынырнет поджарый тракторчик "У-2" и спешит-спешит, старается изо всех сил с одной сеялкой; или старичок "ХТЗ", дожинающий в труде последние годы, ползет со своим отвислым животом-картером, опираясь на неуклюжие колеса, и урчит-урчит себе по-стариковски, напоминая о том, что он совсем недавно был лучшим из всех марок тракторов (теперь уже таких не делают). И снова "ДТ" - такой молодчина трактор!
На каждом прицепе - один-два человека, не больше. Так мало людей, и так много земли они засевают. Поразительна сила машины в наше время! Люди управляют машинами и сами подчиняются ритму техники. Разве только на склонах, над яром, да на огородах увидите отдельные группы людей на ручной работе, а так везде машина, машина. И уже много лет мы видим такое, а - поди ж ты! - радостное удивление возникает снова и снова, когда весна приходит с птичьим перезвоном в поле, когда тракторные будки стоят в затишке лощины под огромным голубым небом.
Мы оставили мотоцикл на дороге и пошли через пашню к месту лесопосадок пешком. Это близенько, метрах в ста пятидесяти от места остановки. Митрофан Андреевич мне сказал, указывая на лесопосадки:
- Дедовская "техника" из одиннадцати деталей.
- Как это? - не понял я.
- Очень просто: лопата плюс десять пальцев. - Он чуть помолчал и добавил: - Одну бы лесопосадочную машину на эмтеэс - и вполне достаточно. Вот буду сидеть целую весну на посадках всей бригадой, а плана все равно не выполню. Не успею.
- Надо успеть.
- Это ты, Владимир Акимович, по обязанность говоришь. Давай по душам говорить.
- Давай.
- Почему наш колхоз имеет хорошие посадки, мы знаем оба. Сажаем столько, сколько осилим прополоть. Почти ежегодно не выполняем плана, я лесополосы хорошие и - много. Бьют нас за это и и хвост и в гриву, а лесополосы есть. Но почему же и большинстве колхозов района посадки - не посадки, я рассадник бурьянов? Вот и вы небось скажете: "Секретарь колхозной партийной организации, товарищ Катков, а говорит не так, как надо говорить". Постойте, постойте! Дайте сям буду отвечать, - заторопился он, будто боясь, что я снова буду говорить по обязанности. - Да потому, что спустят, - понимаете? - он засмеялся, - спустят план в двадцать гектаров на весну, доведут, - понимаете, "доведут"? - саженцы до колхоза этак тысяч на двести, и - выполни! Выполняют старательно многие. Сажают до июня месяца, когда уже и саженцы распустят листья и земля просохнет. План-то выполняется, а леса нет. Так я ответил или нет?
- Что ж тебе сказать, Митрофан Андреевич? Говоришь ты правильно. И то, что лесопосадочные машины есть замечательные, а у нас в эмтеэс ни одной, - тоже правильно. Но то, что они будут в каждой эмтеэс, - за это ручаюсь, - тоже правильно. И сажать лес в поле мы будем: никто и никогда не отменит учения Мичурина-Докучаева.
- С этим я согласен на сто процентов. Но только, думаю, промахи есть в этом деле большие. Денег ухлопываем по району уйму, а дело с лесозащитными полосами в колхозах не ахти как ловко. - Митрофан Андреевич помолчал. - Я вот думаю написать и министру машиностроения…
- О чем?
- О чем с неделю назад говорили: о навозоразбрасывателях, о туковых сеялках. Ведь этакая махина навоза пропадает зря только потому, что не успеваем его внести "машинкой в одиннадцать деталей", а удобрения разбрасываем так, как сеяли сто лет тому назад, при царе Николашке, из лукошка. Понимаете, ведь невозможно! - Лицо Каткова вспыхнуло, он рубил ладонью воздух при каждом вопросе. - Как же вы думаете, товарищ министр, с этим делом? Нет, не писать об этом невозможно, Владимир Акимович!
- Надо писать, - подтвердил я. - Напишем вместе.
Мы подошли к лесопосадочным звеньям. Женщины работают здесь уже несколько дней. Мы поздоровались. Все ответили приветствиями, сразу же окружили нас и заговорили в несколько голосов, разом:
- Саженцы кончаются.
- Вода на исходе!
- Без поливки сажать или нет?
- Митрофан Андреевич! Хвист приедет?
Митрофан Андреевич замахал руками, затем приставил к ушам ладони трубочкой, повернулся в кругу женщин и тоже закричал:
- Ничего не слышу! Не слышу! Громче!
Женщины засмеялись. А он уже спокойно, без шутки говорил:
- Поодиночке, не все сразу.