Но, увидев такое нетерпение, Хасбулат сам смутился и даже пожалел о своей затее, начал выбирать из своих сочинений что-нибудь наиболее подходящее для Хартума. Таким показалось ему одно стихотворение - раздумье о жизни. Он прочитал про себя последнюю строчку - "Быка закаляет ярмо, человека - время" - и с сомнением закрыл тетрадь. После того как он на уроках читал ребятам Пушкина, Лермонтова, его собственные стихи вдруг показались ему никчемными.
- А что, если мы пригласим маму! Пусть и она послушает, - чтобы как-то оттянуть время, предложил Хасбулат.
- Зачем маме стихи? - удивился Хартум.
- Был, сынок, такой древний поэт, имя его я запамятовал, он свои стихи в первую очередь читал женщине: женщины лучше чувствуют стихи, чутье у них тонкое.
- Может быть, учитель, я сперва прочитаю тебе свои стихи? - решился Хартум.
- Ты? Ты пишешь стихи? - Хасбулат был приятно удивлен. - Читай!
Хартум, знавший свои стихи наизусть, стал читать, Стихи были об отце:
Мужской не состоялся разговор…
Но я тебя в себе ношу, поверь,
И на земле я твердо с этих пор
Стою, отец, за нас двоих теперь…
Взволнованный, обрадованный Хасбулат попросил прочитать еще что-нибудь. Впервые Хартум читал свои стихи другому человеку. И впервые он, подбодренный добрыми словами слушателя, ощутил в себе уверенность.
Не тот герой, кто сам, душой бескрыл,
Клянется в верности стиха высоким ладом.
А тот, кто в час беды собой прикрыл
Свою отчизну, чтоб воспеть стихом крылатым.
Умолк Хартум и вдруг почувствовал смятение. Но учитель подошел к нему и крепко обнял.
…На войну Хартума провожал Хасбулат. Прощаясь па полустанке Мамед-Кала, Хартум вручил Хасбулату толстую тетрадь, всю исписанную стихами.
- Учитель, береги до моего возвращения, - попросил Хартум.
- Обязательно сберегу, сынок, только скорей возвращайся. А может, попробовать напечатать твои стихи?
- Нет! Книга эта еще не завершена. Хотя на войне вряд ли придется писать стихи… Но ничего, посмотрим.
- Да побережет тебя небо, сынок!..
Поезд медленно отошел, а Хасбулат еще долго стоял, прижав к груди тетрадь со стихами юного поэта, и глядел вслед красным огням на последнем вагоне, пока они не исчезли в ночной степи…
Опустел аул, опустела школа без старшеклассников. И большая сакля Рабият, казалось, опустела, будто из этого гнезда улетел целый выводок птенцов. Как заметил тогда учитель, сразу на много лет постарел аул - камни все те же, стены все те же, улицы все те же, но все постарело.
Лишь доброе слово Хасбулата теперь поддерживало Рабият. Но злые языки заработали с отъездом Хартума вовсю. Одна женщина, говорят, половина сплетни, две женщины - три сплетни, а три женщины - уже мешок сплетен.
- Теперь-то наша Рабият не будет запирать двери - и замок в ее руках, и ключ.
- Вы только на учителя поглядите, как он бережет ее! Даже по воду ходит - слыханное ли это дело, чтобы носящий папаху ходил по воду? Нет, нет, что ни говорите, подруженьки, тут нечисто… Рыльце учителя в пуху.
И вот однажды ночью сакля затряслась от нетерпеливого и громкого стука в ворота. Рабият выбежала открыть, и во двор вошли, ведя в поводу лошадей, три ее брата.
Хасбулат увидел их в окно, но решил лучше не показываться - снова лег и укрылся одеялом. Ему очень хотелось спать - сегодня он допоздна сочинял военкому третье, самое убедительное заявление с просьбой отправить его добровольцем на фронт.
Но заснуть Хасбулату не удалось. Скоро все три брата постучались к нему, он открыл дверь. Их лица ничего доброго не предвещали. Они оглядели тускло освещенную комнату и бесцеремонно уселись на край тахты, поправляя на поясах длинные кинжалы.
- Ты - учитель? - спросил старший, с седоватой бородой и большими пышными усами.
- Да, - ответил Хасбулат, торопливо натягивая брюки.
- И звать тебя Хасбулат?
- Да. - Хасбулат заправил в брюки рубаху.
- Живешь здесь, у нашей сестры?
- Если вы ей братья - да.
- А теперь - чтоб ты знал, кто мы такие и чем занимаемся… Грамотой мы не блещем, но зато в чабанском деле никому не уступали, так же, как не уступали там, где надо защитить честь свою и сестры. До нас дошли слухи, что ты…
- Я слушаю вас, но можно мне сесть? - Хасбулат наконец застегнул пуговицы.
И почему-то вспомнил вопрос, который ему недавно задали в классе: "Почему землетрясения в большинстве своем происходят ночью?" Он подумал и ответил: "Все темные дела чаще всего происходят ночью".
- Ничего, ты не песочный, не рассыпешься. Стой, как стоишь. - Бородатый громко высморкался и встал, следом за ним поднялись младшие. - Ты, говорят, сожительствуешь с нашей сестрой. Тьфу! - скривился он, будто откусил неспелую сливу. - Какое поганое слово…
- Что вы с ней сделали? - Хасбулат рванулся к выходу, но ему преградили дорогу двое, положив ладони на кинжалы. - Я вас спрашиваю, что вы с ней сделали?
- Это тебя не касается.
- Когда же вы образумитесь, люди! - схватился за голову Хасбулат, вспомнив, как жестоко обошлись некогда с его женой и детьми. - Когда же вы образумитесь!
- Не тревожь мух понапрасну… Ты нанес нам позор и должен ответить.
- Какой позор, люди?
- Ты замарал черным пятном наш род, а в роду нашем такое не прощается, - вмешался средний брат. - Как учитель, ты должен знать, что сказал волку еж: "Если волк проглотит меня, то плакать будет не моя мать, а его!"
- Люди, образумьтесь, прошу вас. Не было ничего между нами, поверьте.
- Не было, а весь аул на наш род пальцами показывает. Это что?
- Да какое вам дело до всего аула, вы лучше спросите ее, она же ваша сестра…
- Мы уже спрашивали…
- И что же она вам сказала?
"Неужели они избили ее? - думал он в отчаянии. - Несчастный я, и она из-за меня пострадала".
- Сказала, что ты - негодяй, коварный и подлый, что ты обманул ее и теперь отказываешся жениться на ней.
_ Что? - оторопел Хасбулат. - Она вам так и сказала, что я отказываюсь на ней жениться? - Необыкновенная, радостная догадка вдруг озарила учителя. - Постойте, что же это мы так стоим? Садитесь… Чем бы мне вас угостить?.. Есть вино. Хотите?.. Вы так редко бываете у своей сестры, я вас впервые вижу и так рад, так рад… - "А Рабият меня пугала, что они страшные и свирепые! Да они такие хорошие, что я готов целовать кончики их усов!"
- Он, похоже, от страха рехнулся, - заметил младший брат.
- Знаем мы таких, хитрит, - возразил ему старший и, снова обращаясь к Хасбулату, прикрикнул: - Ты давай не юли!.. Значит, признаешься, что жил с ней?
- Нет.
- Вот что я тебе скажу, учитель: будь мужчиной и признайся. Ты же папаху носишь, а не платок. Ну что за люди, совсем испортились!.. Ты отказываешься жениться на ней?
- Нет!
- Нет?.. - Теперь растерялись братья.
- Я не отказываюсь жениться на вашей сестре! Да, да, хоть сейчас же! Я согласен!
- Слышали, братья? - обернулся старший, довольный тем, что сумел-таки обратить человека на праведный путь. - Он уже согласен!.. И правильно, другого выхода у тебя нет. Мы не для того гнали лошадей сто верст, чтоб ты пререкался с нами.
Этот человек был горд и уверен, что его грозный вид возымел силу.
- Значит, ты женишься на нашей сестре?
- Да, да!
- Не кричи. Мы здесь не глухие.
- Если она согласна, если согласна ваша сестра…
- Это не твоя забота.
"Вот-вот, именно, черти вы этакие, где же вы до сих пор-то были?!" - улыбался про себя Хасбулат.
И в ту же ночь они с Рабият стали мужем и женой. И туша барана, что привезли с собой братья-чабаны, была съедена в эту ночь. И братья уехали, сказав на прощание: "Теперь наша сестра - твоя жена, а ты нам - как брат. Твоя беда - наша беда, твоя радость - наша радость!"
Когда Хасбулат остался со своей новой женой наедине, она ему объяснила, как все получилось. Она говорила братьям правду, но братья не верили, и переубедить их было невозможно. Они угрожали убить учителя. И тогда она пошла на хитрость. Пусть лучше братья считают, что эта женитьба - их заслуга…
Единственное, что омрачало радость Рабият, - она выходит замуж без согласия сына. Но братья ей сказали, что и это не ее забота! Обещали сами уладить с племянником, когда тот вернется домой.
Позже Хасбулат и Рабият переехали на хутор Кара-Махи, где совсем не было учителей, потому что все ушли на фронт. Там они остались жить и после войны.