Не дойдя до реки и старой мельницы, Хажи-Бекир свернул вправо, где в тишине зимней ночи стоял заиндевелый лес. Долго блуждал он, пока разыскал заброшенный домик лесника. И вот наконец на поляне виден маленький каменный домик, как черная скала среди белых, поблескивающих при луне снегов. А вон поодаль сложены саженями и колотые дрова, приготовленные на зиму для аула: так и лежат почти не тронутые. Спокойно подошел Хажи-Бекир. Рванул дверь, но дверь не открылась: заперто! Тщательно осмотрел могильщик дверь снаружи: не было ни замка, ни засова... Значит, заперто изнутри! "Неужели и здесь опередили меня? - тихо ахнул Хажи-Бекир. - Может, и тут ночуют охотники на каптара? Надо быть осторожным... И прежде всего не подходить к окну!"
Но что же делать?! Не ночевать же в снегу на морозе!
Хажи-Бекир потянул к себе ручку со всей силой отчаяния, но не рывком, а бережно; сбитая из неструганых досок дверь скрипнула, застонала и чуть-чуть отошла; кое-как удалось просунуть руку и нащупать щеколду... Осторожно вошел Хажи-Бекир, осторожно прикрыл и запер дверь, бесшумно шагнул внутрь и остановился, озираясь и принюхиваясь. Дом дышал теплом. В небольшом очаге догорали последние поленья. Пахло жареной картошкой и вяленым мясом. Осторожно вытащил Хажи-Бекир горящее полено из очага и поднял, осматриваясь. На широких нарах у стены, накрывшись буркой, спал человек; ни возле спящего, ни у двери, ни у очага не было видно ружья. Хажи-Бекир обрадовался: разговаривать с одним - это совсем не то, что говорить с тремя, да еще вооруженными! Он не стал тревожить спящего: одолевал голод, а в доме так вкусно пахло! У окна висела половина вяленой бараньей туши; Хажи-Бекир нашел нож, отрезал всю заднюю ножку и присел перед очагом, поправляя дрова и поджаривая мясо... Острый запах жареного наполнил дом; спящий чихнул. "Спи, спи, будь здоров! - сказал Хажи-Бекир, не сводя глаз с мяса. - Вот поем, тогда и потолкуем с тобой, добрый отшельник..." Не мог он дождаться, пока прожарится весь кусок, стал отрезать ножом ломоть за ломтем и есть, громко чавкая. И так жевал и чавкал, пока не осталась в руках одна голая кость; но и кость не бросил могильщик, а сперва погрыз и пососал и еще раз осмотрел: не осталось ли где лоскуточка мяса? Но мяса не было больше нигде, и могильщик со вздохом бросил кость в очаг.
Теперь, когда он наелся и согрелся, к Хажи-Бекиру вернулось сознание своей силы, а с ним и самоуверенность. Могильщик подошел к нарам и стал тормошить спящего, приговаривая:
- Проснись, друг, проснись! Давай поговорим... Сперва спящий только замычал, лягнулся и хотел было повернуться на другой бок, но вдруг встрепенулся, скинул бурку и спросил таким громким и резким голосом, что у Хажи-Бекира зазвенело в ушах:
- Эй, кто здесь?!
- Не кричи так! - взмолился могильщик. - Кто б ни был, я живой человек. Давай поговорим...
- Хажи-Бекир?!
- Да. - Признаться, Хажи-Бекир немного растерялся: уж лучше б незнакомый, кто не знает, что он сбежал из тюрьмы. - А ты кто такой?
Вместо ответа обитатель домика кинулся к двери; однако Хажи-Бекир успел перехватить и, невзирая на яростное его сопротивление, подтащил незнакомца к очагу, к свету; но, едва взглянув ему в лицо, могильщик побледнел, отпрянул, закричал: "Таба, таба, аллах!", - гоня прочь привидение. Но призрак не исчез: стоял перед ним в трепещущем свете очага. Теперь уж сам Хажи-Бекир метнулся к двери, но призрак преградил дорогу.
- Ты же хотел поговорить со мной, Хажи-Бекир! - оглушающе громко сказал он. - Ну, что ж, давай говорить.
- Нет, нет, нет, нет! Не может быть! Это не ты!
- А кто же?
- Т-твой при-призрак...
- Это я, Хажи-Бекир. Да ты не бойся, я сам испугался, еще дрожу...
- Нет, нет, нет, это не ты! Это не твой голос! - лепетал могильщик; от ужаса глаза его расширились и остекленели, челюсть отвисла. - Адам?!
- Да, Хажи-Бекир, это я.
- Нет! Ты умер! Я сам хоронил тебя!
- Мертвые не едят вяленое мясо с картошкой, в раю у аллаха, говорят, другое меню, - возразил Адам, сел у очага и поправил поленья. - Вижу, и тебе пришлось по вкусу мясо...
Постепенно могильщик приходил в себя от спокойного голоса Адама, но все также стоял, окаменев, и не сводил глаз с Адама: вроде бы похож, маленького роста, горбатый; но голос, голос-то не его - оглушающе громкий, командирский, властный. Это у Адама-то, у сельского парикмахера, который всегда пищал и повизгивал!
- Уж не убить ли меня ты пришел? - спросил Адам.
Не убить ли меня ты пришел?" - эти слова проплыли в доме, как шаровая огненная молния. "Убить?" Как он может убить того, кто своим внезапным возвращением из райских садов аллаха так чудесно воскрешает его, могильщика Хажи-Бекира?! Из преследуемого беглеца от правосудия, из затравленного зверя, убийцы, будущего каторжника этот милый Адам снова делает его, Хажи-Бекира, свободным, вольным человеком, которому открыт весь мир! Теперь он может даже поехать в Крым или в Латвию - куда угодно! И даже, может быть, ему позволят вернуться к прежней работе...
- Ты вправду Адам? - спросил Хажи-Бекир пересохшими от волнения, непослушными губами.
- Да.
- Ну-ка ущипни меня, если ты не призрак...
Адам подошел и ущипнул его в живот, просунув руку под полушубок.
- Ой, больно! Ну-ка еще разок! - радостно воскликнул Хажи-Бекир. - Так это и вправду ты, Адам, дорогой мой, горбатенький мой, хроменький, милый Адам! Ты живой!
И Хажи-Бекир крепко обнял сельского парикмахера.
- Ой, осторожнее! - закричал Адам, вырываясь.
- Ха-ха-ха, жив! Ха-ха-ха! - Хажи-Бекир то отходил и любовался, то кидался обнимать, то кружился вокруг Адама, пританцовывая какой-то нелепый танец восторга, хлопал в ладоши, смеялся, хохотал, всхлипывал, утирая глаза. - Ты - Адам! Ну, конечно, ты! Но ты же умер! Тебя же похоронили! Я сам видел твои кости и твою папаху...
- Какую папаху?
- Серую. Серую твою папаху, ее весь аул знает. Кара-Хартум нашел в Волчьем ущелье...
- Ох, бедняга!
- Кто бедняга?
- Я же поменялся папахами с Шахназаром. Значит, он попал в зубы черному волку...
- Так ему и надо, негодяю! Не будь этого шарлатана, разве пришлось бы мне мучиться?.. Ты - Адам? Конечно же, Адам, мой милый, дорогой горбун, мой мучитель и мой спаситель! - И опять пошел Хажи-Бекир вокруг Адама, пританцовывая и хлопая в ладоши. Видно, не только с горя теряют люди рассудок!
Вдруг могильщик остановился.
- А чего ж ты скрывался? Зачем?
- Отчего скрывался? Сначала от страха и великого желания не потерять ту, что негаданно приобрел... Но, конечно, я не вынес бы долго одиночества, если б... Хе-хе-хе, понимаешь: в ту ночь, когда я бежал от тебя и поскользнулся над пропастью, у меня вырвался крик...
- Разве это кричал ты?
- Да. Я сам себе не поверил, но крик был мой.
- А я думал...
- Ты подумал, что кричит каптар? Хе-хе-хе, и бежал же ты! Я слышал, как ты улепетывал... А я чудом не сорвался. Впрочем, и сорвался бы, беды все равно не было б: оказывается, я висел, вцепившись в камень, не над пропастью, как думал, а всего в двух вершках от земли... Хе-хе-хе! Ну и здорово ж ты бежал!
- Еще бы! От такого крика побежишь...
- Вот тогда и пришла мне мысль отомстить всем за насмешки - малым и старым. С того дня я и стал для Шубурума снежным человеком, каптаром. Мой крик пугал людей - я видел! Хоть раз я мог насмехаться над насмешниками! И я насмеялся вдоволь... Ну и нагнал же я страху в их души! А? Что скажешь, Хажи-Бекир?
- Скажу, что ты жесток, что ты убил, уничтожил аул, разрушил сакли, что люди покидают Шубурум. Скажу, что ты виновник этого опустошения...
- Да, я. Пусть! Я рад, что смог согнать людей, согнать упрямых шубурумцев с бесплодных камней. Давно мог бы я вернуться в аул, а но ходить тайком вокруг да около моей сакли, где живет Хева. Но когда увидел, что могу заставить людей покинуть наконец черствые, скудные горные земли, остался в этой убогой хижине. Я хочу, Хажи-Бекир, чтоб мои односельчане жили на богатых землях, у моря, жили новой жизнью... Там, где кино, телевизор, харчевня, театр... Я и сам хочу жить по-новому!
Да, доводы Адама были не простые, нельзя было не призадуматься... Молча смотрел на него Хажи-Бекир: сколько страданий принес ему этот человек своим желанием насильно переселить жителей Шубурума... Убить его? Но ведь он и ключ ко всей будущей жизни Хажи-Бекира. Адам - это свобода для него, вольная жизнь среди людей, гордая, чистая жизнь - незапятнанная...
- Пошли! - сказал Хажи-Бекир.
- Куда?
- Ты пойдешь со мной в аул, к людям.
- Ни за что! Пока не выгоню из аула всех до единого.
- Ох, не ори! Оглушил.
- И еще: Хева моя! Понял?
- А если я соглашусь, тогда пойдешь?
- Тогда пойду... А ты не обманешь?
- И не подумаю.
- Клянись!
- Чем?
- Своей жизью.
- Своей прежней проклятой жизнью? Пожалуйста.
- Нет, поклянись своей будущей жизнью.
- Клянусь всеми радостями, каких еще жду от жизни, - сказал Хажи-Бекир.