- А-а? - спросонья тянет Лерка. - Откуда ты ночью взялся? Не плачь, тятя, а то и я заплачу!
- Доченька, ты маманю хочешь? - опасливо спрашивает Михайла.
Не поняла Лерка отцовского вопроса, вспомнила кроткий, нежный голос матери, ласкающее прикосновение ее верных рук; выдохнула тоскливо:
- Хочу маманю, тятя. Шибко хочу!
Отец застонал:
- Дочушка…
Не сомкнув глаз, до утра просидел Михайла на лавке: то ли решал важное, то ли просто томился…
Свадьбу справляли шумно, пьяно, бестолково. Галдели подвыпившие гости, кричали: "Горько!" Высокая, под стать Михайле, "молодая" - крепкая некрасивая девушка Настя - ног под собой не чуяла от счастья. Невеселый Михайла с опаской косился на пылавшее рябое лицо новой жены.
Лерка, прижавшись к крестной, дрожала мелко, как в ознобе. Марья Порфирьевна потиху лила слезы, шептала:
- Граня… Грашенька…
Гости пили водку, танцевали под ухающую, развеселившуюся гармонь.
Разошлись на рассвете. Последней ушла довольная сваха. Еле стоя на ногах - сваху потчевали больше других, - она обнимала молодую, хохотала задорно, пела-выводила, как иерихонская труба:
Ах, Настасья, ты, Настасья!
Открывай-ка ворота…
Первые дни счастливая молодуха не замечала Лерки. Но вскоре молчаливый ужас в глазах падчерицы стал ее раздражать.
- Чево ты глаза пучишь, словно телушка? Какое имя идивотское дали - Ва-ле-рия, Ле-ра, как козуле прирученной, право! - фыркала Настя.
- Как родилась она, в святцах только одно имя и было - Валерия, так батюшка и окрестил, - неуверенно оправдывался отец.
Кроткий Михайла быстро подпал под влияние властной молодайки.
Однажды мачеха приказала Лерке налить в ковш кипятку. Ей показалось, что девочка "на вред" долго копается. Настя сердито вырвала из ее рук ковш. Растерявшаяся Лерка не успела закрыть кран, струя кипятка упала на руку мачехи. Настя вскрикнула и бросила ковш на пол. Кипяток ошпарил босые ноги девочки, она запрыгала от боли. Обозлившаяся мачеха ударила ее.
На руке у Насти вздулся пузырь. Вечером мачеха жаловалась вернувшемуся с охоты мужу:
- Смотри, Миша, что и деется, - руку мне ошпарила… Не дай Христос, в глаза бы попала. Марья, поди, ее научила. Так и фырчит, так и несет на меня… Аграфена, сказывают, ей и пареным и жареным таскала, от мужа законного крадучись, - бедность ее жалела. Вот и злится на меня Марья-то…
Лютая, лихая ненависть Насти к Аграфене отравила светлую память Михайлы о покойнице жене. Злобно ревнует Настя, убирает с глаз мужа долой все, что хоть отдаленно напоминает Граню. А Лерка - литая мать и ненавистна этим мачехе.
Ночью, свернувшись в комок, Лерка дула - студила обожженные ноги, горевшие злым, упорным огнем. Мучила не столько боль, как обида. Тятька поверил чужой проклятой женщине! Как горько, изумленно взглянул он на Лерку. Тятька… Поверил Настьке!
Как унять-остудить сердце, если зажглось оно от человеческой неправды? Сердца не остудишь…
Уткнувшись носом в подушку, Лерка взывала-твердила спасительное:
- Маманя!.. Ма-ам… Маманя…
"Не жди. Не зови. Не жалуйся. Не придет. Ни-ко-огда не придет!"
- Кажись, плачет кто? - спрашивает, отрывая жаркую голову от подушки, усталый Михайла. - Валерия! Лерка!
Молчание. "Поверил Настьке!"
- Спи, Миша, спи! Отдыхай спокойно. Она давно дрыхнет. Завтра опять уйдешь надолго, - заботливо шепчет молодая хозяйка. - Опять останусь одна. - Голос у Насти мягок, льется из глубины: дышит не надышится она на милого мужа. - Спи! Родной ты мой…
Настя Славянкина, девка из среднего крестьянского дома, принесла с собой скромное приданое, но сразу стала в доме властной хозяйкой.
- Не голь взял, не из подлодочников, а из справной семьи, - чванилась недалекая умом молодайка. - От Аграфены-то чево я в дому нашла? Жили-жили, а пришли к разбитому корыту: порченая коровенка да дохлая лошадь…
Михайла то на подводах ездит, везет китайцу купцу А-фу в лавку товар, то рыбачит, то охотится, а все гроши в дом попадают. Настя хотела скорого богачества и неудачи вымещать стала на падчерице.
- Я тебе наддам жару! Гриб-поганка ехидная!
Молчит, сторонится падчерица, только отчаянными стали бездонные синие глаза.
Высокая, костлявая, мускулистая Настя носилась по селу, жаловалась:
- В стайку плакать бегаю. Наревусь, наплачусь там досыти…
Марья, узнав про ее россказни, фыркнула зло:
- Большая рыба маленькую глотает, а сама воду мутит…
Тайком от мачехи пожалеет крестная Лерку:
- Как былиночка стала! Глаза только остались большие, как блюдца. Сиротинка моя! Не дай бог при мачехе жить!..
Не жаловалась Лерка даже близкому другу Димке. Настя и с ним не позволяла играть и встречаться. Никому не нужна. Все от нее отступились. Грубело, ожесточалось, ненавидело Настю "Аграфенино отродье".
- Мачеха проклятая! Зима лютая! Злыдня!
Зашел как-то к ним богатей сельский дядя Петя. Лерка в сенках стояла, слезы лила. Он глянул развеселыми голубыми глазами, сразу догадался, почему она плачет. Сунул в руку выхваченный из кармана медовый пряник (сластена!), проверещал, как старый козел: "А ты, Валерка, отыди ото зла и сотвори благо…" А сам быстренько нырнул в дверь и сладко запел: "С докукой я к тебе, сестрица Настёнка. Михайла-то ноне где бытует?"
Дядя Петя завсегда так: с одними гнусавит, как козел, с другими нараспев поет. ""Сестрица Настёнка"?! Не надо мне твоего пряника!" И как только дядя Петя вышел со двора, Лерка побежала за ним - отдать пряник, который жег ей руки! "Сестрица Настёнка"! Вот тогда-то и встретились впервые Алена и Лерка.
Скоро стала Лерка в доме Смирновых своим человеком. Алена в дом Новоселовых заглядывала редко, и Настя не ревновала ее к мужу. По первому же слову Смирновой отпускала к ней девочку.
Поутихла Настя, ходит до краев полная радостью - понесла ребенка! "Свой! Свой собственный будет!"
Михайла тоже рад, спросил дочку:
- Кого хочешь? Сестричку или братика?
Лерка ясно представила: маленький-маленький, как котенок, пищит потихоньку, жалостливо. Улыбнулась робко:
- Братика…
Настя метнула на нее милостивый взгляд: до томления, до видения хотелось ей сына-сыночка. Первое - Михайла мечтает о сыне-помощнике. Второе - покойнице Аграфене укор: только на девчонку и хватило ее.
Ночью Лерка размечталась: "Буду с братиком нянчиться. Тихо-о-нечко носить на руках, а то суродовать можно…"
Родила Настя здоровую, десятифунтовую девочку. Полтора дня страдала.
- Моченьки моей больше нет… Смерть пришла. Миша! Возьми топор, прикончи меня! Не могу больше такую муку несть! О-о-ой! - стонала Настя, рвала зубами подушку, кусала почерневшие губы.
- О-о-о! Умираю! - Последний нечеловеческий крик и… необыкновенная тишина.
Палага дает крепкого шлепка младенцу.
- Ну вот и отмучилась, мать! Принимай дочку. - И опять шлепает новорожденную по задку, и та входит в жизнь: "Уа-уа-уа!" - Много вас, таких крикливых, прошло через мои руки, - глухо ворчит Палага, вытирая липкий пот с измученного рябого лица роженицы. - Заорала хорошо, - значит, крепонькая…
Вечером Палага сходила к себе домой и вернулась обратно с Леркой. Та рассматривала сестренку. Лицо маленькое-маленькое и, как у старухи, сморщенное. Нос пуговкой. Все время морщится, поводит то вверх, то вниз сизыми, как голубика, глазами.
Посмотрела на нее, на Лерку. Конечно, посмотрела! И нежданно омыла очерствевшее, мрачное сердце горячая, как кипяток, волна. Любви? Нежности? Сострадания?
"Спеленатая. Сестренка".
В темную жизнь блеснул луч солнечный - Галка. Вся жизнь у Лерки - сестренка. Улыбка первая. Пузыри на губах. Бессмысленный милый лепет. Недавно еще угрюмая, почти немая от горестных раздумий, Лерка даже напевала тонким, серебряным голоском:
Баю-баю-баиньки!
Куплю Гале валенки -
Не больши, не маленьки…
В огороде рос куст смородины со спелыми красными ягодами. Нарвала их Лерка, попробовала. "Уже сладкие! Снесу Галке, а то Настя молоком да молоком ее пичкает. Скупущая". И вприпрыжку, вприскочку скорее домой.
Смеясь от счастья - какую радость сестренке принесла! - положила ей в рот ягоду.
- Что ты суешь? - подскочила Настя. - Волчьи ягоды! Стравила дитенка!
Бросилась к ребенку, ягоду изо рта вытащила. Потом тигрицей прыгнула на Лерку.
Галка лежала в зыбке, пускала пузыри. Избитая Лерка валялась в своем углу.
Потух светлый луч. Темно и одиноко. Мачеха отняла у Лерки Галку, зверем, в логове потревоженным, бросалась, бранилась:
- Уйди, ненавистница! Сахалинка! Не удалось отравить, удушить хочешь?
"Настька проклятая! Злыдня! Мачеха! Мачеха!"
- Помой! Постирай! Почисть! Все указать надо, как лодырь батрак живешь. Лень-то раньше тебя родилась…
"Уж если тятька с ней в одну дуду дует, то от чуж-чуженина добра не жди! - Опять проклинала: - Настька проклятая!"
Однажды Настя решилась оставить Галку с падчерицей - надо было сбегать за рисом в китайскую лавочку. После долгих наставлений - "Ничего в рот не суй!" - ушла. "Одна нога здесь, другая там! - торопилась мать, трепеща за ребенка. - Не натворила бы она опять с ней чево…"
Обратно летела Настя на всех парах. Потихоньку взошла в сени подсмотреть, что делает "сахалинка", как нянчит дорогое дитя.
Девочка не ждала так скоро ее возвращения. Она сидела на скамье и, держа Галку на руках, забавляла ее. Маленькая заливалась смехом, а Лерка безудержно целовала ее ножки, ручки, белокурую макушку.