Два первых романа Константина Федина - "Города и годы", "Братья" увидели свет в 20-е годы XX столетия, в них запечатлена эпоха великих социальных катаклизмов - первая мировая война, Октябрьская революция, война гражданская, трудное, мучительное и радостное рождение нового общества, новых отношений, новых людей.
Вступительная статья М. Кузнецова.
Примечания А. Старкова.
Иллюстрации Гр. Филипповского.
Содержание:
М. Кузнецов. Революция и судьбы гуманизма 1
Города и годы 4
Братья 80
Примечания 155
Комментарии 155
Конст. Федин
Города и годы
Братья
М. Кузнецов. Революция и судьбы гуманизма
Перед нами два первых романа Константина Федина - подлинного художника, чье имя не нуждается в пространных рекомендациях.
Эти книги Федина увидели свет в 20-е годы, в них запечатлена эпоха великих социальных катаклизмов - первая мировая война, Октябрьская революция, война гражданская, трудное, мучительное и радостное рождение нового общества, новых отношений, новых людей.
При всем различии жизненного материала, героев, самой манеры повествования - есть в этих произведениях некое внутреннее единство. Революция и гуманизм, революция и искусство, место интеллигента в великом всенародном движении - вот что жгуче волнует автора, что "переходит" из романа в роман. В этом смысле можно говорить о некоей перекличке двух формально между собой не связанных произведений.
Федин вспоминает: "С 1922 до 1924 года я писал роман "Города и годы". Всем своим строем он как бы выразил пройденный мною путь: по существу, это было образным осмысливанием переживаний первой мировой войны, вынесенных из германского плена, и жизненного опыта, которым щедро наделяла революция".
Первая мировая война застала Федина в Германии, куда его по окончании Коммерческого института направили "для практики в языке". Он не успел уехать и был интернирован немецкими властями. На положении гражданского пленного жил четыре с лишним года. В уже цитировавшемся послесловии к роману "Города и годы" Федин писал, что его наблюдения той поры, на основе которых частью построен роман, "разумеется, не во всем совпадают с тем, что пережито Андреем Старцовым".
"Несовпадение" естественно. Хотя, как пишет Федин, "редкий роман не автобиографичен" и, конечно же, много "личного" было вложено автором в своего героя, но ведь реальные биографии Федина и Андрея Старцова подчас диаметрально противоположны.
Вернувшись в 1918 году из немецкого плена, Федин с головой окунулся в революционную деятельность. Вспоминая то необыкновенное время, в частности 1919 год, он писал:
"Я редактировал газету, был лектором, учителем, метранпажем, секретарем городского исполкома, агитатором. Собирал добровольцев в красную конницу, сам пошел в кавалеристы…
Этот год - лучший мой год. Этот год - мой пафос".
Его пафосом стала Революция, и верность ей он проносит сквозь свою долгую литературную жизнь. Революция остается его главным героем.
После гражданской войны произошел крутой перелом в жизни Федина - он навсегда связал себя с литературой. В Петрограде он встретился с Горьким, вошел в кружок молодых начинающих писателей, которым суждено было сыграть столь большую роль в становлении новой литературы. Это были - Вс. Иванов, Н. Тихонов, М. Зощенко, В. Каверин, Н. Никитин и другие. О том, что значили эти годы в творческом развитии писателя и его молодых друзей, Федин рассказал в прекрасной книге "Горький среди нас".
Горький укрепил в молодом авторе его самозабвенную, жаркую влюбленность в литературу, в писательство. Особенно заботливо, чутко, тактично поддерживал Горький попытки молодых литераторов отобразить новую, величественную революционную эпоху. Среди очерков и рассказов, которые Федин принес ему, Горький особо выделил рассказ "Дядя Кисель" - одно из тех "зернышек", из которых впоследствии вырастет роман "Города и годы".
Новая литература, рассказавшая миру об огненных годах революции, только-только начиналась. "Города и годы" - один из самых первых романов, по праву стоящий в ряду таких произведений, как "Чапаев", "Железный поток", "Разгром", "Барсуки", "Бронепоезд 14–69"… Эпос революции только создается. Путей еще никто не знает - новое талантливое произведение нередко открывает свою дорогу в искусстве. Все дышит безудержным новаторством.
В этой атмосфере и создавались "Города и годы" - роман, в котором играет, пенится, не чувствует никаких препон сила молодого таланта. Роман, обращенный к душе читателя, который сам должен был творчески восполнить недосказанное. Роман эпический и в то же время резко субъективно окрашенный, - некий своеобразный лирический эпос.
Русская революция тут представала как явление мирового порядка, как выстраданные искания всего человечества, прошедшего сквозь кошмары и ужас мировой войны… "Склеить людей в человечество" - вот чем озабочены герои романа, вот проблема проблем… В сущности, одна из центральных проблем современности - революционная человечность, революционный гуманизм.
От вступления, являющегося эпилогом, до последней главы романа проходит противостояние двух фигур: Андрея Старцова и Курта Вана.
"- Значит, самое большое в твоей жизни за эти годы - любовь?
Андрей сказал:
- Да.
И, погодя опять несколько минут, в застывшей ночи, в темноте произнес Курт:
"А в моей - ненависть".
Вот так - без компромиссов. Или-или! Кто не с нами, тот против нас, Курт резко осуждает своего друга:
"Кровь, кровь - вот что тебя пугает. И эта вечная опаска, что зло рождает зло. А что ты можешь мне предложить взамен ела? Из меня тянут жилы по ниточке, без остановки всю жизнь. И мне же предлагают строить эту мою жизнь на добре, потому что зло рождает зло. Откуда мне взять добро, если кругом зло? Докажи мне, что этим нельзя добиться добра". А что ответить на это Андрею? Чем в жизни победить зло? И ведь пример собственной, Андрея, жизни подводит всему спору трагический итог: сделанное им "добро" оборачивается предательством, торжеством все того же зла.
"Стекло не сваривается с железом" - в этом авторском афоризме приговор Андрею. Стекло - Андрей, железо - революция.
Андрей "не раздавил ни одного цветка", на нем "ни одного пятна крови"… Но в этом-то и трагедия, ибо "до последней минуты он не совершил ни одного поступка, а только ожидал, что ветер пригонит его к берегу, которого он хотел достичь". Автор беспощаден к нему - прекраснодушие Андрея бесцельно, оно приносит вред революции, наконец, он предал и свою большую любовь к Мари… Добрый и дряблый, хорошо видящий мир и возмутительно бездейственный, вялый, временами просто безвольный, Андрей в конце концов найдет бесславный конец от пули Курта Вана…
В начале романа есть образ собачки, которая безуспешно в зимнюю ночь на крыльце царапает лапами закрытую хозяином дверь. На притоптанном снегу - красные следы, собачка раскровенила себе лапы… "Она не могла понять, что вовсе не нужна на этом свете, - пишет Старцов. - Я это понимаю. То есть про себя".
Но пусть справедлив приговор, права эпоха и прав автор, пусть верен и горький вывод самого Андрея и гибель его "мучительная и ничтожная"… При всем этом - сегодня читатель не может избавиться от смутной симпатии к этому запутавшемуся герою. Ведь и собачку, раскровенившую лапы о запертую дверь, и ту жалко, а здесь - трагедия заблудившегося в революции доброго человека!..
Андрея Старцова в свое время сравнивали с героем "Севастополя" А. Малышкина мичманом Шелеховым, с героями романа В. Вересаева "В тупике". Но можно вспомнить и еще одно известнейшее произведение и его героя - Григория Мелехова… Конечно, "Тихий Дон" - книга совсем иного плана, народная эпопея, редкий во всей мировой литературе разрез жизни народных масс. Но ведь и "Города и годы" - не только история двух интеллигентов, а широкий социальный, национальный (Германия - Россия) разрез пластов народной жизни. У Федина, как и у Шолохова, - при всей разнице индивидуальных типов, самой изображаемой среды, - трагедия, трагический герой, разошедшийся с народом во время революции, и от этого - страдающий и гибнущий…
Вина Григория Мелехова, так же как Андрея Старцова, вина трагического героя, то есть вызывающего сочувствие, хотя никто не собирается ни того, ни другого оправдывать. Историческая справедливость возмездия за содеянное, конечно; не оспаривается. Но Время, сегодняшнее время, вовсе не амнистируя Старцова, судит его объективно, и та искра правды, что мелькнула в его метаниях, не забудется и сегодня воспринимается особенно остро.